— Никогда не видел ничего подобного! — потрясенно прошептал доктор Лльюэллин. — Трепанация в подворотне… он гений медицины, этот Потрошитель.
— Надеюсь, больше никаких сомнений в личности убийцы? — спросил Холмс и странно дрыгнул ногой, словно отшвыривая невидимую собаку.
— Никаких, — ответил Стэнли Хопкинс. — Но бога ради, зачем это все?! И что будет дальше?
— Дальше он заберет сердце, — уверенно проговорил Шерлок Холмс.
— Почему? Что это, какой-то чудовищный ритуал? И почему все убийства разные?
— Разумеется, это ритуал. А убийства разные, поскольку Потрошителю требуются разные органы. В них весь смысл. И все подчинено этой цели.
— Но почему сердце?..
— По степени важности, — загадочно ответил мой друг.
Осмотр места преступления опять ничего не дал.
— Что ж, может быть, докторам в морге повезет больше, чем нам, — вздохнул Стэнли Хопкинс.
Я уже безнадежно опоздал на прием, пришлось просить отправить констебля к Захарии — сообщить, что меня не будет.
В морге, осмотрев труп, доктор Лльюэллин уверенно заявил:
— Трепанацию производил левша.
— Да, — подтвердил я. — К тому же она делалась профессиональным инструментом.
— Надо искать хирурга, джентльмены, — кивнул Шерлок Холмс. — Такое уже ни одному мяснику не под силу.
На Бейкер-стрит мы вернулись вечером. Позвонили несколько раз, но никто не открыл. Пожав плечами, Шерлок Холмс отпер дверь своим ключом.
Мы доскакали, леди! Время тебе приспело
Склониться над шитьем:
Это обитель смерти, ты умрешь, Изабелла,
Первым майским днем! —
донеслось до нас, едва мы переступили порог.
Заглянув в кухню, мы увидели миссис Хадсон, которая стояла к нам спиной, что-то помешивала и увлеченно выводила дрожащим голосом:
Семь королевских дочек убил я на этом месте,
Склоненных над шитьем,
И, значит, их станет восемь сегодня с тобою вместе
Первым майским днем!
— Прямо про нашего Потрошителя песенка, — шепнул Холмс.
Миссис Хадсон с неожиданной для ее возраста резвостью подпрыгнула на месте, сделала замысловатое па, взмахнула ложкой, отчего вокруг разлетелись брызги желтка, и пропела:
Король эльфов, склонись на мои колени
И укрой нас шитьем,
Чтоб могла перед смертью я узнать наслажденье
Первым майским днем…[49]
Чем окончилась история любвеобильной леди Изабеллы и злобного короля эльфов, мы так и не узнали. Тихо убрались прочь.
— Кажется, наша домохозяйка впадает в детство, — проговорил я. — Очень жаль, но медицина здесь бессильна.
— Да, — согласился мой друг, — миссис Хадсон совсем плоха…
После ужина Холмс сразу же удалился в свою комнату. Я немного отдохнул и отправился проведать друга: уж очень интересно было, насколько он продвинулся в расследовании с помощью своего дедуктивного метода.
Холмс сидел за столом и что-то торопливо писал. Перед ним снова были разложены фотографии жертв и листы полицейских протоколов.
— Входите, Уотсон, я как раз заканчиваю составлять текст телеграммы, — сказал он.
Подождав, когда бумага высохнет, он сложил ее, сунул в карман.
— Итак, что мы имеем, Уотсон? Увы, но картина прояснилась для меня только после новой смерти.
Шерлок Холмс указал по очереди на пять фотографий:
— Восемьдесят восьмой год. Пять жертв. Преступник забирает почки, печень, легкие, матку и сердце. Именно в такой последовательности. Девяносто четвертый год. Три жертвы — почки, печень, мозг. Будет еще одна жертва, Уотсон, и у нее вырежут сердце. Что потом? Потом, возможно, преступления на какое-то время прекратятся. Может быть, даже снова на шесть лет.
— Но почему вы так решили, Холмс? У следующей жертвы вполне может быть вырезана и матка, допустим.
— Вряд ли. Для него важна определенная последовательность. Обратите внимание: в этот раз, как и в прошлый, он сначала взял почки, потом печень. А вот затем начались изменения. Мозг и сердце — главные органы человека. Раз взят мозг, следующим будет сердце… И вот еще, пока вы проводили осмотр, я успел поговорить с Хопкинсом. У нас появилась новая зацепка. Опознали вторую девушку. Это некая Эмма Боулд, горничная. Ее хозяева рассказали, что в последнее время за Эммой по вечерам заходил молодой мужчина лет двадцати пяти — тридцати. Девушка называла его женихом. Хозяева видели в окно, что он ждал Эмму у крыльца. Высокий, с черными волосами и густыми черными усами. Судя по осанке, военный. Одет в темный костюм, на голове охотничья шляпа. Перед исчезновением девушка ушла с ним.
— Значит…
— Значит, я был прав: мы имеем дело с Джеком Потрошителем. Внешность нашего убийцы соответствует описанию, полученному от очевидцев шесть лет назад.
Эти рассуждения расстроили меня до крайности. Я ушел спать. Ночь опять была тяжелой. Сначала раздался странный свист, затем заскрипела дверца шкафа, выпуская мертвую Энн Смит. Вслед за нею в комнату выбралась вторая жертва. Теперь я понял, что свистело, — это воздух вырывался из их перерезанных гортаней.
