Вода в бане есть, кормить его пока повременим, стены из цельных бревен и надежная дверь, сделанная лично Илюшей гарантируют, что так просто молодой человек из заточения не выберется. А если выберется — лучше ему это не сделает: мысленная команда черепам — и они послушно заворочались на кольях, чередуясь через один и глядя теперь не только в лес, но и во двор.
В избу Алеша зашел следом за мной — бог его знает, что он хотел, но у меня были свои планы.
Усевшись за стол, я приказала:
— Докладывай.
Богатырь аж споткнулся:
— Что докладывать?..
Я свела брови: мол, таким помощником я не довольна!
— Поручение моё выполнил?
— Выполнил. Лекарство отнес, всё, что ты на словах приказала — передал. Хозяева просили кланяться за заботу, обещались отблагодарить, как только случай выпадет. Но я о другом говорить с тобой хо…
— Как себя дети чувствуют, выяснил? — перебила я, не дослушав.
Не очень-то мне интересно, чего от меня хотел человек, для которого я — где-то на уровне мешка с зерном!
— Вялые да слабые, но хуже не становилось. Премудра…
Я вздохнула и снова перебила:
— Алеша. Я просила тебя подробно узнать, как себя чувствуют больные дети. “Вялые да слабые” — это не подробно. Мне нужно знать доподлинно: не было ли жара. Как едят. Просились ли по нужде. Ты выяснил?
Богатырь молчал, и вид у него был — дурак-дураком.
Выглядеть дураком Алеше явно не нравилось.
Он встрепенулся, стряхивая с себя это ощущение, взглянул на меня зло.
Я встретила его взгляд спокойно.
Ну… с виду — спокойно.
Так-то большие ягодичные мышцы сжимались, да.
— Что-то ты, Премудрая, больно неласково гостей принимаешь, — надавил он голосом.
Прекрасно зная, что выгнать я его не могу: скоро начнет темнеть, а ночное урочище — место не для обычного человека, обделенного магическим даром. И случись что с ее кровиночкой — Искусница мне не простит.
— Так ведь гости, Алеша, тоже разные бывают, — ласково ответила я.
Злость хлестнула кнутом: вспомнилось разом всё, как с первого шага на моем — моем! — дворе принялся цеплять моего Илью, как задевал меня саму, как…
И ясно при этом понимал, что ничего ему за это не будет: Илья злости не затаит, а я…
Решение сформировалось само.
Слова поднялись из глубины моей сущности и дались легко:
— Вот что, Алеша. Дело к ночи, а мне тебя и спать уложить некуда — сам видишь, места нет.
Я обвела взглядом избу. Пустые лавки вдоль стен, добротные, да еще и перебранные Ильей, застеленные ткаными ковриками предшественницы, недвусмысленно подтверждали: места нет. Для тебя.
Уперев взгляд в богатыря, я, чувствуя, как звенит в голове, как бежит дрожь по коже, закончила:
— Так что лети-ка ты к матери — у нее и ночуй. Она тебя и расколдует.
…а у меня — лапки!
И стоило словам прозвучать, как в сердце ширнуло, а сила, моя сила, заполнявшая в моем доме всё, вспухла вокруг богатыря, охватив его дрожащим маревом, исказила обзор, размыла зрение…
И с хлопком на пол шлепнулся здоровенный серый гусь.
…а сила всё клубилась, кружилась вокруг меня, ласкаясь, потираясь о плечи и щеки, и было ее много-много, куда больше, чем я видела, чем могла даже предположить, она расстилась вокруг, как безбрежный океан…
Я сморгнула.
Посмотрела на… на богатыря.
Ой, мамочки!
Я глядела расширенными глазами и не верила, что это действительно сделала я, что вот эта птица — Алеша, что...
Гусь, отвлекая меня от круговерти взъерошенных мыслей, вытянул шею и зашипел.
А в следующую мгновение я оказалась на лавке, оглушительно визжа.
Илья ворвался в избу, не успела я еще выдохнуть весь запас воздуха из легких.
Собранный, с оружием наизготовку, он метнулся взглядом по комнате, ища врага, нашел меня, гуся, гуся, меня…
По мере осознания того, что опасностью, загнавшей меня на лавку, был именно гусь, во взгляде богатыря появлялось очумевание. Медленно, но очень явно.
Но, слава богу, оружие убрал — не хватало еще, чтобы он братца зарубил… А убрав меч, Илья шагнул вперед, неуловимо-быстрым движением нагнулся — и вот уже гусь повис в его руке, надежно сжимающей разом оба грозных крыла.
Стукнула дверь в сенях — Илья вышел, но скоро вернулся.
— А Алешка где?
Я, как раз успевшая спустить ноги на пол и сесть на лавке по-человечески, замерла.
То есть… Он что… не понял?..
— Так ведь… — я показала взглядом в сторону двери.
Лицо Ильи закаменело. В избе повисла тишина. Тяжелая, вязкая.
В этой тишине до меня медленно доходило, что я наделала.
Я. Превратила. Его брата. В животное.
Точно так же, как моя предшественница посадила на цепь его самого.
Богатырь развернулся и вышел прочь.
