Я была уверена, что Серж здесь никогда не был.
— Где ты познакомилась с моим мужем? — холодно спросила я.
Светлана помолчала, потом упрямо закачала головой.
— Извини, — сказала она с большим достоинством, — я не буду говорить на эту тему, я думаю, Сережа этого не хотел бы. И я не уверена, что ты станешь думать о нем лучше. Со своей колокольни, ты можешь начать думать про него плохо. Я не могу. Я ведь люблю его. — Она замолчала, сложив руки на животе характерным жестом всех беременных.
«Вот мерзавка», — наверняка было написано на моем лице, потому что она отвела взгляд.
Я была в бешенстве. Что она себе позволяла, эта девка, дешевка, дура?
— Конечно. — Я кое-как улыбнулась. Еще не хватало устроить здесь сцену. — Отличный чай.
Я вспомнила про Екатерину Великую. Когда ее выводили из себя придворные, она набирала в рот воды. Чтобы не орать. Причем частенько она делала это еще до начала аудиенции. Великая женщина. А княжну Тараканову извела в Петропавловской крепости. Беременную…
— Жасминовый. — Светлана показала мне коробочку.
Точно такой же чай я покупала себе домой. Дорогой, но по аромату не сравнить ни с каким другим.
— Когда тебе рожать?
— Через четыре месяца.
Я достала из сумки деньги в банковской упаковке.
— Возьми. И сними себе квартиру, ладно? Принести ребенка сюда невозможно.
Я имела в виду Сережиного ребенка.
Она едва ли не целовала мне руки. Мне было неловко, но приятно. Я поспешила уйти, но на прощание от души ей улыбнулась. Обещала позвонить на следующей неделе.
Слава богу, с моей машиной в ее дворе ничего не случилось.
Я подняла голову наверх, ожидая увидеть в окне Светланин живот. Окна были пусты. Даже без занавесок.
В понедельник я позвонила Олежеку. Как ни странно, трубку взял он сам. Уже наигрался, подумала я.
Мы договорились встретиться в два, где обычно.
Я опоздала на двадцать минут, и он счел нужным пожурить меня.
Он изменился. Если бы я не знала его столько лет, я бы решила, что передо мной — преуспевающий бизнесмен. В нем появилось что-то неуловимое в деталях, но очень правильное в целом, что-то такое, что внушало окружающим впечатление успеха и уверенности в себе.
Я откровенно любовалась происшедшими в Олежеке переменами. Казалось, даже зубы у него не железные.
Он словно читал мои мысли.
— С четверга занимаюсь зубами, — сказал он, щелкнув железной пастью, — до этого просто времени не было.
— Чем же ты был занят? — я не скрывала насмешки. — Какой-нибудь оптовый заказ?
— Встретил своего одноклассника, Коляна, — Олежек проигнорировал мой вопрос, — и вот теперь с ним работаю.
— Кем?
— Сам не пойму. Что-то среднее между начальником службы безопасности и личным помощником… Свои люди всем нужны, понимаешь?
Я понимала. Мне бы тоже пригодились. Но где же их взять?
— Это тот одноклассник из газеты? — догадалась я.
— Да. Вот такой парень. А вокруг него — всякий сброд. Все только и хотят поживиться за его счет.
— А… — Я понимающе кивнула.
Олег протянул мне меню:
— Что тебе заказать?
Я приняла новые правила безоговорочно.
— Возьми мне мандариновый сок. И салат из авокадо с креветками.
Олег махнул официанту. Сделал заказ.
— А ты где его нашел-то, одноклассника?
— О, целая история. Сначала позвонил ему в офис. Но меня с ним не соединили. Раз пять звонил. Пришлось организовать вечер встречи с одноклассниками. Разыскал телефоны почти всех. Знаешь, у нас многие общаются друг с другом. Но главное — нашел ее телефон.
— Кого — ее?
Я не ожидала от Олега такой предприимчивости.
— Соньки Петровой. Это его любовь. Она вышла замуж сразу после десятого класса. За парня из параллельного. А мой сох еще лет пять, пока в институте учился. Я уговорил Соньку позвонить ему. С ней тоже не соединили, но он сразу перезвонил. Минут через пять. Она спросила, не может ли он помочь в организации вечера. Он бы, может, и не пришел, если б просто так пригласили. Но в помощи ей отказать не смог. Вот мы втроем и устроили это все. Вечер был что надо. Он зафрахтовал огромную яхту. Я сразу понял, что это все только для Соньки. И помогал ему, но вида не показывал. А он оценил.
— И что, — спросила я, падкая на love story, — ночью, на корабле, при свете звезд он объяснился ей в любви?
— Нет. Он сошел на берег через полчаса после начала, как только посмотрел на своих одноклассников и понял, что с ними будет от всех этих виски и ромов. Я сошел с ним. А она осталась. К тому моменту она уже была пьяная и уходить от веселья не захотела, дура. А мы выпили у него в машине. И он тоже сказал: «Дура, или я вообще ничего не понимаю».
— Дура, — согласилась и я. — Может, он страшный?
— Получше других! — обиделся Олежек.
— Ладно. — Я рассмеялась.
Олежек посмотрел на часы.
— Спешишь? Я еще кофе хотела попить.
