— На Советской.
Роман упрям, уперся на пустом месте, какой ему смысл?
— Что-то устал, — сказал я. — Это все из-за погоды. Когда долго идут дожди, а потом резко солнце… Не переношу такие кувырки, в голове как на струнах играют, дзинь, дзинь…
Дистония. Теперь я в этом не сомневался. Еще немного, и она меня прикончит.
— Ладно, — поморщился Роман. — Я понял. Хорошо, Витя, хорошо, отдыхай…
Роман пошагал в сторону Советской.
Сука этот Шмуля. Какого его сюда занесло? Плясал бы себе, как все приличные дэнсеры, вон Паша Воркутэн не лезет никуда, живет безмятежно, в достатке, поехал на гастроли в Мончегорск, молодец. Этот же застрял. Вряд ли из-за Кристины, он, конечно, за нее зацепился, но не настолько, чтобы остаться в Чагинске.
Зачем он здесь.
— Рома, погоди…
Роман не останавливался, пришлось догонять.
— Что ты намереваешься у них спросить?
Роман шагал молча. И быстро, я едва за ним успевал — рассердился Роман.
— Ладно, Рома, ладно, я пойду с тобой сегодня. А завтра уеду.
Он не останавливался. Почему я должен еще и за этой истеричкой бегать?
Я сюда за этим приехал…
Роман попытался ускориться, но я не отстал.
— Она меня послала, — сказал я громко. — Кристина.
Роман остановился.
— Это тогда случилось… давно. Я в нее влюблен был. В детстве. Такая история… Романтика, все дела.
— И что? — спросил Роман.
— И ничего. Облом, вернее. Понимаешь, я…
Пассажирский на Кустанай. Я мог бы успеть. Даже сейчас, если побежать, то успею. Далекий, знойный Кустанай, арбузы… или дыни. Или что там растет, хурма, инжир. И ехать туда, наверное, неделю, валяться на верхней полке, есть бутерброды и не думать. Чувствовать, как по мере удаления от Чагинска все случившееся в последнее время размывается, утрачивает форму, исчезает и выцветает. Думать, что я больше никогда не увижу Механошина, Зинаиду Захаровну, Федора и Люсю из «Чаги»… чудесная неделя на верхней полке. А лучше не думать, лучше забывать. Да, не думать, пиво на каждой станции, вяленая рыба незнакомых названий, сушки, Кустанай — отличный город. Там наверняка был комбинат, глиноземный, или нефтеперерабатывающий, или белково-витаминный, или угольный разрез. Снял бы квартиру, коридор выкрашен зеленым, вид на трубы, смотрел бы, как они дымят. Бродил по центральным улицам, ел лепешки и кустанайскую молочку. Сходил бы на концерт монгольского металла, на выставку этнического эстампа, в музей Куратова, посетил бы рынок и барахолку, купил бы плешивый коврик с непонятными узорами.
В Кустанай. Там наверняка проблема с жарой, на ночь на окно следует вешать мокрую простыню, а под кроватью держать гирьку на веревке.
— Она мне давно нравилась, но я… не решался все. Ну, сам понимаешь, она же вон какая, а я, в принципе…
Задрот. Но это я не произнес.
— Однажды мне отец по пьяни двести рублей подарил. Я сначала хотел велик новый взять, но потом передумал и купил разной хрени — жвачек, кассет, два сникерса, прозрачную пластмассовую линейку, «Монтану» с музыкой. У тебя, Рома, была «Монтана» с музыкой?
— Нет, кажется.
— Твоя молодость, Рома, была ужасна. А у меня была «Монтана» и восемь мелодий в ней, и я на них возлагал серьезнейшие надежды. В Чагинске тогда калькулятора было не найти, а тут восемь мелодий! Я приехал, и дня два мы с Кристиной слушали «Монтану»… И я ее еще шоколадками угощал. «Бэд Бойз Блю» ей подарил на кассетах, четыре альбома. Думал, что это как-то… поменяет ее отношение…
Роман слушал.
Четыре альбома, две кассеты BASF, каждая по пятнадцать рублей. А Кристина сказала, что «Бэд Бойз» сопли сопливые, вот «Депеша» да, депешисткой оказалась.
Но кассеты взяла и записала на них своих «Депешей». А я эти «Басфы» год, между прочим, в упаковке хранил, сам писал на всякую корейскую фигню.
— Короче, жестокая любовь случилась, — сказал я. — С моей стороны. А Кристина не замечала. Хотя, думаю, замечала, тогда в этой дыре о BASF и мечтать не могли… Рассчитывал, хоть поцелуемся. Но она никак и никак, хотя я и старался… Ну и в один день решил немного форсировать.
Роман поглядел с сочувствием. Мне самому хотелось взглянуть на себя с сочувствием, каждый раз когда я вспоминал тот поход…
— Я ее в кафе пригласил. Тогда рядом с «Дружбой» был тир в старом вагоне, тир выгнали, а в вагоне кафе открыли. Кажется, «Утка»… Или «Будка»… У меня еще двадцать рублей оставалось, так что решил гульнуть…
Я зашел тогда за Кристиной, и мы отправились в «Будку». Я Кристине не сказал, что в кафе, пригласил погулять до РИКовского, а когда шли мимо «Дружбы», как бы невзначай увидел кафе и предложил. Она удивилась или сделала вид, что удивилась, уж не знаю.
Сам я в это кафе еще не заглядывал, но внутри там все обделали вполне себе — и барная стойка, и пара столиков, и кофеварка, и мороженный аппарат. Алкоголь, судя по обьявлению, в «Будке» начинали отпускать в семь вечера, а днем подавали мороженое, пирожные, молочные коктейли и кофе.
