Чутье, обычно позволявшее Кенту распознавать других с первого взгляда, подвело его в случае с девушкой. Может быть потому, что раньше таких, как она, не было. Может быть потому, что он не хотел видеть.
Александру «открыли глаза» родители. Как-то раз за ужином отец, тяжело положив ладони на стол, сообщил:
— Ты, сын, конечно, уже взрослый, не нам с матерью тебе указывать. Но только послушал бы старших, у нас все-таки опыта побольше… Бросал бы ты эту свою другую, пока не поздно.
— Другую? — механически переспросил Кент, не сразу поняв, о ком речь.
— Ну, да. Эту твою Суфат.
— Так она все-таки другая! — против воли вырвалось у него. И он замолчал, пытаясь осознать услышанное.
А потом выскочил под дождь, оседлал пароцикл и погнал по мокрой проселочной дороге. Холодный ветер бил в лицо, Александр дрожал — от холода или от ярости, он не понимал. Ведь можно было догадаться! Суфат никогда не сторонились другие, а ведь те всегда держались от людей подальше. Некоторые другие даже были ее друзьями. Но Кент ничего не замечал.
Не замечал — или Суфат не позволяла ему заметить?
Девушка ждала его.
— Ты знала?
— О чем?
— Ты знала! — отчаянно выкрикнул Кент. — Так зачем обманывала? Зачем притворялась? Зачем скрывала от меня, что ты?.. Кто ты, Суфат? Дракон? Химера? Вурдалак? Ну?
Темные глаза Суфат широко расширились и стали совсем круглыми.
— Кент, я не понимаю, о чем ты, — растерянно проговорила она.
— Зачем ты лжешь? — выплюнул он. — Зачем ты даже сейчас лжешь?
— Ты думаешь, я — другая? — сообразила девушка, и на ее глаза навернулись слезы обиды. — И ты решил, что я лгала тебе? Неужели ты совсем меня не знаешь?
— Теперь уже не знаю!
Он не хотел никаких объяснений — и так все ясно. Чуть ли не силой он усадил ее на пароцикл, завел мотор и рванул с места. Не думая, не сомневаясь. Просто вперед, без дороги, по еще не просохшей после дождя земле.
Куда, зачем, почему?.. В голове пусто, только звенела ярость и метались обрывки несвязных мыслей.
Вот тебе ответ на вопрос. Вот тебе и Поступок. Вот почему, оказывается, не жили долго и счастливо Тристан и Изольда — люди испокон веков не отличались терпимостью друг к другу…
Вихрем мимо соломенных лачуг.
Темные облака с плачем смотрят вниз.
Лужи, цветные от света фар.
Ветер, хлещущий по щекам.
Скорость — чтобы погасить ярость.
И мокрая резина колес пароцикла на резком повороте.
Александр не справился с управлением, их швырнуло на землю.
Кент отделался сотрясением мозга и переломом ключицы. Так она думала поначалу.
Суфат вообще не пострадала, только очень испугалась — за него. Так поначалу думал он…
Александр умолк и уставился на проплывавший в небе дирижабль, словно пытался разглядеть в нем свою судьбу. Герен перевел дух.
— Что же было потом?
— Больше ничего не было…
Александр мотнул головой, с усилием отрываясь от воспоминаний, тыльной стороной ладони смахнул пот со лба.
— Теперь, сударь, ваша история.
Герен с полминуты молчал.
— Что ж, слушайте, — произнес он наконец.
…Пять лет назад Герен стоял на перроне в Париже, завернувшись в плащ и надвинув цилиндр до самых глаз. Ждал поезда — его пригласил в гости приятель, отдыхавший в загородном имении.
Составы прибывали один за другим. Люди спешили, проходили мимо безликой толпой.
Среди нее ярко выделилась девушка с красным зонтом и красной шляпной коробкой в руках. Девушка словно почувствовала взгляд Герена, обернулась, внимательно оглядела и уронила поощряющую улыбку. И ярко-синюю картонку билета.
«Хочешь — поднимай», — поддразнили ее глаза.
Обручальное кольцо на его пальце ее явно не смущало. Впрочем, его тоже — он уже давно носил его просто по привычке. Однако сейчас ему хотелось не женщину, а простого, душевного человеческого общения. Или вообще тишины. Герен заранее морщился, представляя возможных соседей по купе — шумных и назойливых.
Билет поднимать не стал.
Судьба порадовала: единственный попутчик спал на противоположной полке и тихо похрапывал. Герен достал припасенную в дорогу фляжку с коньяком. Не заметил, как прикончил ее. Он не пил уже очень давно — не хотелось. Но поезд… Он будто создан для того, чтобы пить и ждать. Ждать перемен.
Девушка появилась, когда фляжка уже опустела. Он даже не был уверен, что она реальна. Брюнетка с узкими глазами в наглухо застегнутом черном платье. Симпатичная, но слишком грустная. Села рядом. Сложила руки.
