Почему Федор? Я в Чагинске скоро месяц, но чаще всего встречаюсь именно с Федором. А я, может, хотел бы встречаться с другими людьми. С мужиком, водителем старенького бензовоза, отцом четырех детей, любителем рыбалки, спокойным и честным. Который любит молча курить, втихаря отпускает пойманную рыбу, от которого можно не ожидать пакости. С провинциальным механикусом, обычным таким районным Кулибиным, который обязан проживать в каждом городке, работать в «Сельхозтехнике», а по вечерам конструировать вездеход из старого «Запорожца», ну и немного вечный двигатель. Где бухгалтер хлебозавода, ловелас-неудачник в жизни и гениальный художник по призванию? Где несчастный поп, бьющийся с бестолковым приходом, зашуганный матушкой и замордованный начальством, жалкий, но при всем этом причастный Тайнам? Где молодая учительница-новатор, отдающая сердце детям и сражающаяся с косностью их родителей? Где старый хирург? Тот самый старый хирург? Я пересекся с ним один раз, но, пожалуй, хотел бы познакомиться лучше. Но я не встретил его больше, зато встретил Салахова, группенфюрера чагинских эскулапов.
Куда бы я ни пошел, везде Федор. Светлов. Механошин. И Снаткина. И если бы я стал стараться, бродил бы по Чагинску больше, то наверняка встречал бы еще и Бородулина. И толстую бабу. Хотя вот Рома. Рома ничего, кажется. Но надолго его не хватит, если встречать на своем пути меня и Хазина, быстро станешь как я и Хазин.
— Как продвигается следствие? — спросил я.
— Так не я веду это дело, Витя, — ответил Федор. — Я же не следователь, так, с боку болтаюсь, патрульно-постовая.
С боку, но всегда с нужного.
— А кто следователь?
— Никто пока. То есть по нему работают, но человек сейчас в области… Я же говорил тебе — он с кепкой уехал. Короче, непонятки…
Дорогу переходили два кофейных стаканчика.
— Это еще что… — Федор затормозил.
Стаканчик с капучино помахал нам рукой. Я помахал ему в ответ.
— Твой корешок Хазин, похоже, мутит. — Федор поехал дальше. — Я вчера видел целую демонстрацию какой-то хрени, по Советской шли…
— Мобильники, — сказал Роман с заднего сиденья.
— При чем здесь мобильники? Бурундуки… Или шиншиллы. С хвостами с такими.
Шиншиллы шли по Советской, опоссум шумел на Сенной. Я люблю это время.
— Этот твой Хазин опасные намеки строит… — Федор вел машину медленно.
— Намеки? — спросил Роман.
— Ну да, намеки. По улицам города дружно шагают крысы — что может быть понятнее?
Федор повернул на Некрасова.
— Грызуны — это коррупция, тут я понимаю, — сказал Роман. — А что тогда символизируют стаканчики?
Федор задумался.
— Возможно, это прогресс, — предположил Роман. — В Чагинске нет… то есть явно недостаточно заведений общепита. Ни одной кофейни, например. Кофейни сейчас везде открывают, это тренд. Будущее.
— А стаканчики? — спросил Федор.
— Стаканчики символизируют, что будущее неотвратимо.
Спорить с этим было сложно.
— Да, будущее неотвратимо… А к Кириллу вы больше не ходите.
— С чего вдруг? — осведомился я.
— От этого только хуже получается. Мужики, вы не понимаете разве — у людей неприятности, люди подавлены…
— Я бы не сказал, что они как-то особенно подавлены, — возразил Роман. — Мне показалось, что этот Кирилл… вполне себе… неудрученный. Дрова колет.
Федор молчал. Словно бы раздумывал — сказать нам или воздержаться.
— Ну да, все так, — вздохнул Федор. — Это потому, что они записку нашли. Максим, оказывается, записку оставил. Под будильник ее положил, родители сразу не заметили.
— Что за записка?! — спросил Роман.
— Что они с Костяном отправляются на поезде на Байкал.
— Куда?!
Роман едва не выскочил с заднего сиденья.
— На Байкал?! А почему сразу не на Амур?! Или на Курилы? Фантастика…
Роман стукнул по водительскому креслу.
— Не надо нервничать, — посоветовал Федор. — Спокойнее! Вы, ребята, нервничаете больше, чем следует… И многим, между прочим, непонятно — с чего, собственно, вы такие беспокойные? В чем ваш интерес?
Роман не ответил.
— Ну, с Витенькой понятно, он по Кристинке с детства соплями исходит, а ты-то что, козак? Кристина сейчас так себе телка, не первый сорт, потоптанная, да и не жрет совсем, на фига она тебе?
Улица Некрасова заросла дикой травой, для проезда места оставалось мало, казалось, что мы едем по полю.
— А может, ты не простой козак? Может, ты засланный?
Федор подмигнул в зеркало заднего вида и рассмеялся.
Роман опять не ответил.
— А вы уверены, что это Максим оставил? — спросил я. — Записку?
— Почерк его, сразу сверили, записка его. Так что… все гораздо проще, чем вам представляется. Пацаны встали на лыжи, майданят где-нибудь. Мы на них, кстати, ориентировки разослали, поймают скоро.
Федор остановился у перекрестка с Огородной. Отсюда до «Дружбы» недалеко.
— А как же кепка? — спросил Роман.
— Кепка? Кепку проверяют в области, я же говорил… — Федор достал из бардачка сигареты. — Но, если по-честному, кепка не аргумент.
