Убедившись, что стены фабрики наконец пошли в рост, Даблдек на паровой коляске вернулся в поместье. Погода стояла сухая. Солнце старалось испепелить мир. Думалось, что когда-нибудь это ему удастся.
По пути Даблдеку встретился конный отряд, вяло трусивший в сторону Калькутты, окутанной дымами, но все же слабо похожей на Лондон. Через седло одного из солдат была перекинута женская фигурка в темном сари. Фигурка напомнила ему о Дивье.
Аджай встретил с докладом.
Фунты собранного чая, фунты высушенных джутовых волокон, поощрения и наказания, текущие расходы, количество закупленных мешков риса на следующий месяц, почты из метрополии нет, счет в банке пополнился, видимо, рассчитался Гертмюллер, последний груз отправлен клипером «Толливер».
Веранду освещали керосиновые лампы. За кругами желтого света царила тьма. Со стороны дома для работников и слуг доносилось пение, кто-то негромко постукивал на барабанах-табла.
Даблдек ел сочную свиную отбивную и делал вид, что внимательно слушает.
— Аджай, — сказал он, — а что там с девочкой, которую я приютил? Она справляется?
— Да, сахиб, — подозрительно быстро ответил Аджай.
Даблдек качнул головой.
— Аджай, Аджай…
Слуга опустил глаза.
— Ей тяжело, сахиб, она еще маленькая для работы на кухне, а Ратна почему-то невзлюбила ее и не дает роздыха.
— Почему же?
Даблдек провел ножом, отрезая от отбивной тонкую полоску. Мясо горело во рту. Индийцев следовало бить по рукам, когда они тянутся к специям.
— Она говорит, что у Дивьи черное сердце и что мы еще с ней наплачемся.
Даблдек запил мясо вином.
— Завтра приведи ее в дом, — сказал он Аджаю. — Думаю, прислуживать мне будет легче, чем мыть сковороды.
— Хорошо, сахиб.
Даблдек посмотрел в темноту, не торопясь отпускать слугу.
— Скажи мне, Аджай, — медленно проговорил он, — стоит ли мне ожидать неповиновения? Я слышал, севернее Бардхамана сожгли несколько английских хозяйств. Мне предложили разместить у себя два взвода сикхов для моей же безопасности.
Аджай упал на колени.
— Сахиб…
Его лоб привычно коснулся земли. Воистину, подумал Даблдек, падать ниц — любимое занятие индийцев.
— Я слушаю тебя, — сказал он.
Служанка подлила вина ему в бокал.
— Вы — добрый хозяин, сахиб, — сказал Аджай. — Если наказываете, то справедливо. Если злитесь и бьете, значит, есть за что. Люди привыкли к нормам и рабочим часам. У них есть одежда, еда и крыша над головой. Есть время для молитв и воскресенье. В других поместьях живут куда как хуже. Чего им еще желать?
Даблдек провел пальцем между шеей и воротом рубашки. Жарко. Тьма загустела, теряя всякие оттенки.
— И больше ты не хочешь ничего добавить?
— Два дня назад приходил человек из раджбанси, назвался Викрамом Вакшьявани, говорил, что у него есть земли на востоке, говорил, что каждому даст надел и установит низкий налог. Говорил, что работать они будут только на себя, а не на англичан.
— М-да… — Даблдек взмахом руки отпустил служанку. — Дурное прошлое ничему не учит людей. А я еще помню восстание сипаев, принцессу Лакшми… Казалось бы, десять лет, а как вчера…
Он поднялся и заходил по веранде из стороны в сторону.
— На месте индийцев я бы радовался, что могучая Великобритания взяла их под свое крыло. Что сама королева Виктория спасла их от разграбления Ост-Индийской Компанией. Они, по сути, стали частью европейской цивилизации. Да, на правах меньших и зависимых компаньонов, но не все и не всегда дается в жизни сразу. Я, третий сын своего отца, приплыв сюда, не имел за душой и фунта! Ты слышишь, Аджай?
Слуга на мгновение оторвал лицо от земли.
— Да, сахиб.
Свет лампы обрезал его фигуру по плечи. Все, кроме шеи и головы, увенчанной тюрбаном, пряталось во тьме.
— Мы несем вам газовый и керосиновый свет новой жизни, — сказал Даблдек. — Кто вы были, Аджай? Дикари, едва покинувшие джунгли. А что вы имеете сейчас? Километры железных дорог, паровозы, текстильные фабрики, станки и паровые машины. Дирижабли! Ты знаешь, что строятся две водородные станции для того, чтобы их заправлять? Каждый месяц дирижабли будут летать из Дели в Джайпур. Кто это все сделал? Мы, англичане! Справедливо ли, что мы берем за это плату? Справедливо ли, что мы пока не считаем вас равными? Определенно. Как брахман не равен кшатрию, а вайшьи — шудрам. Но если это неравенство варн вечно, то в будущем, я считаю, обученные, принявшие английский порядок индийцы вполне могут стать с нами на одну ступеньку развития. Надо только работать, а не ныть и не сетовать на свою участь. Ты понимаешь, Аджай?
— Да, сахиб.
— Я надеюсь, ты растолкуешь это моим работникам. Свободен.
Стоило Даблдеку отвернуться, Аджай пропал во тьме.
Дивья появилась в господском доме утром. Все в том же, правда, вымытом и заштопанном сари. В волосах — простенькое украшение. Даблдек не знал точно, как оно называется. То ли джумри, то ли тика. То ли вообще шрингар-патти. Но красивое, с камешками.
