— Вы из военной разведки? — спросил я, опуская тело дочери на пол. Бежать смысла не было, особенно с таким грузом. Поэтому оставалась только одна надежда — на то, что джентльмены всегда смогут разобраться между собой.
— Ричард Кейтс, именем Британской империи вы арестованы по подозрению в преступлениях против Королевы, — ответил тот, что повыше. Чувствовалось, что он говорит не просто заученные фразы, а получает удовольствие от каждого слога.
— Хочу отметить, что ваши драгоценные камни, которые были в кукле, уже едут на мониторе «Доблесть и честь» в сторону Бристоля, — сказал я. — Так что предлагаю просто оставить нас в покое.
Джентльмены переглянулись, а затем, не сговариваясь, пошли на меня. Я посторонился, и они спокойно прошли мимо. Я выглянул из дома — разведчики стояли футах в пятнадцати, и, глядя на дверь, тихо переговаривались.
Я развязал Оби. Она безучастно смотрела на меня.
— Как ты? — поинтересовался я.
— Как обычно после воскрешения, — тихо ответила она. — Совершенно обессилена и ничего не хочу.
Она и впрямь была на удивление апатична. Я понял, что с ее стороны помощи не дождусь.
Тем временем джентльмены вернулись.
— Прошу прощения, сэр Ричард, — сказал один из них куда более вежливо, — но я обязан убедиться в том, что вы говорите правду. Вам придется последовать с нами во Фрипорт до уточнения всех обстоятельств.
— Я готов, — ответил я. — Но моя дочь больна, и единственное лекарство находится неподалеку отсюда. Прошу дать мне два-три часа на решение личных дел.
Они не стали возражать, но попросили разрешения сопроводить нас туда. Я не смог отказать им. Несмотря на чудовищную усталость, требовалось завершить начатое.
Я сел на пол, кольнул иглой палец и написал кровью на бумажке «Джоан Кейтс». Раз пять проверил точность написанного. Затем взвалил тело дочери на плечо и пошел.
Джентльмены следовали за мной. Я отметил, что они не задали ни одного вопроса по поводу связанной дочери. Возможно, в их мире это было нормально — связывать больную дочь перед лечением и таскать ее в горы.
Расщелина совершенно не изменилась за прошедшие несколько дней. Я аккуратно положил тело перед провалом, убедившись, что оно не сможет скатиться. Джон отчаянно вращал глазами и пытался выплюнуть кляп, но у него ничего не получалось. Я отошел подальше от серного пара и прикрыл на мгновение глаза. Мне нужно было дождаться, когда брат умрет, освобождая тело дочери.
А когда я открыл глаза, был уже день, связанным на краю расщелины лежал уже я, рядом валялся еще один спеленутый джентльмен — чернявый, а русый был убит ударом ножа в спину — на это явно указывала торчащая оттуда рукоятка.
— Ты все проспал, Дикки, — сообщил мне Джон. Он стоял чуть в стороне и дышал через влажную тряпку. — Хочу отметить, что, едва ты вырубился, любезные джентльмены убрали кляп, и я смог доказать им, что ты — безумец, пытающийся убить собственную дочь, потому что в ней, якобы, засел злой дух. Они развязали меня и стреножили, если можно так выразиться, тебя — ты даже не проснулся. Забавно то, что насколько эти джентльмены были осторожны со мной, когда я был мощным мужчиной, настолько они были беспечны со мной-девочкой. Я вынул у одного из них нож и револьвер, нож воткнул ему в спину, а второго связал, угрожая револьвером. Это было на удивление просто, Дикки.
— И что теперь? — спросил я.
— Все просто. Маленькой девочке, чтобы выжить в нашем опасном мире, нужны самые лучшие союзники — деньги. Тот из вас, кто сможет дать больше и докажет, что сделает это максимально безопасным способом, останется жить. Второй умрет. В качестве бонуса — вы дышите парами, в которых я чувствую ртуть и серу, а значит, время ваше не бесконечно и тянуть его нет смысла. Начнем?
— Секретный счет в банке, — мгновенно отреагировал связанный джентльмен. Он говорил хрипло и медленно, чувствовалось, что отравление уже состоялось и ему стоило поторопиться. — По кодовому слову можно снять до двухсот гиней. Это ты сможешь сделать и без меня. По векселю с проверкой — до восьмисот. Я выпишу, ты оставишь меня связанным в укромном месте, получишь деньги и будешь свободен.
— Дикки, твоя ставка?
Я промолчал. У меня не было таких денег. То есть если продать дом, инструменты, приборы — я мог набрать и более существенную сумму. Но в банке после выписанного Мэри векселя у меня оставалось не более полутора сотен.
— Что ж, — Джон в теле моей дочери подошел поближе. — Думаю, аукцион закончен.
Он поднял револьвер и направил его мне в переносицу. Я смотрел на него, мысленно вспоминая молитву. Хоть какую-нибудь. Близость расщелины сыграла свою роль — внезапно я вспомнил десятки, если не сотни молитв. Разным богам, на разных языках. И желание молиться сразу отпало.
Брат взвел курок, а в следующий момент ему в голову прилетел камень. Покачнувшись, тело девочки переступило с ноги на ногу и рухнуло в бездонную пропасть, ответившую очередным клубом серного пара.
