«Мужчинам всегда проще, — в очередной раз позавидовала соотечественнику Ия. — В крайнем случае, я бы тоже могла куда-нибудь завербоваться, вместо того чтобы прятаться по лесам и чужим замкам. Нет, нам, женщинам, в попаданцах делать нечего!»
— Преподобный Туэно всё понял и не стал меня удерживать, — с видимым удовольствием вспоминал мичман. — Он позволил мне посещать монастырскую библиотеку, где я прочёл все книги по здешней воинской науке. Пороха тут не знают, воюют только «белым», сиречь холодным оружием. Знаете, что это значит, мадемуазель?
— Колюще-режущее, — согласно кивнула девушка. — Мечи, сабли, копья и луки со стрелами.
— Правильно, — одобрительно хмыкнул офицер. — Пришлось вспомнить то, чему нас учили на уроках военной истории…
— А вы знаете, как изготовить порох? — встрепенувшись, беззастенчиво прервала его Платина, внезапно ощутив острейший прогрессорский зуд.
— Я же изучал артиллерию, мадемуазель, — вроде бы даже обиделся молодой человек. — Я, конечно же, могу его сделать при наличии соответствующих ингредиентов, но не стану этого делать.
— Почему? — растерялась Ия.
— Когда мы с преподобным Туэно беседовали о моём мире, я рассказал ему о Бородинской баталии, о битвах при Лейпциге и Ватерлоо. Он тогда ужаснулся смертоносности нашего оружия и попросил меня сохранить этот секрет в тайне. Отказать ему я не смог и дал слово.
Понимая, что убедить благородного юношу объяснить хотя бы ей, как изготовить порох, не получится, девушка недовольно проворчала:
— Всё равно рано или поздно они до него сами додумаются.
— Но без меня! — подтверждая её предположение, решительно заявил собеседник. — Я на бесчестье не пойду и слово своё не нарушу.
— Даже не сомневаюсь в этом, — криво усмехнулась Платина, в очередной раз сетуя на скудность своих практических знаний. Вот если бы она сама умела делать порох…
«Ну и что? — спросила себя пришелица из иного мира. — Для нормального оружия к пороху ещё много чего надо: ствол, спусковой механизм, гильзы, капсюли и прочая дребедень. А мне здесь смогут изготовить разве что какой-нибудь фитильный самопал, ну или кремнёвую фузею, которую заряжать замучаешься. Тот же д'Артаньян хоть и назывался мушкетёром, а почти всю книжку только шпагой и махал».
Отбросив бесполезные мечтания, Ия вслушалась в слова Жданова, кажется, даже не обратившего внимания на её минутную задумчивость.
— … Когда я немного оброс и уже не походил на монаха, настоятель сам проводил меня в уезд. Там в канцелярии мне выписали документ, с которым я уже мог не опасаясь ни городских стражников, ни помещичьих гайдуков…
Девушка понятия не имела, что означает это слово, но по смыслу догадалась, что мичман так называет охранников местных землевладельцев, следящих за порядком в сельской местности.
— … добраться до сборного пункта рекрутов в Садафунском военном лагере, — продолжал моряк. — Это верстах в сорока от Фумистори. Добрый настоятель ссудил немного денег на дорогу, поэтому голодать мне не пришлось. Но поведение моё вызывало много вопросов, случались и всякие недоразумения. Пусть я и расспрашивал монахов о нравах и обычаях, но всё же путался порой, делая всё не так, как требуется. Даже драться пришлось по-мужицки «на кулачках». А раз меня арестовали и посадили в тюрьму, где я и просидел два дня. Какой-то мелкий дворянчик посчитал моё поведение предосудительным. Но едва чиновник из канцелярии увидел бумагу с печатью уезда Кванбок и убедился, что срок подорожной не истёк, сразу же отпустил меня, посоветовав поскорее покинуть тот городишко. Да только задержка и стала для меня роковой. Когда я добрался до воинского лагеря, оказалось, что рекрутская команда как раз-таки два дня назад ушла к северной границе, и пешком мне её уже не догнать, а коня понятно никто бы не дал. Оставалось ждать, когда соберётся новая команда, а это не менее восьмидесяти человек. И когда столько наберётся, никто не знает. Срок моей подорожной закончился, и я опять сделался обычным беспаспортным бродягой. Пришлось остаться в лагере. Хорошо ещё, что начальник не приказал меня выгнать взашей. Кормили там преотвратно. Жидкая каша раз в день, да иногда испорченные овощи. Если бы я не сумел сберечь немного денег, совсем бы худо пришлось. Жили в деревянной полуземлянке, спали на топчанах даже без циновок…
«Парню тоже досталось, мне-то хотя бы голодать не пришлось, — мысленно хмыкнула Платина, с жадным интересом слушая историю чужого попадания, и тут же напомнила себе: — Зато другого наелась до сыта, аж из ушей капает!»
— Никогда не слышал, чтобы у нас так обращались с рекрутами, — посетовал молодой человек. — Жили хуже свиней. Но и это приходилось отрабатывать. Рекрутов из крестьян офицеры посылали к окрестным помещикам. Бродяги строили дороги и чистили отхожие места.
— И нельзя было отказаться? — уже зная ответ, спросила Ия.
— Никак, — подтвердил её догадку собеседник. — Ещё в первый день предупредили, что за непослушание будут пороть или выгонят из лагеря, и здесь уже в армию не запишут. А на всю провинцию такой лагерь только один. Слава Богу…
Рассказчик перекрестился. На сей раз девушка без промедления последовала его примеру.
