Слуга замялся, гадая, что делать? Похоже, он служил именно господину Какагамо и теперь не знал, стоит ли исполнять чужие приказы?
— Ты что, оглох, паршивец?! — рявкнул господин Фондо. — Хочешь, чтобы твой молодой господин натворил ещё больше глупостей?!
— Нет, нет, господин! — вскричал простолюдин, устремляясь к лестнице на галерею.
— Спасибо, благородный господин Фондо, — церемонно поклонился Хаторо. — За то, что помогли разрешить это досадное недоразумение.
Платина и Жданов также склонились в глубоком поклоне.
Совершенно неожиданно для Ии дворянин презрительно фыркнул:
— Тебе не за что благодарить меня, торгаш! Я лишь помог благородному юноше сохранить репутацию, а не заступался за тебя. Это твоя вина в том, что он вёл себя так неподобающе. Благородные юноши поступили с тобой честно, предложив хорошие деньги за такой пустяк. А ты, вместо того чтобы поблагодарить за щедрость и уступить на часок свою грязную девку, оскорбил их своим отказом. В былые времена вам бы всем просто отрубили головы!
— Тогда я счастлив, что живу именно в эти наши времена, — ещё раз поклонившись, криво ухмыльнулся бывший офицер городской стражи, очевидно, сильно задетый словами этого спесивого козла.
— Да как ты смеешь?! — не на шутку рассердился тот и повернулся, с явным намерением спуститься с галереи.
Но неожиданно ему заступил дорогу господин Саноно.
— Успокойтесь, господин Фондо! — требовательным шёпотом произнёс он. — Разве вы не поняли, что этот простолюдин прославляет правление нынешнего государя, да живёт он десять тысяч раз по десять тысяч лет?
Несколько секунд благородные мужи «буравили» друг друга тяжёлыми взглядами. Наконец до более молодого тоже дошло, что коварный купчишка провоцирует его, заставляя ляпнуть что-то нелицеприятное в адрес самого Сына неба, а при таком обилии свидетелей сие весьма и весьма не безопасно.
— Я тоже восхищён мудростью государя, — выдохнул Фондо. — Да живёт он десять тысяч раз по десять тысяч лет! А ты, мерзавец…
Зло глянув на застывшего в поклоне Хаторо, он выдохнул:
— Пшёл вон отсюда!
И торопливо скрылся в своём номере.
Как ни уговаривала себя пришелица из иного мира не обращать внимание на подобные выверты сознания аборигенов, всякий раз сталкиваясь с таким вот презрительным отношением местного дворянства к представителям более низкого сословия, она чувствовала себя так, словно измазалась в чём-то отвратительно-мерзком.
— Хвала Вечному небу! — облегчённо перевёл дух хозяин постоялого двора, всё время скандала старательно «прикидывавшийся ветошью».
— Кто сей… благородный муж? — поинтересовался побледневший от злости мичман российского императорского флота.
— Помощник управителя барона Ндано, — почему-то шёпотом ответил владелец заведения, поспешно предупредив: — Лучше бы вам его не гневить.
— Храни нас, Вечное небо, от подобной глупости, — совершенно искренне заверил бывший офицер городской стражи, попросив: — Разбуди нас завтра пораньше и приготовь чего-нибудь в дорогу.
Ия осторожно тронула соотечественника за рукав.
— Почтенный Худ, ты не мог бы проводить меня в баню и подождать. А то… мало ли что?
— Конечно, — понимающе кивнул молодой человек.
Несмотря на очередное досадное недоразумение, приёмная дочь бывшего начальника уезда не хотела отказываться от возможности помыться.
Баня оказалась довольно просторной для деревенского постоялого двора, с большой деревянной ванной, содержание которой почти остыло. Да и после стольких грязных мужиков лезть в неё девушка не собиралась. Хорошо ещё, в котле нашлась почти горячая вода, а в углу стояла бочка с холодной.
Как и следовало ожидать, мыла ей никто не припас, зато отыскался опустошённый на три четверти кувшин с каким-то травяным отваром.
Рассудив, что вряд ли владелец заведения оставит в бане яд, Платина попробовала использовать находку в качестве моющего снадобья. Выяснилось, что оно неплохо мылится и даже даёт что-то вроде пены.
Рискнув, Ия помыла волосы, долго споласкивала их чистой водой.
Торопливо одеваясь, вдруг подумала: не стоит ли отказаться от грудной повязки? Изображать мужчину в ближайшее время ей вряд ли придётся, а данный предмет туалета довольно сильно стеснял дыхание. Может, хватит с неё какой-нибудь рубашки? Однако полотно обеих показалось ей довольно грубым, и, скрепя сердце, девушка вновь обмотала себя мягкой матерчатой лентой, благо за последнее время научилась делать это практически на ощупь.
Несмотря на давящую усталость и недавние неприятности, едва не перешедшие в очень крупные проблемы, именно сейчас после бани беглая преступница чувствовала себя почти прекрасно.
А вот мичману российского императорского флота, терпеливо поджидавшему свою соотечественницу, видимо, не давали покоя какие-то мрачные мысли. Потому что, едва она выпорхнула из двери, как офицер с негодованием прошептал:
— Какой негодяй! Боже, какой негодяй!
— Тихо! — испуганно шикнув, Платина воровато огляделась по сторонам. — Никогда не говорите по-русски, если не уверены, что нас никто не слышит!