— Нет, все нормально. Просто у меня встреча. Он, понимаешь, благотворительностью занимается. Каждый месяц деньги переводит. Мне надо кое-какие счета проверить. Думаю, все чисто, конечно. Но на всякий случай… А то тут был один инцидент… Ничего, разобрались. Виновные понесли наказание.
— Не сомневаюсь.
Я подвинула к нему целлофановый пакет с деньгами.
— Держи. Двадцать пять. Он кивнул.
— Тебе если помощь будет нужна, ты звони, — сказал он.
— Хорошо.
«Это потом деньги людей портят. А сначала они делают их лучше, — подумала я, — хотя, может, испорченных людей уже ничего больше и не портит».
— Слушай, а кто такой Вова Крыса? — вдруг спросил меня Олег.
— Не знаю. — Я пожала плечами. — А должна знать?
— Да нет.
В ресторан зашла странная пара: он был в тельняшке, она в бриллиантах. «Не погиб ли у нее муж?» — подумала я.
— Чмырь какой-то, — определил Олег, — не местный.
Парень в тельняшке заказал себе виски Blue Label. Непохоже, чтобы он гулял на ее деньги. До нас доносились обрывки их разговора. Несколько раз упоминалась Чечня.
— Наверное, с войны приехал, — предположил Олег, — оттуда все возвращаются «завернутые».
Водитель распахнул дверцу нового «мерседеса». Олежек кивнул мне на прощание, кинул сначала внутрь салона пакет с деньгами, потом погрузился сам. Окна были затонированы, но я ясно представляла себе, как он закинул в зубы сигару и щелкнул пультом телевизора. Или у него в машине нет телевизора?
12
Рекламная кампания пахты «Бабушкины блинчики» включала в себя двенадцать выходов в день по четырем каналам тридцатисекундного ролика, из них пять выходов — в прайм-тайм ОРТ, РТР, ДТВ. В качестве бонуса еще дважды в день по каждому каналу выходил пятнадцатисекундный ролик — как мини-версия. В программе наружной рекламы было куплено сорок биллбордов на всех основных магистралях города. Было отпечатано тридцать тысяч стакеров для расклейки в торговых точках. В «Коммерсанть-дейли» и «Вечерней Москве» были заказаны полосные статьи. Пахта «Бабушкины блинчики» стала официальным спонсором трех выпусков передачи «Впрок». Бюджет рекламной кампании, рассчитанной на три месяца, составлял один миллион долларов США.
Был заключен договор с сетью магазинов «Развилка» на доставку товара с завода и реализацию его.
Был заключен договор с Люберецким молочным заводом на покупку десяти тонн пахты ежедневно, а также договор об аренде шестисот квадратных метров площади.
Была приобретена фасовочная линия, установленная на арендованной площади Люберецкого молочного завода.
Было принято на работу пятьдесят сотрудников. Был найден технолог, который работал над увеличением срока годности продукта, что позволило бы сократить затраты на тридцать процентов.
Был заложен мой дом — в банк под двенадцать процентов годовых, потому что денег в таком количестве у меня не было.
Я уезжала из дома рано утром и возвращалась, когда наступало еще более раннее утро.
Я уставала так, что однажды заблудилась на Кольцевой дороге. Сидела в машине на обочине и плакала, не зная, как попасть домой.
Все мои мысли были настолько заняты пахтой, что я сама не заметила, как перестала вспоминать Сержа. Однажды я ни разу не вспомнила о нем за целый день. И поняла это только ночью, опуская голову на вожделенную подушку. «Я еще и замуж выйду. И двойню рожу», — подумала я, не исключено, что уже во сне.
Процесс надо было постоянно контролировать. Десять тонн пахты ежедневно отмаркировать и развезти по магазинам. Оформить накладные. Проверить огромное количество бухгалтерских документов. Периодически выезжать в какое-нибудь Бирюлево, чтобы отбить машину у УБЭПа. Нести убытки в связи с тем, что остатки товара не распроданы, а срок годности истек. И на следующее утро — опять все то же самое.
Через три недели я не смогла проснуться утром. Я не проснулась днем. Я проснулась утром следующего дня. Ужас, который я испытала, сравним только с действием ботокса. Я кинулась к телефону. Мне отрапортовали, что все нормально, происшествий не было. Я назначила себе рабочий день — с восьми утра до шести вечера. Не больше. Суббота, воскресенье — выходные. И поехала на работу. Был четверг.
Я сидела на самодельной скамеечке у могилы Сержа.
Я смотрела туда, где заканчиваются сосны и начинается небо. Там заканчивается эта жизнь и начинается другая.
Я трогала его губы на холодном куске мрамора, и одиночество парализовывало меня.
«Никогда — значит смерть».
«Я скучаю по тебе, Серж», — шептала я, как молитву.
«Я скучаю по тебе, Серж!» — кричала я изо всех сил, и каждая могила отвечала мне эхом.
«Я скучаю по тебе, Серж!» — и внутри все рвалось и лопалось и улетало туда, где заканчиваются деревья.
Было еще кое-что. Важное. Между ним и мной. «Я отомстила за тебя», — прошептали мои губы совсем беззвучно.
Мы снова были близки. Мы снова вместе. Даже после того, как он умер, наши души держались за руки.
Я села в машину совершенно механически. Точно так же могла бы сесть на облако или на верблюда.