— Что ж, — сказал Энгельс. — С новосельем. Заодно и работу всей конструкции проверили… Что будем делать — поедем на место пожаров? Или нет… ты в последнее время что-то начал лениться в таких случаях.
— О, нет, милый Фри, только не в этом деле. Тут очень интересно. И, думаю, развязка будет яркой. Ты-то как полагаешь?
— Совершенно с тобой согласен… Однако собирайся. По дороге поговорим…
Через полчаса Карл и Фридрих были на Чизуик-Молл, напротив островка Чизуик-Эйот. Унылое пожарище, обуглившиеся головешки. Люди обходили дом Лоуренса стороной. Вероятно, тут все знали о его страшной кончине и не хотели соприкасаться с памятью о ней. Впрочем, на двух джентльменов в цилиндрах, бродящих вокруг золы, никто особого внимания не обращал: пусть копаются в обгоревшем мусоре, кому нужно по работе.
Маркс и Энгельс обошли все пожарище. Перетряхнули, очищая от золы и пепла, множество предметов. Но вот остановились на том месте, где когда-то располагалась гостиная.
— Ну, что, Фри, тебя ничего здесь не удивляет.
— Особо нет. Возможно, только эти весы. Их место на кухне, а не в гостиной. Но с другой стороны, мало ли что может быть в комнате молодого холостого мужчины. Мало ли что и для кого он мог тут развешивать.
— Да-да-да, — задумчиво прогундосил Карл. — А посмотри, как странно обгорела чаша весов, просто цвет изменила.
— Так ведь пожар. Мало ли что могло упасть на нее сверху и расплавиться.
— Да. А вот, смотри, на другой чаше даже гирька сохранилась.
— Действительно. Ну и что?
— Маркировка обгорела. Но если попробовать на вес, то это… Как думаешь, что за гиря?
Фридрих несколько раз подбросил гирьку на руке.
— Что тут думать? Фунт веса — самая распространенная гиря в Лондоне, да и во всем мире. Какая разница?
— Огромная. Я убедился в своих подозрениях. И, кажется, уже все знаю. А ты?
— И я все знаю.
Маркс уставился на друга с некоторой обидой:
— Как ты можешь все знать, если ничего не понимаешь с гирей?
— Зато я понимаю в другом, в чем ты, Мавр, не разбираешься.
— Допустим. И что мы должны сейчас делать?
— Понаблюдать за строениями семейства Кэйси на Чизуик-Эйот.
— Правильно. Доставай свою подзорку, мне нужно посмотреть, что там на острове.
— На островке.
— Да какая разница?
— Огромная.
— Фрицци, не пересмешничай, давай скорее трубу.
Тут Энгельс не стал спорить. Он знал, что когда Маркс входит в раж, то становится по-детски эгоистичным и капризным.
Карл жадно смотрел в трубу, будто глотал бульон после большого голода.
— Да-да-да. Он там!
— Разумеется. Этого и следовало ожидать.
И снова Карл посмотрел на друга с некоторой обидой, будто тот отбирает его любимую игрушку. Ведь он все понял, все разгадал, а оказывается, что кто-то кроме него тоже что-то понял и что-то разгадал. Или друг Фрицци всего лишь подшучивает, издевается?
— Ну, и куда же, милый Фри, нам теперь нужно идти?
— Вон туда, к тому ивняку на берегу Темзы. Правда, я не уверен, что там есть то, что нам нужно, однако шансы пятьдесят на пятьдесят.
Тут Маркс окончательно удостоверился, что его друг действительно кое-что понимает, и они молча направились к ивняку. Тот был огорожен забором со строгой надписью «Частная собственность». Трудно было придумать надпись, которая бы больше раздразнила двух коммунистов. Оба довольно ловко перелезли через забор, почти не изорвав брюк. И вошли в заросли ивняка. В них скрывался маленький деревянный помост, миниатюрная пристань.
— Очевидно, где-то тут должен быть какой-то приводной механизм.
— Да-да-да, ищи рычаг!
Найти рычаг оказалось не так просто. Он был выкован в виде усохшего ствола ивового дерева. Фридрих дернул за железку и два деревянных прямоугольника в помосте откинулись вниз, обнажив вход. Энгельс первым заглянул в дыру:
— Да! Нам повезло — он здесь!
— На одного, на двоих?
— Скорее, на одного. Но если потесниться, то оба влезем.
Под помостом скрывался миниатюрный подводный корабль с механическим двигателем на ножной тяге. Фридрих сразу сел на педали а-ля bicycle, а Карл тем временем плотно закрыл люк и приготовился к исполнению более сложных и ответственных обязанностей штурмана. Впрочем, вскоре оказалось, что с его места рулить неудобно, поскольку мини-корабль рассчитан на одного человека. И рулить должен тот же, кто работает на педалях.
— Глупая машина! — буркнул Карл, отдавая руль Фридриху.
В передней и задней части подводного мини-корабля было много стеклянных частей, что давало хороший обзор для маневрирования. Энгельс, заключив, что Маркс может обидеться, решил с ним посоветоваться:
— Мавр, как думаешь, где тут лучше пристать к берегу?
— Думаю, лучше взять чуть правее, да, вон туда, в заросли, чтобы этот негодяй нас не увидел.
Не зная, где тут тайная пристань, они уткнулись прямо в берег. Потому, выбравшись из подводного корабля, пришлось прыгать в воду. И тут же перебежками, прячась за кусты и деревья, направились к двору семейства Кэйси.
Выгорела не только мастерская, но и дом. В останках строений копошился какой-то человек, закутанный шарфом и в кепке, натянутой на самые брови. Он вытаскивал металлические детали, конструкции, узлы. Внимательно сортировал их и раскладывал: налево аккуратно клал то, что пригодится; направо — залихватски выбрасывал ненужное.
