С первого дня и в «протекторате» имя Гейдриха стало синонимом слова «террор». Сразу после вступления его в должность на красных плакатах появились списки казненных, в течение первых недель — более 400 фамилий.
Писатель Павел Когоут, как и его отец, участник Сопротивления, сравнивает появление Гейдриха в Праге с «выходом на сцену, где будто появились звезды, под звуки труб и литавр. А красные плакаты с именами казненных говорили нам, что этот человек, видимо, один из самых опасных. И хотя должность заместителя имперского протектора звучала не очень внушительно, однако все почувствовали, что рука Гитлера дотянулась до Богемии и Моравии».
Исполнитель воли своих начальников Гитлера и Гиммлера — именно таковым он считал себя сам.
«Главное в том, чтобы здесь было тихо, поскольку нам нужны покой и тишина для окончательного поглощения этого края» — так разъяснил помощникам Гейдрих основную цель своего прибытия в Прагу. Главная задача заключается в том, «что этот край со временем должен стать немецким, и что чеху здесь в конечном счете делать нечего». И хотя до этого в конце мая 1942 года было еще далеко, тем не менее, Гейдрих был твердо убежден, что уже сейчас должен готовить почву для реализации гитлеровской утопии — сделать из Богемии и Моравии «образцовый субъект» немецкого государства. Способность Гейдриха к террору превращала его в исполнителя мечты о «Великогерманской империи», цель которой порабощение «второсортных народов» до Урала и истребление миллионов людей «Низших рас».
С неподдельным восхищением записывает Геббельс в свой дневник 15 февраля 1942 года:
«Гейдрих действует успешно. Он играет с чехами в кошки-мышки, и они проглатывают все, что он им подсовывает. Он принял ряд исключительно популярных мер, среди которых на первом месте ликвидация торговли на черном рынке. Он подчеркивает, что славян невозможно воспитывать так, как воспитывают германский народ. Их нужно ломать или постоянно гнуть. В настоящее время он применяет второй метод и, надо сказать, с успехом».
Такие «эксперты» были редки и востребованы в кризисных очагах бурно разраставшейся империи Гитлера. Например, в оккупированной Франции, где с драматической быстротой нарастало число актов саботажа со стороны сил Сопротивления. Чтобы сломить сопротивление, нужен был Гейдрих. Он даже успел разработать новое положение об оккупации.
Поэтому надо было ожидать, что он очень скоро сможет значительно расширить свои властные полномочия, став имперским наместником во Франции и Бельгии.
Всего лишь несколько дней тому назад, 6 мая 1942 года, Гейдрих, инспектируя новое место своей деятельности в Париже, спонтанно заявил, что во Франции следует проводить другую политику, нежели на Востоке. Расстрелы заложников здесь неуместны. Однако «политика на Востоке», определявшаяся в основном. Гейдрихом, заключалась не только в ликвидации заложников. В более узком кругу уполномоченный по «окончательному решению еврейского вопроса», касаясь деталей, говорил об «автобусах, предусмотренных для перевозки евреев от вокзала до лагеря и от лагеря до мест работы, в которые можно по пути впускать смертоносный газ. Но этот метод «недостаточен». «Автобусы слишком малы, уровень смертности низок, и есть целый ряд других недостатков».
Поэтому Гейдрих предложил более масштабные, более совершенные и эффективные решения и закончил словами: «Смертный приговор вынесен не только русским евреям в Киеве, но в целом и всем европейским евреям. И французским евреям тоже. Их депортация будет начата в ближайшие недели». Современникам он казался человеком, «сделанным из куска стали», а Гитлер называл его «мой герцог Альба».
Властвуя над жизнью и смертью, себя он считал неуязвимым. То, что он лично мог стать мишенью, ему и в голову не приходило. «Мои» чехи, — успокаивал он себя, — мне ничего не сделают. А если кто-то и хотел бы, то не отважится». Без телохранителей Гейдрих посещал концерты, ездил по Праге в машине с откинутым верхом. Однако иностранные разведслужбы уже давно взяли на прицел шефа госбезопасности как одного из опаснейших нацистов.
Немецкие власти располагали данными, что назревает какая- то акция, направленная против Гейдриха или других видных нацистов. В марте 1942 года при проверке поезда полиция обнаружила у одного музыканта специальное ружье с оптическим прицелом и глушителем. На допросе человек из Москвы якобы заявил, что хотел прикончить Гейдриха. Ему никто не поверил.
Весной 1942 года повсеместно в Богемии и Моравии служба безопасности Гейдриха отмечала рост случаев саботажа. В ежедневном донесении участкового отдела службы безопасности в Праге от 26 мая 1942 года отмечалось, что настроения чехов продолжают и дальше оставаться на прежнем уровне враждебности к немцам:
«В ночь на 24.05 на перегоне Морава-Острава-Витковиц было разбросано около 500 уже известных листовок с коммунистическими лозунгами, на одной стороне которых на чешском языке написано: «Да здравствует ЧССР, Красная Армия и Сталин!», и на другой по-немецки: «Серп и молот, Гитлер порот. Красной Армии твердь — Гитлера смерть!».