Я повернул голову. Там, чуть в стороне, стояла Оби. Голая, как обычно. Со страшными ожогами на груди и животе. И в левой руке у нее был еще один камень — видимо, на всякий случай.
Она подошла ко мне, развязала, помогла подняться. Я не чувствовал ни рук, ни ног — связывая, со мной не церемонились. Мы отошли от расщелины футов на сорок, когда я вспомнил про джентльмена и попросил Оби развязать и его.
— Он пытал меня, — ответила она. — Мне не жалко его.
— Хватит уже смертей. Пожалуйста.
И мы вернулись, но джентльмен был уже мертв.
Мы оттащили его недалеко. Кажется, у меня была мысль закопать его. Перед этим я наскоро обшарил карманы покойного, хотя смысла в этом не было: наверняка Джон сделал это до меня и забрал все ценное. Единственное, что нашлось, — бумажка с надписью «Джоан Кейтс» в левом кармане камзола. Возможно, джентльмен счел ее уликой, доказывающей мое безумие. И в тот момент, когда слезы от осознания потери — на этот раз окончательной — потекли у меня по щекам, джентльмен внезапно открыл глаза и неожиданно тонким голосом сказал:
— Папа?
Мы остались у расщелины втроем: я, Оби и Джоан в теле джентльмена. Оби постепенно отходит от воскрешения — ей пока мало что надо, иногда даже поесть или в туалет сходить приходится уговаривать.
Джоан не может осознать произошедшего. Она рассуждает о том, как вырастет и выйдет замуж. Еще она хочет платье и панталоны. Меня это все по-настоящему печалит.
В то же время сам я сильно продвинулся вперед в научном плане. Я научился «общаться» с расщелиной. Она действительно хранит в себе все знания человечества и готова делиться со спрашивающим — надо только правильно построить вопрос.
Я уже смирился с тем, что останусь здесь навсегда. В этом есть плюсы — и наука, и Оби, и отсутствие необходимости объяснять жене и миру, что же произошло с Джоан. Но меня беспокоит то, что я оставил в журнале путешествий точные координаты этого места. А значит, рано или поздно сюда придут новые экспедиции. Потому что Метрополия своих не бросает.
Даже если те хотят, чтобы их бросили.
АЛОХА ОЭНика Батхен
Первый шаг — в море. Подол рясы моментально промок, теплая вода охватила усталые ноги, пропитала ремешки и подошвы сандалий, тронула ноющие колени, подобралась к животу. Сестра Марианна неловко улыбнулась и тут же укорила себя за суетность. Ее ждал ад.
Вокруг стонали, орали, плакали. Дирижабль сбросил тросы и спустил трап, не долетев до суши, выплюнул обреченный груз прямо в волны. Вдоль прибоя тянулась полоса кораллового песка, но не у всех оставались силы пройти жалкую сотню метров. Одна большая старуха уже всплыла, словно оглушенная взрывом рыба. Привычным движением Марианна проверила пульс на шее — увы. Другая женщина споткнулась, но упасть не успела — соседи подхватили ее и повлекли к берегу. А вот у малыша-полукровки помощников не нашлось, кроме немолодой белой вахине. Усадив на бедро ребенка, монахиня побрела вперед. Тяжелый серебряный крест оттягивал шею, саквояж бил в бок, ноги вязли. Кудрявый мальчик доверчиво прижался к спасительнице, на переносице у него виднелась первая складка будущей «львиной морды».
…Раньше миссия представлялась совсем другой. В строгой приемной Ордена Марианна грезила о прелестных деревушках под сенью пальм, кротких девушках в белых одеждах, хоре миссии, возглашающем «Аве, Мария» под огромным иссиня-черным небом, под божьими фонарями — недаром именно на островах так ярко горит созвездие Южный крест. Нет, монахиня не была белоручкой — побывала и в приютах для брошенных матерей, и в рабочих кварталах, и в странноприимном доме, пересидев вспышку тифа вместе с паломниками. Но миссионерство виделось ей непаханой нивой, ждущей только семян. А оказалось все так же, как и в Нью-Йорке, только грязнее. И страшнее — смерть смердела из язв, помахивала культями, вываливала язык из гниющих ртов. Отец Дэниел уже болен проказой. И ее, Марианну Хоуп, ждет та же участь. Господи, сохрани!
— Сестра, скорее! Нужна ваша помощь!
Грузный мужчина в круглых очках, бесформенной шляпе и заношенном облачении вошел по колено в воду, приветственно махая беспалой рукой. Голос у него оказался звучным, как колокола Сен-Лазара. В лицо Марианна старалась не смотреть пристально. Запах… в тифозном бараке смердело хуже.
Истощенная туземка, скорчившаяся на песке, истекала кровью. То ли выкидыш, то ли поражение матки. Размер алого пятна не оставлял сомнений — положение очень серьезно.
— Отнесите ее в хижину! Женщина не собака, чтобы лежать на улице. Дайте мыла, воды, чистые полотенца!
— Прикажете подогнать карету, заказать операционную и вызвать анестезиста с наркозом? — В голосе священника прорезался нехороший сарказм. — Во всем Калаупапа вы не найдете ни одного полотенца и ни одного куска мыла.
«Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его», — подумала Марианна, но ничего не сказала.