Но ведь не так всё! Я же… Я же не имела ничего подобного в виду, не хотела ни унизить, ни… Здесь же в птицу каждый второй обращается — так что это не то же самое, что в цепного пса! И… я просто хотела, чтобы он свалил куда угодно, а куда его девать, когда вот-вот стемнеет, и из леса полезет нечисть? А птицы летают быстро, птицей он до матери доберется безопасно — и она его расколдует!
И я не хотела от него подневольной службы! И условий обороту никаких не ставила!
В сенях скрипнула закрытая дверь. Илья ею не хлопнул — аккуратно за собой притворил.
Сторожевые черепа показали мне его, бездумно глядящего в запертые ворота, а потом и Алешу — темную точку улетающей птицы вдалеке.
Мне хотелось вскочить, метаться. Спорить, доказывая Илье что он не прав, что все не так, как он увидел, что он зря обиделся…
Но… он был прав.
Я действительно поступила так, как Мирослава.
Просто потому, что могла.
Потому что решила, что мне можно.
Потому что мне в голову ударила сила.
— А куда подхватилась?
Гостемил Искрыч выскочил из-за печки, как черт из табакерки, стоило мне только попытаться подняться.
— Как с утра толком не поемши скакала — так весь день голодная незнамо где и носилась!
— Гостемил Искрыч, да не хочу я есть, не на…
— Как — “не надо”? Как это — “не надо”?! — домовой воинственно стопорщил бороду, выставил её вперед. — Это этим двоим — “не надо”, за то что Премудрую чуть не уморили, да еще и расстроили! А хозяйка в своей избе голодной не останется!
Поддавшись его напору, я села обратно, и кот, невесть откуда вытекший черной шерстистой каплей, втек ко мне на колени, и свернулся клубком, и замурлыкал. Пальцы сами собой зарылись в короткую плотную кошачью шубу.
— У меня уж с обеда, матушка, всё готово, — ворковал Гостемил Искрыч, стремительно меча из печи на стол еду. — Вот сейчас поешь, потом в баньке попаришься, все печали с души и омоешь! Все хорошо будет, Премудрая, всё наладится! Да ты ешь, ешь, матушка, ешь, да о худом не думай!
Настасья Искусница хохотала. Успокоившись было, утерла выступившие слезы — но взглянула на младшего сына, и снова залилась звонким, молодым смехом.
Алеша, вольный богатырь, молча сопел, в очередной раз понимая: родительниц их с братьями хоть и нежная матушка, а все ж ведьма и есть!
— Хоро-о-ош! Нет, ну хорош!..
“...гусь”, — мысленно добавил несказанное Искусницей слово Алеша.
— Ты же сама велела — к девке приглядеться да обаять!
— И как? Обаял?
И, глядя на медленно заливающегося краской младшенького, Настасья Искусница, старшая из ведьм трех темных урочищ, снова расхохоталась.
Глава 12
Раз, два, три, четыре — мерила я шагами пятачок свободного пространства в центре горницы. От стены, вдоль которой выстроились сундуки, до двери — ровно четыре шага и разворот.
Раз, два, три, четыре — разворот, и огонек, слабо разгоняющий для меня ночную мглу, заплясал на носике глиняного светильника в потоке воздуха.
Илья ужинать так и не пришел, и ночевать остался на улице.
Ну как так можно? С его комплекцией не есть вовремя — это себя не беречь. Ладно, на меня он зол, и за дело, но себя-то зачем наказывает?
Раз, два, три, четыре — мимо стола, на котором лежит колдовская книга, вобравшая опыт многих поколений Премудрых, мимо сундука с колдовскими артефактами редкой силы. Разворот!
Сила — силой, а ни книга, ни артефакты детей вылечить не смогли. Вернее, не смогла я, а они — не сумели помочь, да и мне ли их винить, за то, на что у самой не хватило соображения?
Это как Алешу винить за то, что я с Ильей поссорилась.
Раз, два, три, четыре — разворот.
Надеюсь, с Алешей все порядке и до матери он долетел. И не потому, что Искусница мне не простит, случись что с ее чадушком — а потому что я сама себе этого простить не сумею.
Раз, два, три, четыре, разворот — позвонить ей, что ли? Я бросила взгляд на сундук, куда вернула магическое зеркало.
Или иначе попробовать?..
Я замерла.
Нить свершенного колдовства нащупалась легко, далась в руки, признавая за мной силу и право, и будто ласкаясь к хозяйке. А потянуться вдоль нее волей оказалось и вовсе проще простого — потянуться, чтобы ощутить, что там, на том конце чар больше нет петли, спеленавшей злобного молодца, и не оборвана она смертью богатырской, а расплетина аккуратно, бережно, умелой рукой.
И не нить это больше, а лишь след ее.
Облегченно выдохнула: всё с Алешей в порядке — жив, цел, человекообразен и от меня далеко. Вот и славно, вот и ладно!
Хм… А с детьми так получится? Я им силу отдавала!
Нащупала, потянулась. В том ли дело, что колдовала я не здесь, а в семи верстах отсюда в Черемшах, в другом чем-то — след поднялся тяжелее и был едва ощутим. Впрочем, главное он все же показал: живы, все пятеро. А что слабы, так другого и не ожидалось.
Снова тронулась с места: раз, два, три, четыре. Разворот — принесла же его нелегкая!
Вколыхнувшуюся было злость задавила. Усилием воли, безжалостно: каждый отвечает за себя. Вот и Алеша отвечать за сделанное мной не может — сама дура.