…успела так подумать, и поняла, что проваливаюсь в тропу, и ушла уже по щиколотку в землю, не в силах сделать ни шагу, а прямо передо мной, постепенно проявляясь из-под морока, наливается силой – моей силой! – разрыв-трава.
Рыже-красные косы соперницы блеснули в тусклом солнечном луче, когда она гортанно вскрикнула и взмахнула руками… Я только и успела, что дернуть свою силу назад, вложившись в этот рывок всей собою.
Жахнуло так, что в ушах зазвенело. Полетел в лицо лесной сор, взвился вверх птичий грай.
Я отчаянно затрясла головой, заморгала, пытаясь прийти в себя. Звон в голове прошел, но зрение, кажется, пострадало: все вокруг словно белесой пеленой заволокло.
А, не, это пыль столбом встала. И сквозь эту пыль видно, что на месте, где букетик недоподаренной мне разрыв-травы лежал, пятно выгоревшее, а супротивница моя стоит, красивая, моргает, мелким мусором обсыпанная.
А потом ме-е-едлено, плавно, подломившись в ногах, падает на тропку.
Которая меня, кстати, больше за ноги и не держит.
Если это еще какая-то ловушка, то Василиса однозначно заслуживает первую премию за лучшую роль в театре одного актера!
Сил нет, как эта дура меня достала!
Я смотрела на поверженную соперницу и внутри не колыхнулось даже ни капли злорадства, ни удовлетворения. Было горько и досадно.
…Только что дальше-то с ней делать?
Убить не смогу. Оставлять здесь нельзя. Пока что она без сознания, но я уверена, что ее взгляд, когда она придет в себя мне не понравится. Она будет мстить, не чураясь никакими средствами.
— Булат, — позвала я, и конь чутко прянул ушами. — Отвези ее куда-нибудь подальше. Да так, чтобы обратно дороги не сыскала.
Переваливать с больной головы на здо… лошадиную, отличное решение, я считаю!
— Будет сделано, хозяйка.
Кое-как я взвалила бессознательное старушечье тело на лошадиную спину. Богатырский конь, как-то по особому припляснул на месте, грохнул копытами о землю и исчез во вспышке света.
Странно. Раньше таких фокусов за ним не водилось. Или это спецэффекты перехода на сверхсветовую скорость?
В лесу было тихо.
Оглушительно.
Я не сразу это поняла, но не пели птицы, не пищали комары, не жужжали мухи, даже деревья не шелестели. Я закрыла глаза и набрала в грудь воздуха, а потом медленно выдохнула.
И лес задышал.
Все хорошо.
Я справилась.
Смогла. Хоть никогда и не верила, что смогу.
И теперь…
Я потянулась мыслью, силой туда, где ныло и болело.
Уже не на поляне, в дружинном тереме.
Но плохо. Все плохо. Настасья не справляется. Никто не справляется.
Богатырская жизнь утекала из как песок сквозь пальцы и никто ничего не мог сделать.
Я стиснула зубы и зажмурилась, пытаясь удержать слезы.
Какое там “справилась”, когда самое главное не смогла?
Внезапно взметнувшаяся злость на саму себя придала сил.
Конечно, не смогла, если стоять тут и слезы лить. Легко говорить “я ничего не знаю” и “у меня лапки”. Легко искать себе оправдание. Вместо того, чтобы искать спасение.
Прошлая Премудрая, может, и не была такой уж мудрой, раз вместо себя притащила зеленую девицу из другого мира, но и дурой она тоже не была. Не стала бы она остаток жизни отдавать за ту, кто не выдержит местных испытаний.
И ведь права была.
С одним справилась, на очереди — другое. Еще более важное.
Когда белая лебедь грохнулась о подворье, превращаясь в саму меня, Гостемил Искрыч, карауливший на крыльце, аж подпрыгнул.
Я же взбежала по ступенькам, ворвалась в дом, взлетела на второй этаж.
— Плохо все, Гостемил Искрыч, — бросила на ходу. — Илью спасать надо.
Домовой охнул.
— Чем помочь, хозяйка?
Я застыла на мгновение, глядя на него.
— Не знаю пока. Но найду.
Волшебная книга.
Тяжелый том, сложная вязь полузнакомого шрифта. Если я возьмусь ее читать, то не только Илью не спасу, но и сама тут же и состарюсь, пока разберу, да переведу, да осмыслю.
Но ведьма я или не ведьма?
Ведьма!
Я положила ладони на обложку. Погладила.
Закрыла глаза, прислушиваясь. К себе, к силе вокруг, к…
Не знаю к чему. Но было что-то еще. Неживое дыхание. Беззвучный шепот. Пустое присутствие…
Неуловимо и в то же время ясно.
Я понимала, что мои чувства сами себе противоречат, но запретила рациональной сознательности вмешиваться в процесс. Не время, не место.
Есть ли в этой книге лекарство, которое поможет богатырю?
Тишина. Обложка под ладонями холодна и неотзывчива.
Ответ нет? Или то, что я делаю не работает?
Неизвестно, что хуже.
Хорошо, не лекарство. Есть ли заклинание, которое его спасет?
Чары?
Нет?
Зелье, заговор?...
Обряд, в конце-концов! Что-нибудь!!!
Ладони обожгло.
Я отдернула их от неожиданности, и в то же мгновение книга распахнулась, зашелестели страницы, обдав лицо жарким воздухом. И раскрылись на развороте с изображением трех странных существ, больше всего похожих то ли на девичьи силуэты, то ли на полощущиеся в воздухе простыни: белый, серый и черный…
Вгрызаться в устаревшие слова было непросто, но я сосредоточенно читала, водя пальцем по строкам.
