– Потому что официантов называют полным именем. У них так на табличках написано. Ну, например, Александр…
Хороший пример. Александр. Может быть, мне позвонить ему самой? Даже можно ничего не говорить. Как он. Просто послушать голос.
– Нет, Антошка, – строго сказала мама, – ты будешь бизнесменом. Или финансовым гением Как папа.
Достала из сумки рукопись со стихами той старушки, что помогает бездомным животным.
«Вера, надежда, радость, любовь
Желание жить оживляют».
Да…
«Нужно хорошо друг к другу относиться,
А грешить и потом молиться -
Никуда не годится».
Понятно.
Правило № 4. Если вам хочется записывать собственные мысли, постарайтесь прежде убедиться в том, что их захочется записывать другим.
…Катин стриптизер плакал в трубку.
Умер водитель машины, попавшей в аварию по вине Кати.
Стриптизер плакал так громко и мокро, что я даже хотела спросить, не были ли они родственниками. Чтобы выразить соболезнования.
На Катю заведено уголовное дело.
– Ты где? – спросила я. Ненавижу, когда мужчины плачут. В этот момент перестаешь чувствовать себя женщиной.
– Дома… – Он всхлипывал. – У Кати… дома.
Так бы и говорил: у Кати.
– Я сейчас приеду. Дождешься?
– Да!!! – И снова рыдания в трубку. Хорошо, что Катя этого не слышит.
– Только давай ты успокоишься. Ладно?
– Л-л-ладно.
Когда я приехала, он уже не плакал. Он растерянно ходил по Катиной квартире, дотрагиваясь руками до всех ее безделушек, подушечек, шкатулочек.
– Нужны деньги, – говорил он. – Надо закрыть дело. Надо поговорить с родными погибшего, сколько они хотят?..
Стриптизер остановился перед зеркалом, и я почему-то не увидела его отражения. Или мне показалось?
Он подошел к старинному, как и все вокруг, трюмо, выдвинул ящичек и достал длинную – Катя ее очень редко носила – жемчужную нить.
– Надо продать какие-то вещи, – он посмотрел на жемчуг в своей руке. – Я не знаю, сколько это может стоить? – И повернулся ко мне.
Я молчала.
– Как ты думаешь? – настаивал он. – Жемчуг – это, наверное, дорого? А Катя вроде эти бусы не особенно любила.
Это были бусы ее бабушки. Катя надевала их только один раз •– на собственную свадьбу. Берегла.
– Я вообще думаю, что здесь много ценных вещей, да? – Он с надеждой заглядывал мне в глаза, кружил по комнате, трогал все рукой, и рука его была похожа на волшебную палочку – стоило ей коснуться какого-либо предмета, этот предмет сразу переставал быть Катиным.
– Посоветуй мне! – почти завизжал он. – Что ты молчишь?
Кате ведь надо будет куда-то вернуться. Из больницы. Сюда. В свой дом. К своим шкатулочкам, этому зеркалу и бабушкиным фотографиям.
Не к стриптизеру же.
– А где Морковка? – спросила я. Зачем называть дочь Морковкой? Лучше уж ягодкой.
– А? – Он как будто не понял. – А! У папы.
– Хорошо. – Я встала. – Ты тут, пожалуйста, ничего не трогай. Ничего, понял?
– Понял. – Он подавленно кивнул
– Поговори там со всеми. С кем надо, И позвони, скажи – сколько нужно денег. Я буду ждать.
– Ты понимаешь, – он снова всхлипнул, – я ведь столько не зарабатываю… даже если я сейчас сильно начну пахать…
Я посмотрела на него с интересом. Что он подразумевает под словом «пахать»? В стриптиз-клубе?
– Не надо, – попросила я, подумав о Кате.
Он понимающе кивнул.
– Ну, я жду, – повторила я.
И закрыла за собой дверь.
Алик плыл в Танжер на яхте друзей Черновых.
Я позвонила мужу. Бывшему.
– Поздравляю тебя с наступающим Новым годом! – сказала я. – И от всей души желаю тебе счастья! И чтобы ты снова влюбился! И чтобы все-все твои желания исполнялись! И чтобы те трудности, которые у тебя сейчас, может быть, есть, оказались временными! И мы с Антошкой тебя очень любим! И всегда тебя поддержим!
– Спасибо, – сказал он, помолчав. – Я тебя тоже люблю. И поздравляю. Как думаешь встречать Новый год? – спросил он.
– Не знаю, с подружками… А ты?
– С друзьями.
– Ну, ладно. Пока? – Я улыбалась сама себе.
– Пока.
Скинула на пол несколько журналов и нашла свой листок. Сверху фиолетовой ручкой было красиво написано: «Как развестись с мужем и остаться друзьями?»
Фиолетовая ручка оказалась рядом.
Okay. Поехали.
«Первым делом мы простили друг друга. Ну не то чтобы первым…»
Телефон зазвонил чем-то похожим на марш Мендельсона. Как раз в тот момент, когда я задумалась над последней строчкой моей колонки Что-нибудь вычурное и со стебом. Нельзя же слишком уж серьезно, про бывшего-то мужа.
– Минуточку! – крикнула я в трубку и дописала:
«Печаль, распустив паруса, кинулась в бездну моих воспоминаний. И сия пучина поглотила ее».
Хи-хи.
– Алло. Это Регина.
– Привет, моя дорогая. Как ты?
– Нормально. Написала колонку. Нажала кнопку на пульте, включила телевизор. Развалилась на диване.