«24.05 на пересечении путей Кладно-Прага и Кладно-Нутчит с рельсов сошел паровоз передними колесами. Предполагается, что авария вызвана умышленным ослаблением гаечного крепления болтов на передней подвеске колес».
«23.05 около 23.00 была совершена попытка подрыва пассажирского поезда № 816, следовавшего из Челаковиц в Прагу. Предполагаемый заряд с часовым механизмом был взорван примерно под средним вагоном поезда, в результате чего один из рельсов был вырван из колеи».
Чутьем хищного зверя чувствовал и сам Гейдрих надвигающуюся опасность. За день до отлета из Праги он заявил журналистам: «Я чувствую и вижу, как опять заметно возрастает в этом крае иностранная пропаганда и распространяются различные пораженческие и антигерманские слухи. Вы знаете, что при всей моей терпимости я готов без колебаний нанести жесточайший удар, если почувствую, что здесь все еще считают империю недостаточно сильной, а мою лояльную политику расценивают как проявление слабости».
И так он действительно думал: считал себя предупредительным и пребывал в своей убежденности, что фактически его жертвы, чешское население, в долгу перед ним за проявляемое благородство. Он постепенно утрачивал способность к трезвой оценке реальности.
У «пражского вешателя», как его называли с ненавистью и страхом в «протекторате», появилось желание еще раз посетить концерт в «своем городе — столице образцового государства СС Богемии и Моравии. Последний вечер в Праге, которая ему казалась более немецкой, чем. Нюрнберг, Гейдрих намеревался провести вместе с супругой Линой во дворце Вальдштейн в Старом Месте. В программке, утвержденной самим Гейдрихом, значилось, что вечер посвящается опере, написанной его отцом Бруно Гейдрихом, основателем и директором консерватории в г. Галле. Опера называлась «Аминь». Пронизанная духом Вагнера, она впервые была поставлена на сцене в 1895 году в Кельне, за девять лет до рождения Рейнгарда Гейдриха. Как роковое пророчество воспринимается название ее пролога: «Преступление Рейнгарда». Речь в опере идет, — а как же иначе! — об убийстве.
В то время как Гейдрих, сидя в первом ряду, с серьезным видом внимал звукам музыки, чешское правительство в изгнании ожидало в Лондоне с нарастающей нервозностью вестей с родины, которая ныне стала называться «протекторатом».
Сплотившиеся вокруг президента Эдуарда Бенеша чешские изгнанники не имели единого мнения о том, что следовало предпринять против Гейдриха, чтобы это было и знаменательно, и успешно. Одни требовали еще в 1941 году немедленно нанести тяжелый удар по немецким оккупантам, другие предупреждали о мести немцев гражданскому населению, о непредсказуемо жестоких карательных мерах, если мишенью станет такой человек, как Гейдрих. Смелые одержали верх. Они хотели показать миру, что чешский народ не сдался. Покушение на такого высокопоставленного национал-социалиста должно было придать еще больше мужества всем, кто оказался под пятой у фашистов, и нанести тяжелый психологический удар по до сих пор победоносным германским войскам.
Первоначально как наиболее благоприятный день для покушения было назначено 28 октября 1941 года, то есть день образования Чехословацкой Республики.
Опасное задание должны были выполнить два молодых десантника: Йозеф Габчик, слесарь из Словакии, и чех Карел Свобода. Все участники заговора ясно понимали, на что идут. Операция под кодовым названием «Антропоид» (человекообразная обезьяна) означала команду смертников.
План был совершенно секретным. И лишь узкий круг людей Эдуарда Бенеша знал, для чего в течение многих недель небольшая группа агентов проходила напряженную тренировку на британском полигоне.
Когда Свобода получил травму, партнером Габчика стал Ян Ку- бис, молодой крестьянин из Моравии. Оба знали друг друга по службе в иностранном легионе, вместе воевали против немецкого вермахта, были близкими друзьями и понимали друг друга без слов. Таким образом, из них получилась идеальная пара для осуществления такого рода рискованного предприятия.
После многонедельных отсрочек вечером 28 декабря 1941 года наконец поднялся в воздух с полевого аэродрома Тангмер в Англии «Галифакс» с обоими агентами на борту.
А утром в 2.15 Ян Кубис и Йозеф Габчик приземлились на парашютах примерно в восьми километрах южнее города Пльзень, далеко от намеченной цели. Повинен в этом был туман, потому самолет был вынужден лететь низко над заснеженным ландшафтом, что было небезопасно, так как их мог выдать шум моторов. Но Кубису и Габчику повезло. Первыми людьми, на которых они натолкнулись на родной земле, были не гестаповцы, а лесник и мельник, оба питавшие симпатии к правительству в изгнании и президенту Эдуарду Бенешу. Они спрятали рисковых парней и обеспечили всем необходимым. Кубис и Габчик ушли в подполье, установили контакты с участниками Сопротивления и начали собирать информацию о привычках Гейдриха, определяя наилучший способ устранения «имперского протектора».