Посетители отсутствовали; за стойкой дежурила рыжая тетка в белом столовском халате, на меня поглядела крайне скептически. Мы с Кристиной вежливо поздоровались и уселись рядом с телевизором.
Я и раньше посещал кафе, но не с девушкой, а с ребятами. У себя на зимних каникулах мы ходили в «Лакомку», брали песочные пирожные и горячий шоколад, съедали и выпивали все и быстренько бежали домой — «Лакомка» располагалась на территории парковцев, они любили заглядывать в кафе, пробивать чужакам фанеру и обтрясать карманы. В Чагинске в рог, в принципе, задвинуть могли, но деньги никогда не отбирали; кроме того, я был с девушкой, а в Чагинске еще действовали старинные правила наезда, так что я не особо в эту сторону переживал.
Тетка не спешила к нашему столику, и тогда я сходил и взял меню сам. Оно разнообразием не порадовало, но цены оказались нормальные, к тому же я заметил в меню знакомое — молочные коктейли и пирожное «Эклер», это и заказал. Тетка принялась громко брякать принадлежностями миксера, и на эти звуки показалась вторая, не рыжая, но с ироничным лицом. Она ничего не делала, наблюдала из-за барной стойки.
Кристина молчала, я тоже молчал. Надо было раньше придумать, о чем говорить. Почему-то не в кафе я сразу знал, о чем говорить, а здесь ни одной хорошей мысли, наверное, поэтому я стал рассказывать про салон звукозаписи, который открыли в нашем доме, и что там полторы тысячи наименований групп, правда, запись стоит десять рублей, но зато пишут с бобинников, а кое-что и с лазерных дисков.
Кристина слушала.
Тетка принесла коктейли с соломинками, и мы с Кристиной стали пить. Сами коктейли оказались вкусными, мороженого не пожалели, и ванильный сироп имелся. Кристина сказала, что это самый вкусный коктейль, который она пробовала, однажды они с мамой ездили в Мантурово и в ресторане пробовали коктейли, так этот лучше. И вообще в «Будке» неплохо. Я кивнул, стараясь изобразить пресыщенность в посещении кафе, а тетка брякнула на барную стойку тарелку с пирожными. Я понял, что к столу она ее не понесет, и отправился сам, по пути заказав еще и горячий шоколад.
Эклеры оказались холодные, сухие, а начинка отдавала маргарином, вкус спасала глазурь, ее, как я понял, приготовили не из какао-порошка, а из растопленного шоколада. Конечно, к холодным эклерам отлично подошел бы шоколад, но его никак не могли подать. И мне казалось, что не очень и торопились. Тетки поглядывали на нас, и я нервничал еще сильнее, озирался и от этого чувствовал себя глупо. Спросил, может, Кристина еще чего хочет заказать.
Кристина стала изучать меню, а тетки курить, я слышал, как ехидно шипят их сигареты. В кафе было слишком тихо; в «Лакомке» всегда заводили кассету с видеоклипами, в «Будке» видеоплеера не держали и телевизор оставался выключен. И музыки никакой не играло, хотя магнитофон имелся. Я хотел попросить включить, но понял, что тетки назло поставят Ротару или «Ласковый май», будем сидеть как дураки. Но все-таки спросил, почему шоколад так долго варят, а рыжая ответила, что я никакого шоколада не заказывал. Я стал спорить, а Кристина изучала меню. Тетки в один голос заявляли, что шоколада не было, они не глухие, я растерялся, а Кристина сказала, что ничего страшного, она и не хочет шоколад, может, лучше кофе?
Рыжая вздохнула и снизошла, быстро разбавила кипятком растворимый из банки. Я не очень разбирался, но полагал, что кофе в кафе надо молоть и варить, но ругаться было глупо, к тому же я увидел, что рыжая нарочно окунула в чашку крашеный ноготь. Кристина не заметила, а я не сомневался, что это специально, хотел попросить другой кофе, но понял, что бесполезно, получится только хуже. Кристина потянулась к чашке, а я сделал вид, что дернулся, и сшиб чашку. Чашка разбилась, тетки принялись ругаться и требовать денег за бой, совали мне под нос прейскурант, и все стало совсем плохо, я расплатился за чашку и за остальное. Мне хотелось сказать этим гадинам мерзкое, но я постеснялся.
Мы вышли из «Будки», продолжали молчать, и я, чтобы разговориться, брякнул, что «Бэд Бойз Блю» все-таки гораздо лучше «Депеш Мод». Кристина хихикнула.
А я принялся доказывать и говорил, что надо слушать музыку на приличном корейском двухкассетнике, а не на «Весне», тогда услышишь все…
— И она тебя послала? — спросил Роман. — Из-за этого?
— Ну… начало было положено. Я вел себя как придурок… Потом продолжилось… Кстати, ты говорил, что недалеко.
— Я думал, что недалеко…
Ясно. Хитрый Шмуля.
— Ладно, пойдем уж, — сказал я.
Все равно надо чем-то занять этот день.
— Я к тому, что Кристина… ну, никогда не была моей девушкой, — сказал я. — Соседка скорее. Иногда мы дружили, но чаще нет. Знаешь, в детстве друзья постоянно меняются, сегодня Славик, завтра Владик. Так что… Мне ее, конечно, жаль, но… Я больше десяти лет ее не видел…
И снова я оправдываюсь. Это плохо. Мог бы сказать «идите в задницу», а я все ищу объяснения.
— Мне она показалась… очень доброй.