— Это произошло зимой?
— Нет, я же сказал — уже сейчас, летом. Когда все началось, все разрушилось. Сначала уволили Тиббота. Они вообще едва не подрались. А кузнец, это знаете ли… Но потом стало еще хуже. Исчезла Джесси…
— Дейл, скажите, вам Джесси очень нравится?
— Конечно, — ответил юноша, не раздумывая. — Она всем нравится, она не может не нравится…
Карл заговорщицки посмотрел на Фридриха. Тот в ответ строго нахмурился, мол, нечего намекать на Лиззи: «Это моя персональная ирландка. И я в данном случае ее обсуждать не намерен». Тогда Карл вновь повернулся к их гостю:
— То есть Гарри и Лоу тоже были ею… очарованы?
— Не уверен, что Гарри может быть очарован кем-то, кроме шиллингов и пенсов, не говоря уж о фунтах. А вот Лоу — да. Он смотрел на Джессику совершенно по-особому. А она… Мне иногда казалось, что Джесси так же, по-особому смотрит на меня. А иногда, что на Лоуренса.
— А на Тиббота?
— На Тиббота? Нет! — Дейл рассмеялся.
— Молодой человек, боюсь, что вы еще недостаточно часто общались с женщинами, чтобы смеяться так сразу. Подумайте чуть дольше и тогда ответьте.
Молчание затянулось на минуту.
— Нет. Все равно нет. Я не замечал, чтобы Джесси засматривалась на Тиббота. Хотя, конечно, когда он работает в своей кузне, на него любой засмотрится. Но это иное.
— Когда случилось исчезновение Джесси и что было после этого?
— Мистер Кэйси был вне себя. Он сразу обратился в Скотланд-Ярд, но вы же знаете, там работают не очень быстро. Впрочем, Патрик явно о чем-то, если не обо всем, сам догадывался. Он все время повторял про себя: «Я должен… Я должен был это предвидеть». Да, сначала Тиббот, потом Джесси. А потом случилось еще более ужасное. Мне трудно это представить. И еще трудней говорить об этом… Ведь Лоу был отличным парнем. И как раз тогда он получил какое-то хорошее известие, наверное, от родственников. Он просто светился от радости. А тут вдруг…
Дейл опять замолчал. Его не стали торопить. Взяв себя в руки, юноша продолжил:
— Лоуренса убили. И подожгли его дом. Убили жестоко…
— Вы сами… видели?
— Нет мне в Скотланд-Ярде рассказывали. И показали зарисовки из дела. Он лежал в своей гостиной. Его не просто убили, а порезали ножом.
— Извините, но это важно. Лоу тыкали ножом, как штыком?
— Нет, совсем не так. Его резанули ножом вот здесь, — Дейл показал на верхнюю часть ноги, бедро, — резанули так, что на теле в этом месте осталась лишь… глубокая воронка.
— Печально. И что же было после? Если можно, сразу — всё с точными датами.
— Скотланд-Ярд допросил нас всех по очереди. А нашел наше… alibi безупречным. В ту ночь, с двадцать пятого на двадцать шестое июня Гарри сидел, не отлучаясь, в клубе покеристов. Это все подтвердили. Я, к счастью, ночевал не в студии, а в квартире у дядюшки Дика. Мы тем вечером ходили в театр. А мистер Кэйси всю ночь был на своем острове.
— Простите, но Тиббота он выгнал, дочь исчезла. Кто же может подтвердить, что он не отлучался с острова?
— В том-то и дело, что тут тоже много свидетелей. Недалеко от Чизуик-Эйот, на Чизуик-Молл есть пристань Лондонского Клуба гребцов. Согласитесь, что для тренировок интересней плавать вокруг острова, чем просто так. А двадцать восьмого июня, как мы помним, у нас была двадцать восьмая же годовщина Коронации Ее Величества Королевы Виктории. В этот день проходил турнир, гонка ее имени. Потому накануне гребцы тренировались всю ночь.
— Всю ночь? А почему ночью?
— О-о-о, вы не знаете? Это такая новая мода среди гребцов. Считается, что ночью лучше вырабатывается слаженность коллектива лодки.
— Но ведь в темноте можно напороться на что-то.
— Ну, во-первых, в конце июня ночи не такие темные, а во-вторых, в опасных местах… А это как раз Чизуик-Эйот с его мелями и зарослями. Клуб гребцов установил мощное освещение.
— Монастырские свечи? — усмехнулся Маркс.
— Нет, ну что вы! Прожектора с лампами накаливания — на электрической силе от текущей воды. Лодки сновали всю ночь, и мистер Кэйси, которого видели на островке, как поздно вечером двадцать пятого, так и рано утром двадцать шестого, никак не мог перебраться на Чизуик-Молл незамеченным.
— Ясно. Но на этом, как мы понимаем, неприятности не закончились?
— Увы… Сегодня у нас первое июля. А вчера случилось еще одно несчастье. Последнее… Дай бог, чтобы последнее. Сердце у меня разрывалось от боли… Я учусь в колледже с очень строгой дисциплиной. Там трудно говорить о дружбе. А здесь у меня появились настоящие друзья. Я был так счастлив. Я так хотел увидеть их перед поездкой в Австрию…
— Вы едете учиться в Австрию? — одновременно спросили Карл и Фридрих с плохо скрываемым возмущением («кому нужна эта затхлая империя»).
