На негнущихся ногах я вышел в коридор, пропуская в кабинет взволнованную даму в трауре, и прислонился к стене, но тотчас взял себя в руки и побрел прочь.
Услышанное не укладывалось в голове. Уничтожить мою Элис? Они же видели ее картины! Она человек в гораздо большей степени, чем я или они. Уничтожить…
Вдали, над промышленной частью города, черной лапой висел смог; очертания труб растворялись в темном мареве.
— Свежие новости! Свежие новости! — громко голосил мальчишка со стопкой газет.
Я бросил ему монетку, взял газету и оторопел, прочтя заголовок на первой полосе: «Богомерзкие твари Адама Виллера». Гневная статья принадлежала перу отца Ричарда — он обещал мне, богохульнику, все круги ада. Дочитывать я не стал, сложил газету и сунул в папку.
Видимо, я настолько сильно задумался, что налетел на булочницу, чуть не выбил корзину с пирожками из ее рук, извинился, но она покрыла меня бранью, недостойной женщины, и я, пораженный, стоял истуканом и не понимал, что на это ответить.
Извинившись еще раз, я продолжил путь и постарался убедить себя, что сегодня попросту неудачный день. Камни брусчатки толпились, как льдины во время ледохода, выпирали острыми краями и словно ждали, когда я оступлюсь, чтобы броситься навстречу, ударить в висок…
Что случилось с моим любимым городом, с людьми?
Дома теснились, нависая недобрыми скалами, провожали жадными взглядами окон. Даже статуя юной танцовщицы напротив судебной коллегии виделась мне враждебной.
Ощутив чужое внимание, я обернулся и снова встретился взглядом с человеком в плаще. Тот мгновенно развернулся и исчез за поворотом. Зачем он меня преследует? Может, стоит вернуться и доложить инспектору? Но только я собрался обратно к мистеру Мэйну, как понял, что не помню лица преследователя, хоть и видел его трижды.
Мимо прогрохотала почтовая карета, и пассажиры, занимающие места на крыше, показались мне восковыми куклами. Первый омнибус, куда я собирался вскочить, чтобы побыстрее попасть домой, оказался переполненным, второй, видимо тоже полный, несся на полном ходу. Пришлось брать извозчика, хотя двое отказались меня везти. Согласился лишь рыжий, рябой парень, похожий на выходца из крестьян. Его молодой гнедой жеребец шел неровно и то и дело пытался пуститься в галоп, из-за чего поездка больше напоминала гонку на древней колеснице.
Когда за спиной, наконец, захлопнулась входная дверь, я вздохнул с облегчением.
— Дорогой? — спросила Марта из кухни. — Это ты? Представляешь, миссис Бентон уволилась.
К счастью, моя супруга умела готовить и не находила это зазорным.
— Еще как представляю… — пробормотал я, снял легкий плащ и проследовал в гостиную, остановившись перед неоконченной картиной Элис: размеченные штрихами дома, брусчатка, то ли экипаж, то ли омнибус, пока непонятно, что это будет. Я провел рукой по холсту. «Уничтожьте куклу», — вспомнился непримиримый голос инспектора.
Из столовой выглянула Марта — в белом кухонном чепце и фартуке:
— Странно, но я не могу найти ей замену. Никто не хочет к нам идти работать, даже нищенки… Жаль, что ушла миссис Бентон, мне казалось, она принимает Элис… Адам, у тебя такое лицо… что случилось?
Я молча подошел к ней, обнял и шепнул на ухо:
— Они хотят, чтобы мы уничтожили мисс Элис. Помнишь, что они говорили вчера? Сегодня они написали гневные петиции в высокий суд.
Марта отстранилась, ее взор пылал гневом:
— Суд, говоришь?! Они не посмеют!
Мое молчание было красноречивее слов. Я взял супругу за руку и отвел на кухню. Стоявшая у печи Рита, завидев нас, удалилась, а я налил себе воды, выпил ее и пересказал жене сегодняшний день, не приврав и не утаив ни единой детали.
Раскрасневшаяся Марта теребила край передника и молчала, потупившись. Когда я закончил, она вскинула голову:
— Я ощутила что-то похожее, некую враждебность окружающих, но думала, показалось.
— Не показалось, — я протянул ей утреннюю газету. — Прочти, там написано про меня.
По мере того как жена читала, лицо ее вытягивалось и бледнело.
— Это ложь, — проговорила она, скомкала газету и швырнула в угол комнаты. — Не верю, что все они… Они же люди!
— В том-то и дело, — вздохнул я. — Люди. Элис они ненавидят, потому что боятся… По крайней мере, я так думаю, ведь более разумного объяснения нет. Одно ясно: они не отступят, пока…
Марта приложила палец к губам, рывком встала, прошлась по кухне, потирая лоб, вскинула голову и глянула с вызовом:
— Давай уедем к моим родителям в Элридж? Дом у них большой, приютят.
Мне захотелось кричать. Будто бы мой мир гиб у меня на глазах. Или не смерть это — метаморфоза, и скоро на его месте появится что-то новое, чуждое…
Или это я теперь — чуждое?
— Уехать, — повторил я, налил себе чаю. — Я не могу. Тут мой дом, моя земля, дело всей жизни. Я настолько к этому всему прирос, что, если уеду, меня не останется. Понимаешь? Что я там буду делать? Давать частные уроки?
Марта подперла голову рукой и произнесла:
— Адам, дорогой, до суда у нас есть время, чтобы подумать. Нам не обязательно убивать мисс Элис, можно просто переправить ее в безопасное место.
— Ты замечаешь, что с каждым часом отношение к нам все хуже? И не забывай про луддитов. Не исключено, что завтра придут убивать уже нас. И никто не заступится!
Она всплеснула руками:
— И что ты предлагаешь? Уничтожить Элис? Выключить ее? Убить? Я себе этого не прощу.
— Нет. Я ищу решение, но, как ни поверни, получается скверно. Одно знаю наверняка: Элис должна жить.
Мы замолчали и безмолвствовали, пока в дверь не поскреблись.
— Миссис Виллер, — дрожащим голоском проговорила Рита. — Позвольте мне подняться наверх, а то она скоро спустится.
Супруга оживилась, порозовела и ответила:
— Конечно, дитя мое. Ты вправе делать, что тебе заблагорассудится, теперь это и твой дом. Адам, дорогой, — обратилась она уже ко мне, — представляешь, малышка сирота. Я подумала, что ты не будешь возражать, если она останется у нас. К тому же она обучена грамоте и даже немного знает французский. Правда, Элис она пока боится, но, полагаю, привыкнет.
— Конечно, пусть остается, — нерадостно согласился я. Меня сейчас куда больше заботила судьба Элис, Марта же, видимо, решила отложить проблему на потом, увлеклась судьбой сироты — своих детей у нас нет и не может быть.
Когда я вышел из столовой, Элис стояла у холста и работала кистью. Обернувшись на скрип петель, она кивнула и вернулась к картине. Парадно-выходное платье, купленное специально для того, чтобы представить ее горожанам, Элис носила, не снимая, и сейчас на розовых оборках темнели пятна краски.
На некоторое время я задержался, любуясь своей куколкой. В голове не укладывалось, как настолько совершенное создание способно поднять волну ненависти? Почему, сталкиваясь с ним, человек не делается светлее, а, напротив, в нем пробуждается самое низменное?
До самых сумерек я просидел в кабинете, пытаясь углубиться в работу, и дополнял конспекты лекций, но мысль моя, подобно конному трамваю, возвращалась в одно и то же место — к проблеме Элис. И даже следовала повторяющемуся маршруту: я не могу убить Элис — город не принимает нас — лучше уехать — я не смогу уехать.
Чтобы собраться с мыслями, я позвал нашего кота Джейса. Обычно рыжий паскудник тотчас прибегал и запрыгивал на колени, жадный до человеческой ласки, нынче же он не пришел. Озабоченный этим, я поднялся и, прихватив газовый фонарь, отправился его разыскивать.
В гостиной все еще рисовала Элис, заслоняя холст и отбрасывая на стену с камином длинную тень.
Вместо кота отозвалась Марта, выглянула из столовой с виноватым лицом:
— Адам, дорогой, извини, но забыла тебе сказать, что Джейс сбежал.
— Как? Когда же?!
— Сегодня днем. Я попыталась его погладить, а он оскалился и заметался по дому; когда же пришел молочник, Джейс выскочил на улицу и с тех пор не вернулся.
— Загулял, наверное, не переживай, — успокоил я больше себя, чем ее, и подумал, что даже здесь, дома, больше не чувствую себя в безопасности.
Приблизилась Элис, взяла меня за руку и потянула к холсту. Я повернулся к нему и замер. По позвоночнику прокатилась волна холода, затем — жара. Как я и подумал сначала, это был город, выполненный тушью: серое небо, черно-белые дома с округлыми глазами вместо окон и оскаленными пастями дверей, улицу выстилала брусчатка — сотни хищных ощерившихся существ. В углу скорчилась сломанная кукла, до боли напоминающая Элис.
Пока я стоял столбом, лишенный дара речи, Элис вытащила чистый лист бумаги и принялась писать — стоя, чуть склонив голову. Вышла Марта, остановилась в проеме двери. Элис закончила и развернула лист, на котором каллиграфическим почерком было выведено:
«Он хочет нас убить».
Марта ахнула и закрыла рот рукой. Я спросил:
— Кто, Элис?
Она топнула, выхватила у меня лист, написала что-то и показала мне:
«Город. Люди. Все».
Потом снова забрала и аккуратно вывела:
«Я должна уйти, иначе вы умрете».
— Что ты такое говоришь?! — возмутилась Марта, налетела на нее и сжала в объятьях, как ребенка. Я даже ощутил укол ужаса — вдруг Элис поломается? — Мы что-нибудь придумаем, правда ведь, Адам?
Со звоном разбилось окно, выходящее на улицу, и я едва уклонился от булыжника, упавшего возле камина. Марта тонко вскрикнула и закрыла собой Элис, их осыпало осколками. С улицы донеслись брань и торопливые шаги. Вспомнился человек в плаще. Отчего-то я был уверен, что это его рук дело. Наши недруги пока осторожны, но не исключено, что они вернутся поздней ночью.
Ощутив чей-то взгляд, я обернулся: на лестнице стояла Рита в простеньком новом платье и переводила полный ужаса взгляд с Элис на разбитое окно и обратно.
— Мистер, миссис… вы не пострадали?
— Не волнуйся, — проговорила Марта, дрожащими руками вытряхивая из волос осколки стекла. — Какие-то хулиганы. Рита, хочешь поужинать вместе с нами?