Все молчали, глядя на Антона Елисеевича и ожидая новостей.
— Ну что, — доев кашу и вздохнув удовлетворенно, произнес Егоров. — Завтра уже будем на месте. Дорога несложная, есть в одном месте загогулина, но проходимая. И лошади пройдут и… и все остальные.
Примакову показалось, что Егоров посмотрел на него. Наверное, показалось.
— Значит, завтра пораньше выдвигаемся. С восходом вперед ухожу я, Делунчи, Тыкулча, господин урядник и… Вы уж сами выберите, Никита Артемьевич, кого с собой возьмете. Господин Дробин, могу я просить вас составить мне компанию?
— Естественно, — ответил Дробин. — Вы же меня с собой взяли не просто так, воздухом подышать.
— Не просто так, — кивнул Егоров. — Значит, пока все остальные снимают лагерь, мы уходим вперед. Там, на месте, и встретимся. А сейчас рекомендую всем укладываться спать, день завтра будет непростой. И Никита Артемьевич, вы на сегодня часовых поставьте. Так, на всякий случай… Хорошо?
Егоров встал, потянулся и, не торопясь, двинулся к своей палатке.
— Антон Елисеевич! — неожиданно для себя выкрикнул Примаков. — А можно и я завтра с вами пойду?
— Мы пойдем быстро, — предупредил Егоров. — Отстанете — будете дожидаться остальных.
— Не отстану, — пообещал Никита. — Честное благородное слово — не отстану.
И не отстал.
Это было непросто: поднятый еще затемно, Никита не успел толком проснуться, как уже шагал вслед за Дробиным в гору, время от времени спотыкаясь о камни и корни. Хотелось остановиться и отдохнуть — десять предыдущих дней не подготовили Никиту к такому быстрому передвижению, но остальные двигались без привала, и Примаков, сцепив зубы, терпел. Пот заливал глаза, рубаха и куртка промокли насквозь, но он шел-шел-шел… А потом подъем вдруг закончился, и перед ним открылась широкая долина. Деревьев на ней почти не было — небольшая рощица из чахлых березок, кустарник и камни. А еще…
Никита, собиравшийся присесть на камень, замер в неудобной позе, потом выпрямился и стал всматриваться вниз, прикрыв глаза от солнца рукой.
Широкая полоса вырванных с корнем кустов и сломанных деревьев тянулась вдоль долины, словно кто-то решил пропахать ее каменистое дно гигантским плугом. Кто-то громадный, сильный, но не слишком старательный: плуг только скользнул по самой поверхности, а глубоко не проник.
— Что это? — спросил отчего-то шепотом Примаков.
— Это? — Егоров указал рукой вниз. — Это то, что раньше было воздушным кораблем третьего ранга Его Императорского Величества флота «Малахит».
Левый нагревательный корпус «Малахита» казался практически целым, во всяком случае, издалека. Громадный баллон возвышался над поваленными деревьями, вязь мостиков, переходов и коммуникаций была скомкана, порвана и разбросана вокруг него. Солнце отражалось во множестве стеклянных осколков, рассеянных между камнями, рубки и надстройки корабля были смяты и свалены в кучу. Правый нагревательный корпус раскололся, и полосы металла, сорванные с обшивки, свисали со шпангоутов, как обрывки плоти на скелете гигантского животного.
— Сколько на нем летело? — спросил шепотом Никита.
— По списку — семьдесят восемь душ.
— И все погибли?
— Не знаю, — сказал Егоров. — Связь с кораблем прервалась шестнадцать дней назад. «Малахит» проследовал наблюдательную станцию «Средняя», передал сообщение, что на борту все нормально. Радио со станции подтвердило: корабль следует по курсу согласно расписанию, а потом… Если бы кто-то выжил, то, наверное, смог бы добраться до одного из поселков. Мы же шли, тут нет непроходимых участков. Да и… Корабль нашли тунгусы…
— Эвенки, — автоматически поправил Примаков.
— Да, конечно, эвенки. Вот, наш Делунчи и нашел. Пришел к городу, рассказал. Оттуда дали телеграмму… В общем, сообщение так или иначе попало в Адмиралтейство.
Егоров оглянулся по сторонам, увидел стоявших неподалеку эвенков, позвал жестом, а когда они подошли, то попросил осмотреть все вокруг, нет ли чьих следов.
— Чужих, понимаете?
Делунчи посмотрел на Тыкулчу, тот улыбнулся и кивнул.
— Посмотрим, почему не посмотреть…
Эвенки двинулись вдоль гребня, потихоньку спускаясь в долину.
— Позволите бинокль? — Дробин протянул руку. — Не совсем понимаю, чего именно вы ждете от меня…
— Заключения о причинах крушения, — Егоров отдал бинокль и теперь рассматривал обломки корабля из-под руки. — Предварительного заключения…
— Нельзя было привезти настоящего специалиста? — спросил Дробин, не отнимая бинокля от глаз. — С завода. Или из Политехнического института.
— Нельзя, — коротко ответил Егоров, не вдаваясь в подробности. — Мы должны провести осмотр, сделать предварительное заключение, на основании которого потом будет принято решение… В общем, мы пришли. Теперь…
— Вниз пойдем, Антон Елисеевич? — спросил урядник.
— Как скажет Сергей Петрович, — Егоров еле заметно поклонился в сторону Дробина. — Он теперь тут главный. Как скажет — так и будет.