— Да бросьте! — раздражённо отмахнулся собеседник, но всё же перешёл на язык аборигенов: — Здесь никого нет. Все уже давно спят.
— А вы откуда знаете? — раздражённо спросила Ия. — Ты что, видишь в темноте? Или у тебя слух, как у кошки? Мало ли кто прячется за углом?
— Да, вы правы, — невольно понизив голос, признал справедливость её слов молодой человек. — Не стоило так рисковать. Пойдёмте.
Но едва они подошли к входу в главное здание постоялого двора, Жданов вновь не выдержал, хотя и не стал переходить на родной язык:
— И всё равно, это отвратительно!
— Я тоже так считаю, — согласилась девушка, но отказалась войти в предупредительно распахнутую им дверь, предложив ему сделать это первым. — Просто уже давно перестала возмущаться. Без толку всё это. Всякий раз переживать — только нервы себе трепать, и больше ничего. Здесь так живут, и другой жизни не знают. Может, со временем что-то и изменится, а пока надо воспринимать жизнь такой, какая она есть.
Секунду помедлив, мичман шагнул через порог, за ним, как и положено служанке, последовала Платина.
Решив немного подбодрить, кажется, изрядно расстроенного собеседника, она тихо сказала:
— А здорово ты ему двинул, почтенный! Только зубы во все стороны полетели. Я даже не ожидала.
— Пустяки, — с деланным пренебрежением отмахнулся офицер. — Наверное, можно было бы обойтись и без этого. Но когда я увидел, как он за… за тобой гнался, то так сильно разозлился, что и сам не ожидал.
— Он, конечно, козёл, — прошептала Ия, поднимаясь вслед за ним по поскрипывавшей в темноте лестнице, — но ему же приказали. Вот он, как усердный слуга, и поспешил выполнить приказ.
— Жаль, что нельзя наказать ещё и этих негодяев, — кажется, вполне искренне посетовал собеседник. — Это какая-то дикость, варварство; хватать первую попавшуюся женщину, чтобы удовлетворить свою низменную страсть.
— Дворяне! — еле слышно хмыкнула девушка, кивнув на дверь в их комнату, откуда доносились какие-то невнятные звуки.
— Имеете что-то против дворян? — недовольно отозвался Жданов.
«Вот же-ж! — мысленно обругала себя Платина. — Он же сам из этих!»
Но вслух сказала:
— Да ни в коем случае! Если благородные люди ведут себя так, как и положено благородным людям.
Тихонько постучав и дождавшись недовольного ворчания Хаторо, молодые люди вошли в свою комнату, где царила тьма, которую не мог развеять еле различимый во мраке серенький прямоугольник затянутого бумагой окна.
Несмотря на то, что глаза приёмной дочери бывшего начальника уезда вроде бы успели привыкнуть к темноте, понадобилось около минуты, чтобы она смогла различить кровать и брошенный на пол матрас с подушкой и одеялом. Там Ия и улеглась. Её соотечественник пристроился возле побратима.
«Завтра надо будет где-то бельё постирать», — уже засыпая, подумала она, положив под голову изрядно пополневшую котомку.
К сожалению, как следует выспаться не удалось. Помня своё обещание, хозяин постоялого двора разбудил их ещё затемно. Но когда постояльцы сели завтракать, предупредил, что обещанных рисовых колобков придётся подождать или брать в дорогу полужидкую рисовую кашу. Поскольку данный вариант Хаторо не устраивал, он, скрепя сердце, согласился остаться ещё ненадолго и заказал себе чаю.
Воспользовавшись незапланированной задержкой, девушка сбегала в баню, а когда вернулась, заметила в зале обоих старших дворян.
Заняв своё место у окна, они неторопливо вкушали рисовую кашу, сдобренную кусочками фруктов и капелькой мёда.
Когда чайник беглых преступников опустел, из кухни появилась подавальщица с большим блюдом одуряюще вкусно пахнущих рисовых шариков.
— Ини! — отсчитывая медяки, окликнул служанку бывший офицер городской стражи. — Убери их в коробку.
— Сейчас, почтенный! — бодро отозвалась Платина, радуясь тому, что они наконец-то покинут это негостеприимное место.
— Худ! — продолжил отдавать распоряжения предводитель, — сходи за ослом!
Именно в этот момент на галерее хлопнула дверь, и послышались недовольные голоса вчерашних юных пьяниц. Знакомый слуга с печальным, опухшим лицом шагал впереди, словно бы показывая им дорогу.
Презрительно глянув на спускавшихся по лестнице молокососов, Жданов поспешил к выходу.
— Что там? — вдруг громко и озадаченно произнёс господин Фондо, приподнимаясь с табурета и с любопытством глядя в окно.
Со двора донёсся конский топот, звяканье сбруи и грозный окрик:
— Стой! Куда?
— В конюшню, за ослом, — столь же лаконично ответил мичман российского императорского флота.
— Успеешь! — рявкнул неизвестный собеседник. — Ступай внутрь!
— Да… господин, — нехотя отозвался офицер, а у приёмной дочери бывшего начальника уезда тревожно ёкнуло сердце.
Замерев с ложкой в руке, она посмотрела на Хаторо. Тот, хоть и не выглядел сильно испуганным, но всё же встал, сцепив руки внизу живота.