— Да. Должен был. Но теперь уже не уверен, что смогу поехать… Вчера у меня заболело сердце. Джесси, Лоу, Патрик, Тиббот… Да и Гарри тоже… Я пошел в Клуб гребцов, взял лодку. Не спортивную, не самоходную. А обычную, с веслами. И плавал вокруг нашего островка, вспоминая недавнюю идиллию. Но вдруг раздался какой-то хлопок, может быть, взрыв. И вскоре над строениями мистера Кэйси показался дым. Я со всех сил устремился туда. Уже через минуту был на месте. В мастерской Патрика, где работали корзиноплетущие машины, уже бушевал пожар. Строение начинало обрушиваться. Но я не мог оставаться на месте и забежал в открытую дверь. Мистер Кэйси лежал в лужице в крови. Я вытащил его из мастерской. Тотчас кровля мастерской окончательно обрушилась. Патрик был сильно ранен упавшей балкой с ее металлическими креплениями. Я начал рвать на нем одежду и перевязывать раны, пытаясь остановить кровь. Однако медицину в нашем колледже не преподают, и я чувствовал себя совершенно беспомощным. Буквально на моих глазах жизнь уходила из этого умного и сильного человека.
— Мистер Кэйси успел что-то сказать вам?
— Да. Он повторял две фразы: «Джесси… Джесси… Мать не простит» и «Островковый костер… островковый костер».
— Может, «островной костер»?
— Нет именно, островковый. В том смысле, что костер на островке, а не на острове. Я пошел в Скотланд-Ярд, рассказал, что и как было. Меня отпустили. Но уже сегодня, когда прогуливался у Паддингтонского вокзала, два инспектора остановили меня и попросили дать разъяснения еще раз. Я повторил все, ни в чем не противореча вчерашним показаниям. Ну, разве что, вспоминая какие-то новые подробности. Однако инспекторы сказали, что я лгу. Якобы, я, Лоуренс и Тиббот охмуряли Джессику. Но я, мол, был отвергнут сразу. И потому из ревности запытал и убил Лоуренса. А потом заподозрил Тиббота, Патрика и Джессику в каком-то хитром финеанском ирландском заговоре против меня. И убил мистера Кэйси. Они сказали, что это один «почерк» — сначала пытки и пожар в конце, то ли для заметания следов, то ли из-за пиромании, так обострившейся в Англии в последнее время. Но я сумел убежать.
— Как?
— Благодаря Метрополитену. К счастью, у него плохая вентиляция. Нужно было только добежать до станции. А там я затерялся в дыму подъехавшего вагона… И вот я у вас. Эти инспекторы говорили с такой уверенностью. Они посадят меня, а возможно, и казнят…
— Да, на буржуазный суд надежды мало, — изрек Энгельс.
— Ну что же, Дейл, — сказал Маркс. — Еще не все в вашем рассказе мне понятно, и отнюдь не все понравилось. Но раз уж вы здесь, то у нас с Фридрихом есть два выхода. Либо отдать вас на расправу суду и тем запятнать себя в глазах мирового революционного движения. Либо оставить здесь. Но тогда мы становимся сообщниками. А значит, уже сообща нужно доказывать вашу невиновность. Этим мы и займемся.
— А я? Что мне делать?
— Мы вас спрячем в одной надежной комнате. Но прежде еще несколько вопросов. Первый. Как относился Тиббот к вашей компании? Может, с кем-то дружил больше?
— Нет. Пожалуй, нет. Со всеми ровно. Он очень сильный и симпатичный. И жаль, что так с ним вышло. Ну, может быть, чуть чаще общался с Гарри, но не настолько, чтобы сказать, что дружил.
— Хорошо. Второй вопрос. Во внешности Джесси, в ее одежде, в поведении были какие-то детали, которые показались бы вам необычными, вызвали удивление?
— Какие детали! Она вся удивительная. Волосы, платье, лицо, руки… Да вот руки… На правой руке у нее были такие забавные кольца. На указательном пальце — золотое, на среднем — серебряное, а на безымянном — какого-то странного тусклого металла. Первые два кольца, красивые, витые, тонкой работы — а последнее грубое, совсем простое.
— Ага, интересно. Очень интересно! — воскликнул Маркс. — И последний вопрос. Гарри и Лоу, судя по фамилиям англичане. Как у них складывалось общение с ирландцами: мистером и мисс Кэйси, Тибботом. Тут были какие-то национальные предрассудки?
Лицо у гостя передернулось. Чувствовалось, что вопрос чрезвычайно неприятен для него. Однако он не мог на него не ответить.
— Как сказать… Нормальное было общение. Много смеялись, шутили. Говорили о разном. Но, как это бывает в Лондоне…
— Да-да-да…
— Понимаете, они вроде и не оскорбляли. Но иногда шутили довольно обидно. Оба, но особенно, Лоуренс. То есть, он не говорил впрямую, что ирландцы — деревенщина-пэдди, мик-придурки. Но так все время — на грани говорил. Получалось, что если обидишься, то вроде тем и подтвердишь, что ты тупая деревенщина: не понимаешь тонкого английского юмора. А смолчишь — вроде как, с этой шуткой соглашаешься. Неприятно. Но при старших, в смысле, при Патрике таких шуток у него никогда не было[95].
— Что ж, мистер Рухтра, мы многое поняли. И сейчас поедем на место, чтобы узнать то, что еще неясно. А вас попросим проехать в ту комнату, о которой я уже говорил.
— Проехать? Это далеко? Может, пройти…
— Нет-нет, именно проехать. Не обессудьте.
Маркс нажал рычаг, едва заметный, поскольку примыкал к столу. Пол под Дейлом, что сидел на стуле, пружинисто ушел вниз. И через мгновение этот квадрат пола вместе со стулом и гостем мягко приземлился где-то в подвале. А его место занял другой такой же квадрат паркета, выдвинутый специальным механизмом.