— Там же кровь! — сказал Роман. — Кепка в крови!
Федор закурил, и мне, как всегда, захотелось закурить.
— Я же вам говорил — кровь может быть чья угодно…
Федор протянул сигарету и зажигалку Роману, меня накрыло очередное дежавю, пожалуй, заварю вечером чагу. Чага имени адмирала Чичагина.
— Кстати, Черпаков написал на вас заяву, — сообщил Федор. — Утверждает, что вы угрожали ему и оскорбили действием.
— Это он меня оскорбил действием! — возмущенно воскликнул Роман. — Ты видел, какой у меня фонарь на полморды?!
— Надо было снять побои, — посоветовал Федор. — И тоже написать заявление.
Роман закурил, закашлялся, выдохнул, салон наполнился дымом.
— Разве ДНК выделяют только из крови? — спросил я. — Если человек носил кепку, там должны остаться потожировые следы, частицы кожи, волосы. Определить хозяина кепки легко, не так ли?
— Витя, ты это серьезно?! — хмыкнул Федор. — Ты думаешь, что в области смогут выделить ДНК из потожировых следов?
— Но ведь можно отправить кепку в хорошую лабораторию, — заметил я. — В Москву. Светлов мог бы посодействовать с этим…
Федор курил.
— Светлов, конечно, человек не последний, — сказал он. — Но лезть в уголовное дело… Опасно для имиджа.
Федор уставился на меня с прищуром.
— Скажем так, Алексей Степанович не единственный бугор на нашей помойке…
На улице Огородной жил брат моей бабушки. Кажется. Паршивая улица.
— Если они уехали на Байкал, чья тогда кепка? — упрямо спросил Роман.
— Будем выяснять, будем работать, — ответил Федор. — Работы до хрена, между прочим, а вы лезете, мешаете…
Я подумал, что вот сейчас точно начнется — Федор перейдет на другой голос, станет невзначай трогать кобуру, щуриться и угрожать. Намекать на угрозы.
— И так бардак в городе, а еще вы, — вздохнул Федор. — Эта ваша самодеятельность… Вчера к Черпаковым заходили, сегодня к Куприяновым, в клуб опять собираетесь… Зачем, Витя? Народ и так взволнован.
— Из-за Кристины, во-первых, — сказал я. — Мы с ней все-таки дружили. А во-вторых, нас Светлов попросил. Ты знаешь, сколько у него врагов? И ему не очень хочется, чтобы его компанию связывали с пропажей детей.
— Боюсь, слухов избежать не удастся, — сочувственно вздохнул Федор. — Я бы на месте Алексея Степановича серьезно думал, как минимизировать последствия.
Федор выкинул сигарету, поехали дальше, с Огородной на Дружбы.
— Каких слухов? — спросил Роман. — Пацаны сбежали на Байкал, какие могут быть слухи?
Федор принялся насвистывать. На улице Дружбы росли ясени.
— Действительно, Федя, — сказал я. — При чем здесь слухи?
Мы остановились напротив Культурно-спортивного центра.
— Слухи — они на то и слухи, — ухмыльнулся Федор. — Возникают по самым непредсказуемым поводам. Чего люди не напридумывают… Вот тебя взять…
Федор указал на меня пальцем.
— Ты тогда уехал вдруг, словно сбежал… Я хотел с тобой поговорить, а тебя уже — ау, был Витя, нет Вити. Так что многие посчитали, что ты не на ровном месте, так сказать. Поговаривали, что ты Кристинку огулял да и сдристнул подальше.
Я закашлялся.
— Шучу, — сказал он. — Не дергайся, никто так не думал.
Федор повернулся к Роману и добавил:
— Витенька раньше не по бабам был. В том смысле, что он-то их любил, а они его динамили.
По роже бы ему. Я осознал, что довольно давно хочу хорошенько смазать Феденьке по роже. Чтобы сопли кровавые веером. Лет пятнадцать, наверное, хочу.
— Но это раньше, — сказал Федор. — А сейчас все наоборот. Сейчас Витя баб не считает…
— До свиданья, Федя, — сказал я. — Тебе пора в конуру.
Мы с Романом вылезли из машины.
— Понимаю, Витя, — Федор кивнул. — Даже одобряю. Зинаида Захаровна, в принципе, баба сочная… Однако не форсируй, а то она опять в ментовку позвонит.
Я хотел плюнуть Феде в салон, но он газанул и успел укатить.
Мы с Романом стояли перед «Дружбой», на ступенях «Дружбы» сидели грибы. Белые, точнее, три боровика и пара сыроежек. Желтая сыроежка курила.
— А грибы зачем? — спросил Роман.
— Чагинск же, — ответил я.
— Это разве чага?
На всякий случай я вгляделся. Боровики, коричневые шляпки.
— В широком смысле.
— Видимо, они будут участвовать в Дне города. Кстати, за нами наблюдают.
— Возможно… Или ты о грибах?
Я указал на сыроежки.
— Нет, я о Федоре. Куда бы мы ни пошли — этот твой Федя тут как тут. Слишком скоро возникает, тебе не кажется? Или он сам присматривает, или приставил кого. Что, в милиции других сотрудников нет? Везде наш лейтенант Приставкин…
Федя кого-то приставил. Он сам лейтенант, кого он может приставить? Унтер-лейтенанта?
— Думаю, его на самом деле прикомандировали, — сказал я. — В сущности, он мелкая ягодка, суетится, суетится, а в случае чего крайним его назначат.
— За что крайним? — не понял Роман.