Покачиваясь и стуча колесами, мчался курьерский; спал, похрапывая, сосед…
Должно быть, девушка что-то рассказывала, но Герен совершенно этого не помнил. Говорил в основном он сам. Такое, что не рассказывал никому в жизни. В чем не признавался даже себе.
Два часа почти непрерывного монолога — а потом он просто выключился.
Когда очнулся, был в купе один. Соседа не было.
Не было и черноглазой незнакомки.
…В сельском имении друга Герена настиг первый приступ.
Он не успел ничего понять, ничего предпринять: судорога накатила внезапно, и он потерял сознание. Очнувшись, обнаружил, что лежит на земле. Все тело ломило, словно он только что упал с высоты.
Мадам Герен он рассказывать не стал. Она ничего не заподозрила.
В следующий раз Герен почувствовал приближение приступа заранее, тут же отпросился на службе и умчался за город, в лес. Супруге сказал: срочно потребовался другу.
Еще через месяц Герен отправил жену к родителям, а сам остался в городском доме. На службе сказался больным. Да он и впрямь был разбит — часы, проведенные в закрытом помещении, показались ему кошмаром, и он поклялся, что больше никогда так не сделает. Уж лучше бежать куда угодно. Лишь бы на свободе.
Наконец, однажды Герен уехал в Нормандию. Ждал, как и раньше, боли и наступления усталости, но… После суток, проведенных в объятиях дикой природы, пьяный от морского воздуха и безудержного бега, помолодевший лет на десять, он понял, что раньше и не жил вовсе. И когда пришло время возвращаться домой, он вдруг почувствовал, что не хочет.
Но все-таки вернулся.
Так прошло пять лет. Пять лет напряженного ожидания приступов — и предвкушения пьянящего восторга тех редких дней, когда он безоглядно отдавался своей другой природе. Убегал к морю или в горы. Становился собой…
— Вот с тех пор так и живу, — признался Герен, вздохнув.
— Занимательно, — в тон ему отозвался Александр. — Значит, и вас она настигла?
— Она?
— Черная Звезда.
— Черная Звезда? — переспросил инспектор. — Не смешите меня! Это же сказка. Байка. История из грошовых ужасов. Мис-ти-ка, — по слогам произнес он.
— Кто бы говорил, — насмешливо протянул шеф Спецотдела императорской уголовной жандармерии, откидываясь на спинку массивного кресла. — Наше время — и так, мать твою, одна сплошная мистика. Тебе ли этого не знать!
Инспектор отвел взгляд. Он вернулся только вчера, и ему было худо.
— Посмотри лучше на это досье.
Шеф толкнул к нему два исписанных листа и фотографию, увидев которую инспектор вздрогнул.
Узкие глаза, черные волосы, черное, наглухо застегнутое платье. Грустная улыбка. Знакомая улыбка…
— Это она?
— Да, это и есть Черная Звезда, — припечатал шеф. — В колониях творится черт знает что. Она превращает любого, кого ей вздумается, в другого. Или другого — в человека.
Несказанное повисло в воздухе.
Когда случился Всплеск, французские ученые не смогли объяснить, что произошло в Индокитае. Но не сдавались, обещали обязательно понять природу других, найти в непонятных, кажущихся мистическими процессах естественные закономерности, на которых держится бытие. Им только нужно было время.
Время и объекты для исследований. А тут такая удача: инспектор уголовной жандармерии — и другой. Кто лучше поймет природу других, если не они сами?
— Я должен ее найти? — спросил инспектор.
— Да, — отозвался шеф. — И не только ради потрошил из Имперского университета. И раньше-то, еще до Всплеска, Черная Звезда будоражила особо впечатлительные умы. «Померкшее солнце», «трагичные перемены», «конец света», — проблеял начальник Спецотдела, подражая мальчишкам-газетчикам. — А уж теперь, когда все эти мифы ожили, сведения о том, что появилась Черная Звезда, вызовет среди населения настоящую панику, которую мы не должны допустить… Ну так — берешься?
— Берусь, — понурился инспектор.
Издалека послышался громкий гудок паровоза — приближался поезд.
Герен отложил вилку, вынул из кармана несколько банкнот, оставил на столе.
— Что ж, благодарю за историю. Прощайте, человек-тень.
— Прощайте, — откликнулся Александр, не поворачивая головы.
Герен расправил плащ и решительно вышел на промозглый перрон. Локомотив, пыхтя перегретым паром, подтаскивал длинную вереницу лакированных вагонов. Герен не спешил. Ему повезло, он нашел человека, который знал Черную Звезду. Теперь главное — его не упустить.
Герен понюхал воздух и насторожился — стимкер не спешил трогаться с места. И что ему нужно на станции? Ведь он же местный. И где, интересно, его пароцикл?
— А вот и я! — раздалось за спиной Герена.
Он оглянулся, заранее натягивая улыбку.
— Александр, — вежливо прикоснулся он к краю цилиндра. — Провожаете или встречаете?
— Сам еду, — ответил тот.
— На курьерском?
— На нем, — кивнул стимкер. — Хотя мне это не принципиально.