Покойницы подошли совсем близко, когда дверца шкафа снова заскрипела, и я увидел третью убитую. Она задержалась, безуспешно пытаясь приладить на место верхушку черепа.
Призраки склонились надо мною. Я ощутил запах разложения, застонал и провалился в черноту.
Очнулся лишь утром. Что-то неприятно щекотало кожу головы. Я поднялся, взглянул в зеркало: в волосах запуталась мушиная личинка…
Шерлок Холмс вышел к завтраку преображенным. На нем был старый, потертый костюм, мятая кепка, из-под которой торчали неопрятные клочки седых волос. Он убедительно горбился, а благодаря гриму казался постаревшим лет на двадцать.
— Пойду-ка прогуляюсь по улицам, — произнес он с ирландским акцентом. — Послушаю, что народ говорит…
Мой друг часто прибегал к уловкам с переодеванием. Особенно это помогало, когда он воевал с профессором Мориарти. В Лондоне у Холмса было несколько тайных квартир, в которых имелись все вещи, необходимые для маскарада. В подъезд входил один человек, выходил из него совсем другой, и самые искушенные преследователи сбивались со следа.
Знаменитый сыщик ушел, а я, не выспавшийся, измученный, напуганный до крайности, постарался выкинуть из головы случай с личинкой и отправился в приемную. Сегодня был трудный день, следовало собраться — по понедельникам я проводил благотворительные приемы для лондонских бедняков. Любой из них мог прийти, чтобы бесплатно получить осмотр, консультацию и рецепт на лекарство. Делал я это в память покойной жены, которая была ангелом доброты.
Под дверями кабинета скопилась очередь человек десять. Захария Стоун уже вел прием — на моего помощника всегда можно было положиться. Я кивком поблагодарил его, Захария взял журнал записей и уселся за конторку, тщательно фиксируя сведения о больных. Я же продолжил выслушивать, выстукивать и прописывать лечение.
Передо мною проходила череда несчастных, находившихся на грани нищеты людей — скрюченный ревматизмом старик, ребенок, умирающий от крупа, молодая женщина, сжираемая туберкулезом…
Но сегодня в душе не находилось ни участия, ни сострадания. Они были отданы юным девушкам, убитым в сырых подворотнях Ист-Энда. Из памяти не шли синюшные лица, истерзанные тела. «Как несправедлива жизнь!» — думал я. А смерть еще несправедливее. Зачем она забирает молодых? Зачем она забрала Мэри и нашего сына?..
Наконец, к девяти вечера, поток страждущих стал иссякать.
— Последняя пациентка, — доложил Захария, выглянув в коридор. Отворилась дверь, впуская посетителя. Я поднял глаза и замер: ко мне шла Мэри! То же нежное бледное лицо с тонкими чертами, те же белокурые волосы, милая улыбка, робкий взгляд…
Она даже двигалась, как Мэри, — нерешительно и вместе с тем грациозно, словно пугливый дикий зверек. Потрясенный, я молчал. Девушка подошла и остановилась возле стола, не зная, что делать дальше. Наваждение рассеялось: конечно, это была не Мэри, хотя сходство поражало. Она заговорила. Голос у нее был ниже, чем у моей покойной жены, в звучании слышались простонародные нотки. — Доброго дня, мистер. Подруги мне сказали, тут сегодня доктор принимает бесплатно. Так это?
Не в силах справиться с волнением, я молча кивнул.
— Тогда уж и меня примите, будьте добры, — продолжила прекрасная незнакомка.
— Как вас зовут? — хрипло спросил я.
— Мэри. Мэри Сноуфилд.
Не успел я поразиться новому совпадению, как дверь резко распахнулась, скрипучий голос произнес:
— Что ж вы, милочка? Такая молодая, и такая невоспитанная!
В кабинет вдвинулась полная пожилая дама в черном вдовьем платье и чепце с оборками.
— Сейчас моя очередь! — поджав тонкие губы, заявила она.
Судя по цветущему румянцу, дама была не из тех, кому требовалась срочная помощь врача, а одежда указывала на платежеспособность хозяйки.
— Но, леди… — попытался было возразить я.
— Ничего, мистер, — пролепетала Мэри Сноуфилд, — наверное, я ошиблась с очередью… я подожду.
Девушка вышла, а я вынужден был заняться дамой, которую звали Молли Джонсон.
— У меня бессонница, — заявила она. — С тех пор, как умер мистер Джонсон, а умер он десять лет назад, я совершенно не сплю, — она достала из ридикюля пенсне, водрузила на нос и прошлась по кабинету. — Могу я взглянуть на ваш диплом, доктор Уолш?
— Доктор Уотсон, — вежливо поправил я.
— Да, разумеется, — сухо кивнула миссис Джонсон и продемонстрировала мне клочок бумаги. — В объявлении «Таймс» сказано: «Консультация опытного врача. По понедельникам бесплатный благотворительный прием». Ведь он же бесплатный? Я не буду платить. Очень хорошо. Теперь я хотела бы убедиться в вашей квалификации, доктор Уилфрид.
— Доктор Уотсон. Диплом в рамочке на стене.
Миссис Джонсон внимательно изучила документ и торжественно произнесла, словно вручая мне нечто очень ценное: