Востоке. Он посылал таких эмиссаров, как берлинского адвоката Карла Лангбена или своего доверенного Карла Вольфа. Гиммлер встречался с представителем нейтральной страны шведским графом Бернадоттом и даже отправил послание самому Черчиллю, которое по сей день держится в секрете. По мере того как война приобретала затяжной характер, Гиммлер, как, впрочем, и Гитлер, все отчаяннее цеплялся за иллюзию возможного развала коалиции великих держав.
Можно ли считать его самовольные попытки переговоров скрытым предательством фюрера? Или это входило в компетенцию шефа секретной службы — прозондировать готовность международного права на тайные соглашения? А возможно, Гитлер был даже очень в курсе этих дел?…Если Гиммлер, действительно, утешал себя надеждой, что достоин того, чтобы предложить себя в качестве серьезного переговорщика о заключении сепаратного мира, то это было бы еще одним свидетельством его безмерного самомнения.
Союзники давно внесли его имя в список главных военных преступников сразу за фамилией Гитлера. К тому времени они уже знали не понаслышке о холокосте, который с невиданным рвением осуществлял Гиммлер во главе войск СС. И уж если шеф СС лично не чувствовал за собой никакой вины, то он как минимум должен был понимать, что другие по праву считают его главным виновником преступлений против человечества.
Из-за отсутствия фактов по сей день остается совершенно невыясненной роль Гиммлера в сценарии покушения на Гитлера 20 июля 1944 года. Еще тогда его современники задавались вопросом, почему вездесущий шпионский аппарат Гиммлера ничего не знал о заговоре офицеров. Не случайное ли совпадение, что рейсхфюрср СС 17 июля лично отклонил ходатайство об аресте участников заговора Людвига Бека и Карла Герделера? И случайность ли, что в день покушения он даже не поднял по тревоге берлинские гарнизоны войск СС и что тогда Керстен мог наблюдать, как он сжигал какие-то документы в штабе?
Однако ясно было одно — большинство заговорщиков во главе со Штауфенбергом с удовольствием покончили бы и с главным командиром СС.
Понятно, Гиммлер не был союзником заговорщиков. И все же не выжидал ли он, предчувствуя или зная что-то, момента, дабы после устранения Гитлера, взять бразды правления в свои руки? Но это означало бы гражданскую войну — войска СС против вермахта. Об исходе такого поворота событий можно только гадать. Как и о том, был ли на самом деле Гиммлер посвящен в дела 20 июля 1944 года.
Факт остается фактом, что после неудавшегося покушения он оказался в выгодном положении. Войска СС приняли самое деятельное участие в проведении кровавых расправ над заговорщиками и их семьями. При этом Гиммлер ввел в практику варварские аресты родни заговорщиков, которые применялись с 1943 года только по отношению к родственникам дезертиров на фронтах. Эго тоже стало прямым продолжением культа прошлого, заимствованного из «обычаев предков». Выступая на совещании гаулейтеров 3 августа 1944 года, он заявил по этому поводу: «Вам достаточно почитать германские саги. Если предки изгоняли семью из своей среды и объявляли ее свободной или если с этой семьей была связана кровная месть, то они оказывались очень последовательными в своих действиях. Таким образом, если семья изгонялась и объявлялась свободной, это для них значило: этот человек совершил предательство, у него плохая кровь, предательская кровь, которую надо уничтожить. А при кровной мести истреблялись все до последнего члена рода. Семья графа Штауфенберга будет уничтожена вся до единого».
И действительно, сотни родственников заговорщиков — жены, дети, братья и сестры, и даже внуки и родители были отправлены в концентрационные лагеря.
Ореол Гиммлера как человека жесткого и решительного предопределил его и сугубо военную карьеру перед лицом надвигающейся катастрофы. 25 сентября 1944 года он возглавил военное руководство Фольксштурмом. Этот последний «призыв» режима, состоявший из подростков и стариков, которых до того времени не призывали на военную службу, должен был защищать родную землю с «жесточайшим фанатизмом». А то, что кое-как вооруженные и почти необученные подразделения Фольксштурма неизбежно понесут большие потери, шефа СС ничуть не тревожило.
За четыре дня до официального провозглашения Фольксштурма он так объяснял офицерам якобы древний обычай германцев-мореходов, о котором, видимо, прочитал в саге: «Если они в составе группы судов, на которых находилось целое племя, подвергались нападению и если какой-нибудь корабль давал течь и нужно было сбросить с него лишний груз, то раздавался клич: «Мальчиков за борт!» Мальчики, которые были небоеспособны, оказывались за бортом и тонули. И в этом проявлялась «народная» мудрость»! А женщин и девочек берегли как матерей народа. Все боеспособные мужчины оставались с ними на борту». И в заключение он добавил: «Германия тоже должна стремиться к тому, чтобы отправить на фронт 15-летних во имя спасения народа». В конце концов, Гиммлер почти неизбежно превращался в проповедника и виновника «коллективной гибели», как это символично потом назвал Гитлер.
