, как у куклы-марионетки, которую дергают за ниточки.
— Она шла в глубь горелых кварталов?
— Возможно, — пожал плечами Робин. — Я не следил — мне было не до этого — меня ждала прекрасная Оливия, чьи крылья тонки, как ветер, а тело обольстительно, как июльская роза. И — да, Элизабет ни капельки не изменилась, будто не прошло шести лет, во время которых ты в одиночестве блуждаешь ночными улицами, хотя вокруг столько красивых женщин.
— Я должен ее найти.
— Как хочешь, — пожал плечами Робин и спрыгнул с моста во тьму.
Всплеска воды я так и не услышал.
Особняк достался мне после свадьбы с Бетти. Это был ее фамильный дом: большой, могучий, словно вросший корнями в Город, он непоколебимо стоял с момента своего основания сэром Ольмером — пра-пра-прадедушкой Элизабет и, казалось, простоит здесь еще не одну тысячу лет. С множеством комнат и просторными мастерскими в подвалах — владениями Маккензи. Именно во дворе этой усадьбы мы оказались, когда сломалась наша машина пространства. Элизабет увидела нас первой.
Помню испуг в ее глазах и белое платье, залитое чаем, — от неожиданности Бетти выплеснула на себя содержимое чашки.
— Хотите чаю, джентльмены? — спросила она, когда мы выбрались из машины, которая ухала и плевалась паром, как металлический зверь. У колес извивался оторванный хвост с костяными шипами. Он медленно таял в воздухе, оставляя после себя росу на траве.
Восстановить нашу машину мы так и не смогли. Она упорно отказывалась работать. Эфир не хотел охлаждаться в змеевике. Когда решалась эта проблема, отказывал паровой котел, и Маккензи, ругаясь на древнеирландском, нырял в его недра. Наконец, когда котел начинал кашлять и выпускать клубы пара, обнаруживалось, что сбились настройки вычислительной машины, и нужно вновь проводить калибровку. После опять не работала система подачи эфира.
Маккензи, мой слуга и мой друг, третий член нашей команды, пытается починить машину до сих пор.
Город покинуть мы не смогли. Стоит пересечь невидимую черту, как паровые котлы перестают работать, механические дилижансы останавливаются, а дирижабли падают. Наши механизированные тела распадаются на отдельные детали.
Раз за разом я восстанавливал Эвана после каждой его неудачной попытки бежать из Города. Эван — лучший механик, которого я знаю. Вместе с ним мы сконструировали машину пространства. Но порой он бывает таким упрямым!
«Сегодня обязательно получится», — говорил он с сумасшедшим блеском в глазах.
«В этот раз я точно пойму, что нас не пускает».
Заброшенная мастерская, где Эван делал часы, что заводились сами по себе и выпускали летать по комнатам механических кукушек. Боль и отчаянье. Груда окровавленной плоти и механизмов, которые носят порядковые номера Эвана Броуди. Снова боль и отчаянье, и новые попытки уйти, ставшие навязчивой идеей.
В поисках виновников наших неудач, мой компаньон ополчился на весь Город, теперь его называют Безумным Часовщиком. Редко кто отважится зайти в горелые кварталы, в которых он обосновался. Говорят, что скоро должны прислать военный отряд, чтобы выкурить его оттуда.
Я смирился. Тихая жизнь семьянина в провинциальном городке, механические игрушки и паровые экипажи, передвигающиеся в пределах Города, карусели по праздникам — маленькая индустриальная революция в замкнутом пространстве.
Через три года супружеской жизни Элизабет умерла от туберкулеза, а я не смог ее спасти.
— Доброй ночи, сэр! — вышел мне навстречу Маккензи с перевязанной рукой, на его плече сидел Гарольд. — Или уже утро? Вам нужно брать меня с собой, не ровен час, ваши ночные прогулки могут плачевно закончиться. У вас лоб поцарапан.
— Гар-р-рольд! — прокаркал механический ворон и растрепал клювом рыжие кудри Маккензи. — Гар-р-рольд! Др-р-раконы справа!
— Не беспокойся, Маккензи, — сказал я, стирая со лба кровь. — Что у тебя с рукой?
— Снова змеевик соскочил, забери его баньши! — ухмыльнулся Маккензи. — Удивлен, как мы с нашей старушкой еще не доконали друг друга.
— Падаем! — заорал Гарольд. — Пр-р-риборы! Пр-р-риборы! Др-р-раконы справа!
В голову птицы прочно въелся момент катастрофы.
— Собирайся, — сказал я Маккензи. — Возьми с собой тот маленький домкрат, удобный для переноски.
— Прямо сейчас? — спросил Маккензи.
— Да.
— Хорошо.
Маккензи подхватил свой ящичек с инструментами. Я заметил, как он спрятал под куртку револьвер.
— На всякий случай, — пояснил он, заметив мой взгляд. — По ночам нынче опасно ходить, забери его баньши. Поедем на дилижансе, сэр?
— Нет, не стоит привлекать лишнее внимание.
Мы вышли в ночь. До кладбища было идти несколько кварталов. На брусчатой мостовой колыхались круги света от газовых фонарей. Сухие листья падали под ноги и вновь взмывали к светильникам стаями мертвых бабочек. По хорошо знакомой улице можно идти с закрытыми глазами, в любой момент зная, где ты сейчас находишься, и что скрывается за каждой дверью.