– – О! Молодец! Вот они обрадуются! – По крайней мере, Регина точно обрадовалась.
По телевизору шла передача про яды. Грибы, от которых удушье начинается через секунду.
– А вы как? – интересуюсь я.
– Нормально тоже. В номере валяемся. Я сейчас в туалете закрылась, чтобы тебе позвонить. Пока он там футбол смотрит.
– Не разрешает? – сочувствую я.
– Тебе звонить? Не, не разрешает. Говорит, я должна отдохнуть…
– = Регин, подождешь, у меня вторая линия?
– Давай. Только быстро.
– Алло?
– Ну, что, грибочков скоро наешься, сука? – прошипели в трубку.
Не попадая пальцем на красную кнопку, я стала нажимать на все подряд, судорожно, телефон плясал в моих руках так, словно его снизу поджаривали.
Я выронила его из рук. Просто выпустила. Он снова звонил, но больше я не в силах была это слушать.
Сорвала с вешалки старый пуховик Антошкиной няни и выбежала на улицу.
Звезды подмигивали не то заговорщицки, не то издевательски.
Я не понимала их.
Но хотелось плакать оттого, что они не понимали меня.
Нет, не плакать. Рычать, стиснув зубы.
А потом тихонечко повыть.
Моя машина пискнула и мигнула. Я села за руль.
Полный бак бензина.
Я решила ехать в Питер.
Просто так. Просто потому, что решила.
Нажала на газ. Включила музыку. Саундтрек из Альмодовара «Высокие каблуки».
Свобода делать что хочешь – это распущенность. Свобода говорить что думаешь – это хамство (не путать с эпатажем – когда делаешь вид, будто говоришь что думаешь.)
Настоящая свобода – это свобода передвижения.
И, как всякой свободой, совсем не обязательно ею пользоваться. Просто знать – что можешь, когда захочешь.
На кольцевой дороге я развернулась обратно Дома аккуратно повесила нянин пуховик на вешалку.
Все-таки прокатилась, вместо того чтобы выть. На луну.
Утром охранники принесли огромную коробку. Перевязанную лентами и изысканно украшенную чайными розами.
– Что это? – спросила я.
Мы все столпились в прихожей, Антошка опаздывал в детский сад.
Мама зевала, видимо, вчерашняя презентация закончилась не рано.
Охранник освободил коробку от украшений, но, прежде чем открыть ее, попросил нас отойти подальше.
– Еще дальше! – сказал он. – Мало ли что…
Мы выглядывали из-за двери, а Антон из-за наших ног.
– Крокодил! – закричал мой сын.
Это был торт.
– Ничего себе глазки! – одобрительно хмыкнул Антон и засунул палец в выпученный левый глаз.
– Антон, не порть такую красоту! – попросила мама и спросила меня: – Что это?
– Крокодил. – Я пожала плечами. – С выпученными глазами.
И радостно улыбнулась.
– Обыкновенный крокодил, – повторила я.
– Судя по твоему довольному виду, не такой уж и обыкновенный, – сказала мама и потерла глаза, отчего вчерашняя тушь размазалась по всему лицу.
– Не обыкновенный, а очень даже вкусный! – подтвердил Антошка и ловко выковырнул второй глаз. Из взбитого белка.
– То по радио рассказывают, что у тебя крокодил в ванной, теперь торт… Не слишком ли много рептилий на одну семью? – спросила мама и пошла спать дальше.
– И вот вам еще конверт, – сказал охранник. – Только я его посмотрю, ладно?
– Ладно, – кивнула я.
– А я посмотрю хвост! – сказал Антон.
– Тебя уже в садике заждались! – улыбнулась я сыну, не сводя глаз с конверта.
От него.
Я взялась за стул, чтобы не взлететь от счастья.
– Ну что? – вроде бы спросила я.
– Ничего, – сказал охранник разочарованно, аккуратно разложил конверт так, словно хотел сделать из него кораблик. – Ничего… Ни спор сибирской язвы. Ни яда, ничего…
Я выхватила из его рук продолговатый листок.
Обычное приглашение. Я получаю таких десятки в день. Вернее, моя мама.
– Его передали вместе с коробкой, – сказал охранник и повез Антона в сад. Тот успел откусить крокодилу нос.
Сегодня. Ежегодное мероприятие «Ice & Fire». Все приходят в шубах. И показ шуб.
Я прижала приглашение к себе так, словно только что родила его.
Несколько строчек с датой и дресс-кодом я перечитала десятки раз.
Я буду там самая красивая. Я надену свою лучшую шубу.
– У-у-уже и н-н-не чаяла вас у-у-увидеть! – сказала Графиня Вишенка, встречая меня на пороге своего кабинета. – В-в-великолепная ш-ш-шуба! F-F-Fe-Fendi?
– Надеюсь купить себе еще парочку после того, как мы подпишем договор, – улыбнулась я.
– Н-н-непременно п-п-подпишем! – она взмахнула руками так, словно оттуда должны были посыпаться косточки, как в русской народной сказке. И превратиться потом в деньги.
Мы назначили подписание договора на конец недели.
Миллион мне дадут наличными.
– Это уже после уплаты налогов? – уточнила я.
– Н-н-но, п-п-позвольте… Н-н-налоги будете вы-вы-выплачивать вы са-са-сами…
– Нет. – Я покачала головой и сказала твердо: – Я хочу миллион долларов чистыми. После всех выплат.