Специальные команды СС совместно с «летучими полевыми судами» отлавливали дезертиров за линией фронтов, которые разваливались один за другим. Тысячами их вешали с табличками на шее на сухих деревьях и фонарных столбах. Гиммлер как командующий группами армий сперва на Северном Рейне, а затем на Висле был вынужден по воле Гитлера проявить жестокость по отношению к «внутреннему врагу». Однако его мечта о нерушимом солдатском братстве не осуществилась, поскольку катастрофа была уже на пороге. Его оба фронта развалились так же, как фронты других командующих армиями вермахта. Гиммлер был снят с должности командующего армиями и уехал в клинику Хоэнлихен под Берлином.
Вместе с «Зайкой» и двумя детьми он коротал гам время в глубокой депрессии. Все разваливалось на глазах. Его бред превратился в пустые фразы, элитарные претензии войск СС — в прах. Из-за нехватки пушечного мяса все «расовые» критерии приема в СС были выброшены на свалку.
Под эгидой победных рун и «Мертвой головы» сколачивались на скорую руку боевые части из славян и мусульман, то есть, говоря языком Гиммлера, из «недочеловеков». Даже его самые сокровенные убеждения подверглись сомнениям. В разговоре с Керстеном он сожалел, что вел борьбу с церковью, потому что она в конечном счете оказалась сильнее, чем можно было ожидать. Человек, который собирался после «конечной победы» «безжалостно» свести счеты с христианством, приказал теперь освободить из концлагерей всех 27 священников при условии, что после войны они будут молиться за него. 20 апреля 1945 года Гиммлер отправился в Берлин на встречу с Гитлером.
Советские войска уже подошли к черте города. Последний день рождения фюрера превратился в сцену сборища привидений. Гиммлер попрощался со своим хозяином и ментором, который внешне больше напоминал свою тень. Но даже перед крушением империи шеф СС оставался по-прежнему в плену рабской зависимости от своего господина.
В бункере под рейхсканцелярией не было произнесено ни единого возражения или требования прекратить наконец продолжающееся кровопролитие. Вместо этого Гитлер многословно распространялся о возможном скором переломе в ходе военных действий, хотя уже и без былой убедительности. А гром орудий советской артиллерии создавал приглашающий акустический фон его бредням. И только на обратном пути в Хоэнлихен Гиммлер неодобрительно высказался в том смысле, что «все там, в бункере, потеряли рассудок».
Вечером того же дня после встречи с Гитлером он еще принял одного необычного посетителя. Норберт Мазур, представитель всемирного еврейского конгресса, сумел проскочить на своем самолете через воздушное пространство, контролируемое союзниками, чтобы провести переговоры с палачом своего народа. Гиммлер приветствовал Мазура с неожиданным дружелюбием: «Добро пожаловать в Германию, господин Мазур! Пришла пора, когда вы, евреи, и мы, национал-социалисты, должны отбросить топор распрей в сторону».
Мазур сдержанно ответил: «Слишком много крови разделяет нас, чтобы это сделать. Но я надеюсь, что наша встреча спасет жизни многих людей».
Мазур положил перед ним списки в надежде хотя бы этих людей освободить из концлагерей, среди которых значились 1000 еврейских женщин из Равенсбрюка и голландские евреи в Терезиенштадте. Гиммлер проявил готовность пойти навстречу, заявив, что все узники, перечисленные в списках, будут, естественно, освобождены живыми, так как теперь их больше не «эвакуируют», то есть не уничтожают.
Эта вечерняя встреча стала кульминационным пунктом в тайных потугах Гиммлера использовать жизнь находящихся в его власти евреев в качестве козырной карты для переговоров. Еще в прошлом году, руководствуясь циничным девизом: «Кровь за товары», он предлагал живых людей в обмен на твердую валюту и армейские грузовики. Гиммлер все еще надеялся на переговоры с Западом о сепаратном мире. Это свидетельствует о беспрецедентном отрыве от реальной действительности, когда, как казалось, Гиммлер продолжал твердо верить, что именно он есть тот человек, с которым Запад готов иметь дело. Неужели главный эсэсовец все еще находился в плену своих бредней? Или после долгих лет обладания громадной властью просто утратил здравый смысл? А может, им руководил голый страх перед грядущим крушением?
Его попытки устроить переговоры с Западом все-таки окончились тем, что несколько десятков тысяч евреев действительно избежали истребления, тогда как сотни тысяч других во время маршей смерти или жестокой «эвакуации» лагерей не смогли дожить до окончания войны.
Его стремление к контактам с Западом послужило причиной полного разрыва с Гитлером, так как 28 апреля радио Лондона публично огласило мышиную возню шефа СС с целью возможного заключения сепаратного мира. Гитлер в своем бункере пребывал в ярости из-за «самого коварного предательства в мировой истории» и сразу лишил всех постов своего «верного Генриха».
Но распоряжение фюрера не успело застать Гиммлера на месте. Ив то время как Гитлер эффектно покончил с собой глубоко под землей в Берлине, его верный пес целеустремленно спешил на север Германии, где безуспешно попытался предложить свои услуги правительству Деница, чтобы как-то влиять на ход событий в последние дни дышащей на ладан империи.