— Батюшка научил меня обихаживать лошадей, — с гордостью сообщил соотечественник. — Говорил, что настоящий кавалерист должен уметь всё делать сам и не надеяться только на денщиков. И вот я, дворянин Жданов, попал на конюшню, словно холоп какой. Утешало только то, что мой предок записался в солдаты ещё при государе Фёдоре Алексеевиче, а первый офицерский чин получил уже при Петре Великом. А другой предок, говорят, из крымского плена бежал. Им-то, небось, потруднее моего было.
— С господином Хаторо вы в военном лагере познакомились? — воспользовавшись паузой в повествовании, спросила Платина.
— Да! — оживившись, подтвердил мичман. — Он пришёл на пятый день после меня и стал восьмым в нашей землянке. Рекруты не говорили меж собой о своём прошлом. Расспрашивать об этом считалось моветон. Тогда господин Хаторо называл себя Наоби и по облику мало чем отличался от остальных. Но было заметно, что под грязным рубищем скрывается человек гораздо более благородный и образованный, чем прочие мои соседи. Не знаю, чем господин Хаторо не угодил унтеру из воинской команды лагеря, только он уже на следующий день хотел отправить его чистить выгребные ямы в какой-то гостинице. Представляете, сударыня? Послать дворянина выгребать вонючее… нечистоты!
— Ужасно, — без малейшего сочувствия покачала головой Ия.
— Уж если я, иностранец, понял, кто таков господин Хаторо, то неужели этот дерзкий унтер, или по-местному десятник, не догадался, что перед ним дворянин!? — с негодованием вопрошал собеседник и сам же себе ответил: — Конечно же знал, но хотел специально унизить благородного человека. Разумеется, господин Хаторо не стал терпеть подобного оскорбления и решительно отказался! Не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы рядом случайно не проходил командир расквартированного в лагере эскадрона. Его звали господин Тэмосу Каясо. Это благодаря ему я смог устроиться на конюшню. Мы с ним иногда даже беседовали о лошадях. Очень знающий офицер. Я попросил господина Хаторо не горячиться, а сам поспешил к господину Каясо и попросил себе в помощники господина Хаторо. То есть Наоби, конечно. Народу в лагере заметно прибавилось, и он мне не отказал, а унтер не посмел возражать офицеру. На конюшне господин Хаторо поблагодарил меня и признался, что никогда не ухаживал за лошадьми, но считает сие занятие гораздо более достойным, чем чистка нужников… Надеюсь, мадемуазель, вы извините меня за столь вульгарные подробности?
— Все туда ходят, Александр Павлович, — отмахнулась девушка и поспешила перевести разговор на другую, более интересующую её тему: — Так почему же вы сбежали из лагеря? Уверена, что на это имелась очень серьёзная причина?
— Более чем серьёзная, Ия Николаевна, — посуровел Жданов. — Всё началось с того, что в нашей землянке появились двое новичков самой простецкой наружности. В отличие от остальных, они своего прошлого не скрывали и назвались сыновьями разорившегося лавочника, решившими попытать счастья на воинской службе. Держались они скромно, как и подобает городским мещанам, начальству подчинялись беспрекословно, других рекрутов зря не задирали, исполняли любую, самую грязную работу.
Мичман замолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли вспоминая подробности.
Платина терпеливо ждала, изредка отмахиваясь от докучливых насекомых.
Долго страдать от любопытства ей не пришлось.
— Не знаю, что заставило меня тогда проснуться среди ночи, — медленно заговорил офицер. — Должно быть Божий промысел?
Он так увлёкся воспоминаниями, что даже забыл перекреститься. Ну, а Ия тоже не стала, продолжая внимательно слушать.
— Надобно вам сказать, сударыня, что в нашей землянке было только два окна, заклеенных серой бумагой. На одном она уже порвалась, но погоды стояли тёплые, и никто не мёрз. Это к тому, что приподнявшись, я заметил у того места, где спал господин Хаторо, зловещую тёмную фигуру с занесённым над ним ножом! Мы лежали далеко друг от друга, и я успел только громко закричать. Негодяй ударил, но господин Хаторо проснулся и сумел увернуться. Они сцепились подобно античным борцам! Я поспешил на помощь, но на моём пути встал другой мерзавец. Я сразу узнал второго сына разорившегося лавочника. Он ударил меня по лицу. Тот монах из монастыря «Девяти богов», что в молодости разбойничал на большой дороге, узнав, что я собрался записаться на границу, показал мне несколько хитрых приёмов здешней борьбы. Один из них я и использовал. От крика и шума все в землянке проснулись. Только никто и не подумал разнять драку или хотя бы позвать солдат, чтобы прекратить это безобразие! Наоборот! Все только подзуживали и заключали пари, словно на скачках!
Хмурясь, молодой человек осуждающе покачал головой.
— Не стану посвящать вас с подробности той мерзкой драки. Скажу только, что она совсем не походила на рыцарский турнир, как его описывал в своих романах сэр Вальтер Скотт. Господин Хаторо — прекрасный борец, и его навыки бесподобны. Я никогда такого раньше не видел. Он не только справился со своим соперником, но ещё и мне помог. Вдвоём мы быстро скрутили злодея и отволокли в дальний конец землянки, где он признался, что его наняли убить господина Хаторо за деньги. Тот, кто ему заплатил, сказал, что он в Садафунском военном лагере, и обещал большие деньги за его смерть. Услышав такое господин Хаторо просто обезумел и, прежде чем я успел помешать, убил негодяя!