— Так мы перекурить-то успеем? Сергей Петрович!
— Успеете, — пробормотал Дробин. — Курите…
— Вот и ладно, — урядник скинул с плеч вещевой мешок, сел на камень, винтовку положил на колени, достал трубку, кисет и кресало. — Вот и хорошо…
Озимых и Яшка Алехин сели прямо в траву, даже не снимая мешков, тоже закурили. Никита отошел подальше, чтобы не чувствовать вони самосада, и без сил повалился на землю.
Все. У него больше нет сил, он останется здесь до тех пор, пока к долине не доберутся остальные, с палатками, вьючными лошадьми и припасами. Хотя, Никита даже есть не хотел. Успел перекусить лишь сухарем на ходу, но есть совершенно не хотелось. Более того — мысль о еде, о неизбежной пшенке с салом вызывала приступы тошноты.
Лечь и уснуть.
Никита не спал почти всю ночь, ворочаясь с боку на бок и переживая свое прилюдное унижение. Не имел права Дробин его бить. Это мерзко и подло, он даже не предупредил… Хотя нет, сказал, что может ударить, но ведь ударил потом без дополнительного предупреждения… С другой стороны, он должен был остановить Никиту, пока тот не наговорил совсем уж глупостей и не испортил отношения с казаками — и без того не слишком теплые — окончательно.
Перебирая все «за» и «против», Никита так и не пришел к окончательному выводу — общаться с Дробиным или игнорировать его. Спать… Пять минут, десять минут — спать…
Он задремал и тут же был разбужен.
— Что-то не так?
Егоров спросил тихо, почти шепотом, однако Никита отчетливо услышал каждое слово. «Но я ведь не подслушиваю, — сказал он себе. — Просто начали разговор в неподходящем месте… Или разговор все равно не имеет никакой секретности и приватности».
— Странно, — задумчиво нахмурился Дробин. — Вроде бы все понятно: корабль упал, возможно, зацепившись за гребень отрога. Снизился слишком, и дежурные, или как там у них на воздушных кораблях это называется, недоглядели. Бывает… Хотя вот на Кавказе катастрофа произошла в тот период, когда все принялись ловить колдунов, и вполне могли соврать, что случайно натолкнулись на гору. Могли?
— Вряд ли, — ответил Егоров. — Насколько я знаю, ни один воздушный корабль не погиб из-за вмешательства так называемых магов и волшебников. Даже британский «Нот» в Южной Африке погиб в результате диверсии. Да, основанной на внушении и подчинении человека чужой воле, но в результате выведения из строя охладителей… Магия — нетороплива. И, к счастью, сила нынешних магов никак не позволяет действовать на большие расстояния, на большие массы и на большие скопления людей. Может быть — пока. Все государства стараются взять колдунов под контроль, придуманы даже особые льготы и выплаты магам за сотрудничество с властями… Вы же понимаете, что тут есть всего два варианта — убивать или подкупать. Держать в тюрьме или гноить на каторге колдунов бессмысленно, так или иначе они… Но мы уклонились от темы. Вам, похоже, что-то не нравится?
— Мне что-то должно понравиться на месте крушения корабля и гибели восьмидесяти человек?
— Семидесяти восьми, — поправил Егоров. — И да, вы правы, я неверно выразился. Вы обратили внимание на что-то необычное?
— Ну… Я ведь не специалист… — неуверенно протянул Дробин. — Так, немного знаком с техникой, а вот о крушениях имею самое смутное представление… Но тут вы правы. Именно необычное. И я бы сказал — странное. Вы помните, что такое День Преображения?
— Помнить, естественно, я не могу, но что это такое — представляю.
— Да? Вы счастливый человек! — коротко засмеялся Дробин. — Ни один ученый в мире не знает ничего по этому поводу наверняка, а вы…
— Возможно, я некорректно выразился. Я помню, что в этот день по всему миру произошли катастрофы, вызванные внезапным изменением законов природы: химии, физики… Вдруг оказалось, что все материалы органического происхождения содержат куда больше энергии, чем от них ожидали… и собственно, имели до Дня Преображения. Керосиновые лампы взрывались, словно бомбы, места добычи нефти превратились в факелы, некоторые горят и до сих пор, хотя прошло почти шестьдесят лет. Зато стало возможно строить очень эффективные паровые двигатели на твердом топливе, что, в свою очередь, привело к ускорению технического прогресса… Я надеюсь, вы не хотите заставить меня делать доклад на эту тему?
Никита, лежа с закрытыми глазами, подумал, что сейчас Егоров, наверное, улыбнулся. Судя по интонации — точно улыбнулся. У него, кстати, очень приятная улыбка, скупая, но добрая и искренняя.
— Нет, конечно. Просто чтобы объяснить мою мысль, мне нужно быть уверенным…
— …в том, что я хоть что-то вынес из гимназии, — закончил за Дробина Егоров. — Я еще даже помню слово «теплород» и его синоним «термоген». И помню, что энергия органических веществ зависит от содержания в них теплорода. И что существуют способы насыщения термогеном этих самых веществ органического происхождения, позволяющие создавать все более эффективные паровые машины. И компактные одновременно.
— А военные, насколько я знаю, используют технологию термогенонасыщения, чтобы создать нефтяные бомбы. Я изучал это вопрос подробно.