Мужчина так увлекся работой, что не заметил подошедших. Однако, учитывая, какие мощные железки находятся у него под рукой, все равно приходилось быть осторожным. Друзья достали свои дежурные револьверы. Заговорил Энгельс. В подобных случаях он всегда делал это, поскольку не имел акцента:
— Руки вверх! Спокойно бросьте железо на землю. Повернитесь к нам лицом. И все время держите руки так, чтобы мы видели ваши ладони.
Мужчина вздрогнул от неожиданности, бросил детали. И повернулся к ним.
— Хорошо. А теперь, будьте любезны, опустите шарф на шею. И снимите кепку.
Мужчина исполнил и это приказание. Он был молод, ветер с реки шевелил его густые темные волосы. И тут наступило время Маркса произнести его любимую в подобных ситуациях фразу:
— Мистер Бекинсейл, я полагаю.
Молодой человек понурил голову…
Вечером всех женщин отправили в театр. Но перед тем они, разумеется, накрыли скромный немецкий постфайв-о’клок: баварское печенье, берлинские «ушки» и специально в честь гостя, который теперь уж точно сможет поехать на учебу в Австрию, — венский штрудель. Конечно, пиво было бы лучше. Но женщины грозились поднять настоящий мятеж, сопротивляясь этому. Поэтому пришлось ограничиться чаем.
Поначалу солировал Маркс:
— Ну что, Дейл, вам не было неуютно или страшно, в нашей гостевой комнате?
— Нет, что вы. Благодарю вас. Мисс Демут очень приветлива. И через специальное окошко периодически передавала мне все, что нужно.
Юный гость говорил внешне очень спокойно. Но чувствовалось, что спокойствие это дается непросто, пребывание в замкнутом помещении оставило неизгладимое впечатление. Как говорится — «на всю жизнь».
— Я рад, что вы нас понимаете. Борьба за справедливость предполагает некоторые дополнительные и особые меры безопасности. Итак, начнем с самого начала.
Маркс посмотрел на стопки листов рукописи «Капитала», разбросанные на столе, решительно сдвинул все в сторону и уселся на их место.
— Безусловно, для ирландца у вас слишком необычная фамилия. И все же мелкие детали вашего рассказа — обостренная реакция на «пэдди», интонация, с которой вы сказали «настоящий англичанин», кое-что другое — все это очень быстро показало, что вы именно ирландец. Хотя и живущий, судя по всему, где-то в Шотландии. Из других мелких упоминаний, оговорок о колледже мне показалось, что вы учитесь у католиков, скорее всего — иезуитов. Это так, в дополнение к ирландской теме…
Теперь по поводу обвинений, выдвинутых в ваш адрес инспекторами Скотланд-Ярда. Конечно, это все невероятная бюрократическая чушь, на обсуждение которой даже не хочется тратить время. А вот на что стоит тратить время. На то, чему нас учит диалектика, материализм! На установление самых важных, сущностных связей — групповых, межличностных, причинно-следственных. При этом идти то от общего к частному, то от частного к общему. В описанной вами компании я увидел две тесных, системных связи. Первая и главная: Лоу и Джесси. Да, увы… Вам нужно признать: прекрасная ирландка любит не вас, а вашего соперника англичанина. Но Джессика исчезла. Подозревать можно что угодно. Однако Лоу, который к ней явно неравнодушен, после этого «светился от счастья». О чем это может говорить? Только об одном! Исчезновение Джесси — часть их общего плана, который должен завершиться, скорее всего, одним — венчанием.
Энгельс иронично хмыкнул. Маркс поспешил объяснить:
— Не обращайте внимания на эту реакцию моего друга. Она относится не к сути изложения, а к его восприятию института брака как разновидности проституции… Но вернемся к нашей частной истории. Если Лоу знает, где Джесси, если Лоу готовится к браку с ней. И Лоу вскоре погибает, то… Логично предположить, что в этом замешан оскорбленный, уничтоженный бегством дочери отец. Однако у него алиби. Которое легко опрокидывается фактом наличия подводного мини-корабля, что сегодня в эпоху революции пара и газа уже не такая редкость. Думаю, Патрик связан с ирландскими националистами, фениями. И судя по появлению у них подобной техники, в ближайшее время можно ожидать террористических атак на Лондон… Да и бог с ним, сейчас не об этом. В подводном корабле, пока мой друг Фридрих крутил педали, я занимался делом. Все обыскал и нашел вот эту телеграмму: «Устала от пэдди-истерики. Продала два кольца. Прощай». Дата получения — двадцать пятое июня. После этого предательства — семейного, родового, племенного — мистер Кэйси пошел на убийство Лоу. Почему он был так уверен в вине того?.. Я сначала сомневался, моя догадка казалась мне слишком сумасшедшей. Но одна находка на пепелище окончательно убедила меня в моей же правоте. И вы, молодой человек, мне тоже помогли, вспомнив о Гамлете. Мы в Лондоне — Шекспир здесь всегда к месту. Это было, как блеск молнии, как открытие мною прибавочной стоимости! — Карл бросил быстрый взгляд на бюстик Зевса, всегда стоявший у него на столе, и продолжил: — Вы сказали, что Лоу с вырезанным из бедра куском мяса лежал в гостиной. И там же, в обгорелых останках гостиной мы нашли весы. На одной их чаше стояла фунтовая гиря, а другая чаша металла была затемнена какой-то обгоревшей субстанцией. Какой? Может быть, человеческим мясом и кровью? Вспомним шекспировского Шейлока из «Венецианского купца»: