Глаза её сверкнули, дрогнули ноздри изящного носа: я ее пробила.
Ну что ж, квиты. Один-один.
Но в руки Прекрасная себя взяла быстро.
Притворяться равнодушной не стала — поняла, что я всё увидела, но успокоилась все равно.
— Сама отчего не откроешь? — и зеленый взгляд впился в меня, словно желая просверлить мне в черепе дырочку, вползти туда и увидеть мои мысли.
Я и не подумала кривить душой. К чему?
— Не умею. И пока научусь… Быстрее заплатить тому, кто уже может, — я смотрела прямо, всеми силами давая понять, что скрывать мне нечего.
Прекрасная едва заметно подалась вперед всем телом, крылья точеного носа снова хищно дрогнули:
— Где оно?
— Что? — я не поверила своим ушам.
Нет, она что, это сейчас серьезно?
Она меня что, совсем за полную дуру держит?
Так у меня для нее новости: я не только про интерес Премудрых к моему имуществу знаю, а и про существование нерушимых магических договоров!
— Зеркало. Оно с тобой? — Премудрая то ли не поняла, о чем я, то ли сделала вид.
— Я предпочитаю без твердых договоренностей не выносить столь ценные вещи из защищенного хранилища.
Я аккуртано подбирала слова и следила за интонацией, чтобы в ней не вылезало мое изумление от такого подхода к делу.
И чего это я не взяла свой шанс на скорое возвращение домой к куда более сильной и опытной ведьме, не имея мало-мальских гарантий?
— Выходит, ты пришла торговаться, а товара-то при тебе и нет, — Прекрасная разочарованно качнулась назад, теряя интерес к разговору. — Вот когда принесешь — тогда и поговорим.
Прочь меня выставили вежливо, прохладно и непреклонно.
Шагая к Булату, ожидавшему за воротами, я гадала: что это было?
То ли зеркало ей не так уж и нужно, то ли я чего-то серьезно не понимаю.
Но теперь я зеркало со двора без договора точно не вынесу!
...даже когда смогу.
Лес изменился. Понятия не имею, что было тому виной, климаты-рельефы или же магия, но вокруг урочья Искусниц поднимались в небо дубы, да мелькали кое-где резные кроны кленов.
Мы снова двигались не по широкой дороге, а по еле заметной тропе, и я не торопила Булата, не спеша переставлявшего копыта.
Что-то мне не хотелось уже ни в какие гости. Хотелось, прямо скажем, послать их к черту, этих хозяек — что Прекрасную, что Искусную. Но домой хотелось все же сильнее, и потому я упрямо качалась в седле, стараясь поменьше мешать Булату меня везти.
И нет, я не упертая! Просто… просто!
А ворота Искусного урочища сторожили медведи. Огромные, деревянные, резные. Двое замерли у воротных столбов — вставшие на дыбы топтыгины разглядывали дорогу, грозно раззявив очень натуралистичные пасти. Еще двое, меньшие размерами и стоящие на всех четырех лапах, караулили столбы угловые.
Занятно. Здравый смысл и простая логика твердили мне, что эти мишки — отнюдь не простой элемент декора. Если у Премудрых на заборе черепа висят отнюдь не для красоты, то и эти ребята, надо полагать, весьма функциональны.
И тогда сам собой напрашивается вопрос: а какие сюрпризы способен преподнести непрошеным гостям шиповник Прекрасных?
Булат замер, повинуясь поводьям и давая мне рассмотреть удивительно тонкую работу и тщательно проработанные неведомым мастером клыки и когти.
Красиво.
Грозно, недвусмысленно — и очень красиво.
— Ну? Чего замерла? — неприязненно поинтересовалась статуя женским голосом.
Это меня почему-то не испугало, а заставило обрадоваться: ага! Я же говорила! Насквозь функциональная штука!
Ну, а приязни я тут и не ждала, прямо скажем.
— А когти в бою не ломаются? — уточнила с интересом.
— Пока никто не жаловался. К калитке ступай.
К калитке — так к калитке. Булат махнул хвостом, дернул ушами, напутствовал в спину фырканьем — и ушел пастись.
Калитка отворилась сама собой и дорожка до крыльца расстелилась светлым песком.
Женщина, стоявшая на крыльце выглядела постарше Прекрасной, но годы ее не портили. Статная, величественная женщина, строгие, но приятные черты лица.
Было что-то знакомое, неуловимо узнаваемое в этих чертах, но что за ассоциацию они у меня вызывают, я уловить не успела.
Поклонилась, приветствуя:
— Здравствуй, Искусница.
— И тебе поздорову, Премудрая.
Она была не слишком мне рада и не пыталась это скрывать.
Но, в отличие от неприязни Прекрасной, в ее взгляде виделась настороженность.
— Как величать-то тебя, соседушка?
Даже так? А я думала, здесь представляться не принято: Кащей представился. только когда я сама спросила, с Прекрасной у нас до имен не дошло…
Впрочем, запираться я смысла не видела:
— Еленой, почтенная.
— А меня теткой Настасьей можешь звать.
Ага, понятно: “тетка”, как и “дядька”, это не про родство, это про старшинство и уважение, да? Она же, выходит, после смерти моей предшественницы самая старшая тут — и самая авторитетная автоматически, верно?
Впрочем, почему бы и нет, я ее старшинство оспаривать и не думаю.
И я поклонилась, признавая за ней право:
— Благодарю, тетка Настасья.
Вот будь на её месте Прекрасная — меня бы перекорежило всю. А тут — ничего, без внутреннего противления кланялась.
А Искусница все сверлила меня взглядом и даже губу кусала, словно ждала чего. Не дождалась, сжала губы — и тут же расслабила.
— Что ж, Елена, проходи, угостись, чем боги послали, не побрезгуй.
Что?! Опять угощаться?! Да я полчаса назад у Прекрасной уже угощалась!
И, войдя в комнату, где на столе уже возникали разносолы, я не выдержала:
— А можно, без угощения?..
И по тому, как снова сжались губы Искусницы, поняла — это залет.
Надо было есть, что предложат, и нахваливать — потому что только что я совершила серьезный промах в местном этикете. И далеко не первый, судя по сцене на крыльце.
— Я за помощью пришла, — робко и без особой надежды постаралась я исправить ситуацию.
Помогла или нет — не знаю, но выставить меня Искусница не выставила.
Постояла, разглядывая меня в упор (мне опять померещилось в этом что-то знакомое), а затем неохотно, но всё ж кивнула:
— Идем.
И пошла к лестнице.
Поднималась я за ней с трепетом: всё ж таки, святая святых другой ведьмы.
Можно сказать — чужое место силы.
Чужое место силы оказалось местом рабочим: колдовской книги нигде не было видно, зато стол оказался завален ворохом тканей, блестели на краю ножницы и катушки ниток с горкой заполняли резную шкатулку…
Искусница села за стол, кивнула мне на лавку — единственную, не заваленную обрезками ткани, тесьмой и иной швейной ерундой, и велела:
— Рассказывай.
И я рассказала.
А что мне, собственно, скрывать?
И я, особо не углубляясь в подробности, поведала Искуснице о своих злоключениях.
Рассказ уложился в три предложения, а суть его и вовсе можно было выразить в трех словах: попала, ничего не знаю, хочу домой.
Она слушала внимательно, сосредоточенно.
— Тетка Настасья, помоги мне, пожалуйста, вернуться домой! — взмолилась я отчаянно.
— Не буду я тебе в этом помогать, — отрезала она твердо и холодно, и пообещала, — Сама не буду, и Властимире не дам! Коли уйдет Премудрая из этого мира, не войдя в полную силу, то мой сын так псом и останется!
Из меня будто воздух разом вышибло.
— Так Илья — твой сын?! И ты позволила с ним сделать такое?!
Голос пресекался, когда я пыталась озвучить то, что не укладывалось в голове.
— Какое “такое”? — Искусница глядела на меня вроде насмешливо, но на самом деле зло. — “Такое” я тебе с ним сделать не дам, не допущу, чтобы ты из этого мира сумела уйти. А что до прочего… Всякая мать о своем чаде будет думать вперед других. Вот и Премудрая о моем сыне не думала, когда о тебе позаботиться старалась. Илья же — не дитя малое, а муж разумный. Уж кому, как не ему знать, что с хозяйками урочищ шутки плохи… Обвела его Милослава, облапошила. Что ж. Коль попался — пусть служит. Только сверх положенного я с него взять не позволю!
Жуткий мир.
Мир, где даже ведьма-мать, узнав, что было сделано с ее ребенком, считает сделанное приемлемым — а не спешит к нему на помощь.
— Что ж, Настасья Искусница. Я тебя услышала.
Из горницы её я выходила на деревянных ногах, с лестницы не шарахнулась сама не знаю, каким чудом.
Искусница не пыталась меня задержать — двери и калитка распахивались передо мной по хозяйской воле мгновенно, без задержек.
— Домой? — вскинулся при виде меня Булат.
— Да. В Премудрое урочище.
Домой. Домой, чтоб вас всех.
Внутри меня зрело понимание, что “в урочище” — это теперь “домой”.
И в груди, слева, там, где сердце, отзывался на это понимание колкий неудобный шар. Ворочался, царапался, мешал дышать.
Как бы в обморок не грохнуться.
Сказать Булату, что мне не хорошо?
С другой стороны, а зачем? Волшебный конь обещал мне, что не уронит? Вот пусть и не роняет.
Ритуальное топтание на месте, короткий разбег в три шага, прыжок — и без малого тонна запредельной мощи взмыла в невозможном прыжке, унося на спине меня.
А когда конские копыта знакомо ударили в землю, я поняла сразу две вещи: что в обморок я таки не грохнулась, и что колкий неудобный шар под сердцем от магии Булата и перепада высот никуда не делся.
А жаль. Мешал.
Что-то меня повело слегка от новостей по итогам визитов к соседкам: я вроде бы понимала, что воздух не может быть густым, как кисель, это кукушечка у меня в голове захлопала крыльями, подбивая крышу откочевать от родного гнезда, но как-то мне всё это стало безразлично.
По-фиг.
Даже злорадствовать не было сил.
А ведь я предупреждала их, что не вывезу? Вот, пожалуйста, не вывезла.
Завела коня во двор, отпустила — и он сам бодренько потрусил в стойло.
Сейчас зайду в избу и, не откладывая больше на потом, наконец-то нарыдаюсь. Надо только постараться половину урочища в процессе не снести. В прошлый раз, когда меня посетила подружайка истерика, торнадо только силами дядьки Кощея удалось на составные части разделить.