Догрызла.
И заколебалась.
Поможет?
Вероятно поможет. Должно помочь.
Но…
Хорошенький выбор: между смертью и новой цепью. Пусть и не настолько тяжелой
Я все готова отдать, чтобы он выбрал жизнь. Все!
Тряхнула головой.
Ну и нечего думать тогда. Встала и пошла спасать своего богатыря.
— Гостемил Искрыч, — позвала я. — Совет нужен…
Копыта Булата очередной раз грохнули, на этот раз не о землю, а о дощатый настил перед богатырским теремом. Откуда говорящий конь знал, где сейчас Илья, я понятия не имела, но как-то сразу поверила, что раз привез сюда, значит здесь.
Я успела поймать пристальные взгляды дозора на башнях, но никто не шелохнулся и слова не сказал, когда я взлетела по ступеням, расступились в дверях, посторонились в коридорах. Я ворвалась в светлицу и врезалась в чью-то спину.
Спина, могучая такая, стена, а не спина, передернула плечами, как от комариного укуса, а потом обернулась. И тут же плавно оттекла в сторону. И другие спины передо мной расступились одна за другой, образуя в тесной от присутствующих людей комнате просвет. И в этот просвет серые глаза моего богатыря смотрели на меня в упор.
И сердце вспорхнуло куда-то вверх — все хорошо? Все наладилось? А я дура переполошилась…
Он полулежал на лавке, Настасья сидела рядом. А все остальные…
Кто это все?..
Сердце рухнуло вниз от понимания.
Прощаются.
Нет.
Нет-нет-нет.
Рано прощаться.
— Мне с Ильей поговорить надо, — произнесла я сухим голосом, сама его не узнавая. Он звучал лесным эхом, страшной силой, резонировал, вызывая дрожь по позвоночнику. — Наедине.
— Добро, Премудрая, — негромко проговорил Илья, не выпуская меня взглядом.
Люди пришли в движение, двигались, потянулись к выходу, обтекая меня как вода, и несмотря на тесноту, да на богатырские развороты плеч — ни один не задел.
Последней вышла Настасья. Без вопросов, без недовольства. И прикрыла за собой дверь.
Первый шаг дался мне труднее всего. А другие я даже не заметила. И вот мои ладони уже лежат на богатырской груди. И под ними жжет, горит проклятье, его сейчас сдерживают настасьины подпорки, сила влита щедро, как бы не слишком, удивительно, как только Искусница на ногах еще стоит. Но чувствуется, как эти подпорки трещат, сдают, и в трещины продолжает убегать богатырская жизнь, с каждым мгновением сильнее. Только и способны эти подпорки, что дать попрощаться…
Я вздрогнула от прикосновения к щеке, удивленно сморгнула и с еще большим удивлением поняла, что щеки мокрые, и это Илья с них слезы вытирает.
— Не плачь, Еленушка, я сам дурак.
— Конечно, дурак! — мгновенно взвилась я. — Ты чем думал, когда один против ведьмы пошел?
И ладонь сама собой в кулак согнулась и ткнула в то самое место, где свилось ядовитой змеей проклятие. Проклятию от этого, конечно, ничего, да и мне не полегчало. А вот богатырь от такой атаки слегка обалдел.
— Так… не один же.
— С целой ратью без ведьмы все равно что один!
— Хорошего же ты о богатырях мнения, Премудрая, — насупился Илья.
— А что, скажешь, не права?!
И тут я поняла, что меня на истерике несет и резко придержала лошадей, а потом и назад попятилась. Злость злостью, а весь честной богатырский народ оскорблять тоже не дело. Тряхнула косой, собралась.
— Не за тем я пришла, Илья.
Вроде, и план был простой и четкий, а все равно в груди сжималось, и сердце вело себя как припадочное, и слова терялись.
“А зачем тогда, Премудрая?” — читалось в серых глазах.
Я набрала в грудь воздуха и выпалила как есть.
— Хочу, чтобы ты взял меня в жены.
Наверное, нельзя было сказать умирающему более нелепую вещь.
Не то, чтобы у меня был обширный опыт, что можно, а что нельзя говорить умирающим!
И я, пользуясь его замешательством, продолжила, тараторя, сбиваясь, мешая правду с ложью, желания с необходимостью. Сама толком не понимая, что говорю.
— Не могу я так тебя отпустить, Илья. Не могу! Я ведь не прогоняла тебя. Я давала тебе свободу. Надеялась, что останешься, но не подле меня, а рядом со мной, понимаешь? И когда ты ушел, у меня сердце оборвалось. Рухнуло. А ты, оказывается, на Василису пошел. Дурак, так и есть. Но и я дура. Я не могу тебя отпустить, Илья. Но если удержать не в силах, так побудь моим еще хоть немножко. Хотя бы ту капельку, что осталась.
Я сама не заметила, как в процессе речи, не зная, куда себя деть, уткнулась лбом в его лоб, а пальцы стиснули рубаху на груди. У меня по щекам, кажется, снова текли слезы, хоть я и старалась не всхлипывать, не срываться в истерику.
— Пожалуйста, Илья, даже если я тебе не мила, не оставляй меня так. Чтобы я могла скорбеть по мужу, а не по тому, кто прислуживал мне против моей и своей воли. Я и без того не знаю, как мне быть без тебя, а уж если расстанемся так, как расстались — и подавно…