Аджай привел девочку, когда в особняке раскрыли окна, наполняя комнаты свежестью. Один из слуг закончил подстригать Даблдеку усы, и он, разглядывая себя в подставленном зеркале, длиннолицего, с выпуклым лбом, тяжелой челюстью и светло-голубыми глазами, подумал, что должен производить впечатление. Настоящий белый сахиб. Уверенный, строгий, справедливый.
— Тебе надо переодеться, — сказал он Дивье. — Это английский дом, женская прислуга здесь ходит в платьях и передниках.
Аджай перевел. Дивья, сложив ладони, поклонилась.
— Да, сахиб.
Смотрела она в пол, и Даблдека укололо раздражение.
— Дивья, — сказал он. — Посмотри на меня.
Девочка подняла голову.
— Я могу надеяться, что ты не совершишь никакой глупости? — спросил Даблдек, принимая жилет из рук слуги.
— Да, сахиб.
— Ситха тебе все объяснит.
Даблдек смотрел на девочку в упор, пока на смуглых щечках Дивьи не появился смущенный румянец.
— Аджай, ты займешься с ней английским, — сказал он, поднимаясь.
— Да, сахиб.
— Ситха!
Полная индианка в европейском платье, фартуке и с чалмой на голове, пахнущая всеми специями мира, застыла в дверном проеме.
— Да, сахиб.
— Сегодня завтрак мне подаст Дивья, — сказал Даблдек. — Теперь она будет твоей помощницей.
Ситха смерила девчонку взглядом.
— Как скажете, сахиб.
— И переодень ее.
— Пошли со мной, — Ситха взяла Дивью за руку.
Они, поклонившись, удалились. Даблдек застегнул жилет, поправил манжеты сорочки, вспоминая, как лежали складки сари, подчеркивая тонкую детскую фигурку, на мгновение зажмурился и тряхнул головой.
— Какие-нибудь происшествия, Аджай?
— Нет, сахиб.
Смуглокожий слуга поправил Даблдеку завернувшийся ворот.
— А на севере? Есть какие-то новости?
— Говорят, туда послали два пехотных полка. А еще в Гапхондотти, к западу отсюда, видели паровые машины с пушками.
— Да, похоже, все серьезно.
— И много людей идет из окрестностей Шантипура в Калькутту.
Даблдек в белых легких брюках, в белой сорочке и бежевом жилете пересек прихожую, полную цветочных гирлянд и мебели из сандала, и, хмурясь, вышел на веранду.
Под крышу задувал ветерок, но обманываться не стоило — через полчаса солнце выжмет из него всю прохладу.
— Мне нужна карта, Аджай.
Даблдек присел на скамейку, давая Ситхе возможность застелить стол скатертью.
— Где Дивья? — спросил он индианку.
— Малати подгоняет ей платье.
Морщинистые руки разгладили ткань, одернули, поставили в центр кувшинчик с лимонной водой.
— Хорошо, — кивнул Даблдек. — Я жду ее со своим завтраком.
Он откинулся на резную спинку, наблюдая, как Прабхакар обходит границы поместья, пропадая за рододендронами.
— Вот, сахиб.
Карта развернулась перед Даблдеком. Выпущенная королевским картографическим бюро три года назад, она пестрела давними пометками. Аджай придерживал ее за края, пока палец хозяина плыл по плотной бумаге и находил Калькутту, а затем Бардхаман и Шантипур.
— Ты видишь? — спросил Даблдек.
— Да, сахиб.
— Мы в центре треугольника, — Даблдек постучал ногтем. — Если восставшие двинутся на Калькутту, боюсь, нам придется защищаться.
— Но мы находимся в стороне от дорог.
Даблдек усмехнулся.
— Разве твоим соотечественникам нужны дороги, Аджай?
— Но два бенгальских полка…
— Это всего лишь полторы тысячи человек. И я не думаю, что восставшие, наученные прошлым горьким поражением, будут искать с ними открытого противостояния. Впрочем, об этом мы поговорим после.
Даблдек заметил в дверях Дивью и перебрался за стол.
— Ты свободен, Аджай, — сказал он.
Слуга свернул карту и поспешил к сборщикам чая, готовящимся идти на плантацию. По ступенькам крыльца степенно поднялся Прабхакар, и Даблдек неожиданно ощутил неприязнь к пузатому сикху. Делить время, проводимое с Дивьей, ему не хотелось ни с кем.
— Все в порядке, сахиб, — сказал Прабхакар, застывая в поклоне.
Даблдек кивнул, спиной, затылком ощущая движение девочки. Шаги босых ног, шелест ткани, постукивание камешков украшения.
Дивья возникла справа от него, в светлом платье с белоснежным фартуком, слегка мешковатом, видимо, сколотом по фигуре булавками. Звякнул серебряный поднос. Любуясь девочкой искоса, Даблдек дождался, когда тарелка с овсяной кашей опустится перед ним, и только затем позволил себе повернуть голову.
— Обернись вокруг себя, — сказал он Дивье.
Повинуясь его жесту, девочка неуверенно переступила ногами. Она была удивительно хороша. Тоненькая, грациозная. Жирный мерзавец Прабхакар смотрел во все глаза.
— Тебе сошьют новое платье, — сказал Даблдек, смиряя прилив болезненной, до слабости, нежности к маленькой индианке. — Это тебе велико.
Подрагивающими пальцами он заложил салфетку под горло. Сердце билось о ребра, словно в поисках выхода.
— Я идти? — спросила Дивья.