Возле наклоненного фонаря прочные дубовые двери алхимической лавки старика Ллойда. По сравнению с моим прошлым миром, здешняя алхимия — детские потуги сотворить что-то нужное. Здесь не происходит реакция кристаллизации света, здесь с помощью алхимических рун нельзя привязать человеческую сущность к механизмам.
Дальше — резные двери булочной мадам Баттерфляй. Бетти очень любила ее сдобу, но переживала из-за того, что может излишне поправиться. На углу двенадцатой и десятой-стрит, как обычно, дежурит Джеймс Тенн, втягивает голову в плечи, словно нахохлившийся воробей.
— Ветрено сегодня, сэр! — поприветствовал меня полисмен, отдавая честь. — Куда вы ночью?
— По делам, Джеймс.
— Следите за пауками, вечером одного видели в табачном переулке.
— Мы будем очень осторожны. Счастливого дежурства.
Когда показалась кладбищенская ограда, на луну наползло вуалью полупрозрачное облако. Часы на ратуше — творение Эвана — пробили три раза.
— Др-р-раконы! — оглушительно закричал Гарольд, за что получил от Маккензи по клюву.
— Сэр, — обратился Маккензи ко мне, приглаживая рыжие кудри, — не нравится мне всё это. Может, скажете, куда и зачем мы идем? От этого места бросает в дрожь, забери его баньши! Говорят, что именно в таких местах можно встретить лунный народец.
Я, не останавливаясь, шел дальше.
— Сэр, вы верите в лунный народец? — догнал меня Маккензи.
Я неопределенно пожал плечами, открывая скрипнувшие ворота.
— Я не верю, но говорят… Сэр, вы только не смейтесь, но говорят, что это они не выпускают нас из Города. Не хотят, чтобы мы меняли этот мир. И еще говорят, что лунный народ обитает на границе между мирами живых и мертвых. Через их земли ведет лунная дорога, по которой уходят души умерших. Вы верите в эти сказки, сэр? Нет? А вот Часовщик, то есть, простите, сэр Броуди, верит. Все эти его пауки… Ваш друг объявил войну лунному народцу. Его механизмы ползают по Городу и ищут, ищут…
— Помолчи, — бросил я.
— Но, сэр, — продолжил шепотом Маккензи, — вы говорили, что драконы, напавшие на нас во время путешествия, это только игры нашего сознания. Что лунная дорога, которая чудится умирающим, — это лишь галлюцинации. Но мне всё больше вспоминается, что наша машина двигалась по ней… По лунной дороге на границе миров. И нас не пустили. Нас оставили в живых, но теперь не выпускают из Города.
— Мы давно умерли, Маккензи, или ты забыл? Мы существуем благодаря науке, и ей должны верить.
— Помню. — Маккензи поднял левую руку и посмотрел на вытатуированный ниже запястья номер, который присваивался восстановленным.
Все наши детали именные.
На ветке раскидистого дуба возле фамильного склепа Элизабет сидел Добрый Малый Робин и покачивал ногой.
— Вот и вы! — поприветствовал он нас, спрыгивая на землю. — Я уже устал ждать.
— Сэр, еще говорят, что лунный народец видят только мертвые, — не унимался Маккензи. Когда ему было не по себе, он начинал излишне болтать. — А Часовщик считает, что их можно увидеть с помощью оптических приборов… Если правильно настроить, забери его баньши. Как думаете, сэр, это всё сказки?
Я посмотрел на улыбающееся лицо Робина и сказал:
— Наверное. Иди за мной.
Мы вошли в склеп. Возле саркофага Элизабет стоял букет засохших осенних хризантем, который я принес на прошлой неделе.
— Открой крышку, — приказал я Маккензи.
— Сэр, вы точно уверены, что это необходимо? Не надо, сэр, пожалуйста.
Казалось, что Маккензи готов расплакаться.
Я сам установил домкрат и с помощью Маккензи отодвинул тяжелую каменную плиту. Саркофаг был пуст. Тело Элизабет исчезло.
— Опускай, — приказал я и вышел на свежий воздух.
Сквозь ветви дуба светила луна, среди надгробий блуждали лунные зайчики.
— Убедился? — спросил Робин. — Что теперь будешь делать?
— Маккензи! — прокричал я.
Голос сорвался, я прокашлялся и уже спокойно сказал вышедшему следом за мной слуге:
— Мы идем в горелые кварталы. Искать Бетти.
— Сэр, вы думаете, что Бетти, простите, миссис Элизабет, восстановил Часовщик? — спросил Маккензи, когда мы подходили к горелым кварталам. — То есть, пытался восстановить. Наверное, он не хотел верить, что здесь это не получится. Просто чудо, сэр, что мы продолжаем с вами жить.
— Замолчи, — сказал я.
— Он должен был давно похитить ее тело. С самых похорон, забери его баньши!
— Ты можешь заткнуться! — Я остановился и закрыл глаза.
Ночь, завладевшая Городом, успокаивала. Я чувствовал ее ритм, ее дыхание, словно всё окружающее было единым механизмом. Где-то цокали невидимые шестеренки, будто накручивая пружину ночи. Позади, на грани сна и яви, виднелась фигура Робина.
— Простите, сэр, — прошептал Маккензи.
— Это ты меня извини, — сказал я, открывая глаза и глубоко вдыхая холодный ночной воздух. — Идем, время не ждет. Как ты думаешь, зачем он это сделал?