Третьей была моя Жюли.
Нас осталось совсем мало. Мы обречены. Минует еще несколько лет, и город вновь опустеет. Теперь по его улицам ходят созданные Оливером автоматоны, не живут, а изображают жизнь.
Я шел по главной улице, и Безликий упрямо следовал за мной.
— Кто ты? — спросил я у него. — Чья маска была уготовлена для тебя? Впрочем, можешь не отвечать.
Булочная Люси была уже открыта, и из ее дверей доносился вкусный запах готовящейся сдобы.
— Здравствуйте, миссис Люси! — поздоровался я, проходя мимо.
Люси за окном помахала мне рукой. Изображающий ее сына автоматон вышел из дверей походкой марионетки и протянул мне булку. На его фарфоровой маске застыла неизменная улыбка.
— Спасибо, Альвин, — улыбнулся я в ответ.
Автоматон развернулся и прошагал в дом. Я откусил кусочек булки. Ее вкус не менялся на протяжении десяти лет. Человек может импровизировать, ошибаться, творить что-то новое, но механическая Люси действует по строго заданной программе.
Однажды Оливер хотел создать копию моей Жюли, но я вовремя остановил его работу.
— Приветствую вас, мистер Колдуэлл, — кивнул я автоматону, который сидел на скамье и кормил голубей.
Механические движения: рука опускалась в мешочек, набирала пригоршню зерен и сыпала на брусчатку. Пауза. Через несколько минут действия повторялись вновь. Исключение составляла лишь ночь, когда автоматон поднимался и шел в свой бывший дом, и когда заканчивался корм. Тогда автоматон шагал в лавку к Люси и покупал у нее зерно. Голуби давно воспринимали мистера Колдуэлла как автоматическую кормушку. При жизни он был доктором. Не знаю, что заставило врача, имеющего свою практику, отправиться на новый континент: возможно, несчастный случай на работе, возможно, неразделенная любовь, но на фарфоровой маске автоматона застыло выражение мировой скорби.
При жизни в человеческом облике мистер Колдуэлл успел доказать, что изменение — это не вирус, так как он не нашел возбудителя болезни.
Внезапно раздался хлопок выстрела из «кили», в голове автоматона образовалось сквозное отверстие, и части программатора вылетели наружу, зазвенели по брусчатке. Мистер Колдуэлл сполз на землю. Голуби бросились врассыпную. Невдалеке я увидел Майора с эфирным ружьем в руках.
— Порождение Люцифера! — прорычал он, выплевывая слова.
Ружье ходило из стороны в сторону. Безликий за моей спиной попятился, оценив опасность.
— Слава Британии! Смерть врагам короны!
Майор щелкнул спусковым крючком, но выстрела не последовало — видимо, в либераторе «кили» оставалось совсем немного воды. Безликий прибавил ходу, скрываясь в подворотне.
— Боже, храни королеву, — прокричал Майор, заглядывая в дуло. — Дай ей ратных побед. Ты! — Он ткнул пальцем в мою сторону. — Ты изменник, предавший людей! Вы все, все, перешли на сторону врага.
Я помню, как здесь гуляло эхо далеких выстрелов, когда Майор объявил о том, что хочет уничтожить аборигенов. Тогда прибывшие вместе с нами драгуны еще были людьми. Аборигены почти не сражались. Только загнанные в угол жители земли порой безрассудно кидались в бой, и пули эфирных ружей пробивали их толстую кожу. Дети воздуха погибали легко, как мотыльки. Аборигены просто перестали приходить в город. Зона отчуждения ширилась, но изменения не прекращались.
Прежде чем изменение коснулось Майора, он отправил запрос в Метрополию с просьбой прислать армию для полной зачистки территории. Но Дракон проснулся, и помощь оказалась невозможной.
Шлем с разбитым монокуляром полностью скрывал лицо Майора. Майор никогда его не снимал, и все уже забыли, как он выглядит. Как и забыли его имя. Погнутые пластины на груди Майора носили следы былых сражений, перчатки были прикручены к металлическим нарукавникам проволокой, один сапог изорван и лишен подошвы, поэтому при ходьбе Майор издавал цокот когтей. Из-под доспехов на землю спускался толстый крысиный хвост — то отличие, которое стразу бросается в глаза при взгляде на жителей земли.
Обычно измененные мало что помнят из своей старой жизни, но некоторые из них упрямо цепляются за прошлое и противятся зову, оставаясь в городе.
— Счастья и славы, и долгого царствования над нами, Боже, храни Королеву, — сказал Майор.
— Ты когда-нибудь кого-нибудь пристрелишь, — покачал я головой.
Майор посмотрел на меня сквозь разбитый монокуляр так, будто впервые увидел.
— Слава королеве, — сказал он и поковылял следом за Безликим, царапая по мостовой когтями и волоча за собой хвост.
Я хмыкнул и отправился к маяку. Сегодня дул северный ветер, со стороны холмов, поэтому я мог надеяться, что вновь увижу свою Жюли.
Океан бушевал. Волны бились о скалистый берег, поднимая тучи брызг. Над водой кричали чайки. Здесь почти не бывает тихо — отголоски Дракона дают о себе знать, влияя на погоду. На берегу одиноким стражником возвышался мой маяк. Его открытая дверь скрипела под порывами ветра. Я постоял, прислушиваясь к шепоту холодного бриза, затем повернулся к Безликому, который, словно призрак, вновь появился за моей спиной.
— Ты в гости?
Автоматон замер, будто обдумывая мое предложение.
— Не сто́ит, — сказал я, — он не позволит тебе выбирать, навяжет новую личину. Впрочем, как хочешь.
Конечно, автоматон не может ничего хотеть — это всего лишь машина, управляемая механическим программатором. Хотя от творений Оливера можно ожидать чего угодно. Изображение сквозь систему линз попадает на светочувствительные пластины, звук через слуховые трубки — на мембраны, далее внешние раздражители изменяют положения тысяч металлических триггеров. Настройка программаторов — сложная задача. Я как-то спускался во владения Оливера и видел, как он мастерит своих автоматонов.
Бывший военный механик, Оливер, как и Майор, упорно цеплялся за свою человеческую оболочку.
Я вошел в маяк, и Безликий направился следом за мной. Уже возле винтовой лестницы в полу открылся люк, и высунувшиеся оттуда руки, одна из которых была механическим протезом, схватили взвизгнувшего Безликого.
— Попался! — прокричал Оливер из-под земли. — Бегун! Или беглец? Роберт, как правильно, бегун или беглец?
— Беглец, — сказал я.
Безликий исчез под землей, люк захлопнулся. Ступени лестницы, ведущей наверх, к комнате и фонарю, заскрипели под моими ногами. Все мы бежим от чего-то. Кто-то — от своего создателя, кто-то от воспоминаний, а кто-то — от своей новой сущности.
В комнате наверху на подоконнике у открытого окна сидела Жюли. Она почти не изменилась, только воздух дрожал у нее за спиной, будто от быстрых взмахов прозрачных крыльев.
— Ты пришел, — улыбнулась она и вспомнила мое имя, — Роберт.
Затем засмеялась и защелкала, защебетала, словно канарейка.
— Я ждал тебя, — сказал я, осторожно садясь на стул рядом с ней. — Ведь сегодня ветер дует с холмов.
Обними, прижми к себе — и ее тонкая кожа порвется, а кости хрустнут под моими руками.
— Да, — звонко рассмеялась Жюли. — Я вспомнила тебя сегодня утром. Странно, да? Почему меня тянет сюда, ведь я почти тебя не помню? Роберт, — произнесла она по складам.
— Потому что ты моя жена.
— Роберт. Это мой портрет? — указала она на фотографию в рамке на столе.
Она повторяет этот вопрос каждый раз, когда его видит. Фотография была цветной и стоила кучу денег — чудо новой техники, когда фотограф снимал трижды, накладывая на камеру цветные стекла, а затем соединил получившиеся снимки в один портрет.
— Странно, — продолжила Жюли. — Во мне будто живет множество воспоминаний, они переплетаются, и трудно выбрать нужную нить. Да и какая из них нужная?
Она спрыгнула с подоконника в комнату и прошлась вокруг меня, дотрагиваясь кончиками пальцев. Прикосновения почти не чувствовались, будто щеки касался теплый ветер. Я затаил дыхание, боясь вспугнуть момент. Наконец Жюли остановилась и посмотрела в окно.
— Я помню черное пространство, наполненное звездами, — сказала она. — Вспоминаю, как мы летели сквозь него. Нет, всё было совсем не так. Я жила в городе, где по улицам ездили паровые коляски и где мой муж со странным именем Роберт проиграл много каких-то бумажек и предложил уехать в Новый Свет. Что из воспоминаний правда и кто я?
— Ты моя жена.
— Тогда почему ты не со мной?
Я не смог ей ответить. В возникшей тишине было слышно, как работают шестеренки механизма, вращающего фонарь маяка.
— Я помню, как мы с тобой стояли на берегу океана и слушали шепот ветра! — неожиданно сказала Жюли. — Это была наша с тобой сказка. Но сейчас я действительно слышу ветер! Он рассказывает мне истории, который были когда-то, которые только могут случиться и которые не произойдут никогда. Разве ты его не слышишь? — повернула она ко мне голову.
— Нет, — сказал я. — Расскажи мне.
Жюли подошла к окну и села на подоконник, свесив ноги вниз. У меня всегда замирало сердце, когда я видел ее на краю пропасти.
— Сквозь ветер сюда летит большой корабль, он шумит, клокочет, и ветер разбивается о его бока. Ветер сердится, хочет развернуть корабль, но тот упрямо летит вперед. Его ведет металлическая ласточка и человек, которого бросает вперед его безумие.
— Я просил меня слушаться! — сказал Джервис. — Ведь просил же!
Леонтина не могла оторвать взгляд от лежащего на полу механика, на груди которого расплывались пятна крови.
— Не надо… — прошептала она.
Джервис с омерзением отбросил «кили» в сторону.
— Теперь всё придется делать самому.
— Не надо больше никого убивать.
— Да замолчите вы наконец! — прокричал Джервис.
Леонтина замолчала. Джервис стоял перед ней безоружный — можно наброситься на него, ударить… Но сил для этого не было. Да и зачем, когда боевые автоматоны на борту убьют любого, кто отважится воспротивиться планам безумца.
— Спасибо, — улыбнулся Джервис. — Хорошая девочка.
Они находились в зале управления цеппелином. Члены экипажа вместе с пассажирами были заперты