— Да найдут. За неоправдание надежд.
— Ну, не знаю… — Роман разглядывал грибы. — Для мелкой вошки слишком хорошо осведомлен. И борзый. Он мэру, часом, не племянник?
— Нет вроде. Хотя точно не знаю… Может, он внебрачный.
«Шестерки» Хазина не видно. Впрочем, он может и во дворе быть… Или пешком.
— Ладно, Рома, ты меня тут подожди, я не задержусь.
Роман отошел от грибов подальше.
В клубе «Дружба» стоял плотный запах краски, уайт-спирита, ацетона и паленого пенопласта, настолько мощный, что я наткнулся на него, чихнул и закашлялся. Фойе было окончательно превращено в мастерскую, в ней довольно ожесточенно работали дети от десяти до четырнадцати, скорее всего из летнего лагеря. Пилили, клеили, надували, красили, смеялись и кидались стружками, примеряли — мимо нас с клеевым скрипом проследовали три зеленых ерша. Костюмы были изготовлены с завидной фантазией — корпуса сплетены из зеленых пластиковых бутылок, украшены пенопластовыми шипами, а вместо глаз крашеные круглые фары.
В Чагинске необычайно сильны чучельные традиции, вполне может быть, это восходит еще к адмиралу Чичагину, увлекавшемуся приготовлением моделей из бабочек и жуков и собравшему достойную энтомологическую коллекцию.
Показался Роман, подошел.
— А ну, — сказал он. — Пялятся и пялятся…
Это он про грибы.
— А это что?
— Видимо, готовят костюмы… для парада.
— Ершей?
— Да. И шестеренки.
Я указал в дальний угол. Там два пацана клеили из картона ростовую шестеренку, а четыре готовые шестеренки стояли у стены.
— Ерши и шестеренки, — задумчиво сказал Рома. — «Ганз эн Роузес».
Это точно. Похоже, Хазин развернулся по полной. Изготовил костюмы телефонов, кофейных стаканчиков, ершей и шестеренок, возможно, костюм Чичагина, готовит реальное шествие. Смотр лучших творческих сил — сводный оркестр музыкальной школы и танцевального кружка, ансамбль «Дилижанс», пожарная часть, лесники, спортсменов обязательно прогонит — боксеров, тхэквондистов, художественную гимнастику. А в Чичагина нарядится сам Механошин.
— Рыбой, кажется, воняет, — поморщился Роман.
Думаю, это от костюмов ершей. Хазин велел обсыпать их для блестящести рыбьей чешуей. Тогда от шестеренок должно вонять солидолом.
К нам подскочила невысокая девушка в костюме Соломенной Птицы, спросила:
— Вы к Зинаиде Захаровне?
— Нет, мы к Хазину. Он здесь?
— Нет, его не было вроде. А Зинаида Захаровна обедает.
— Мне кажется, мы давно не обедали, — сказал я.
— Обед только для сотрудников, — предупредила Соломенная Птица.
— Чаю можно попить, — сказал я.
— Попьем, — сказал Роман.
Кафе размещалось на первом этаже, рядом со спортивным залом, я помнил. Зинаида Захаровна сидела за столом с печальной женщиной и ела шаньги с картошкой, запивая чаем из неожиданной литровой банки.
— Зинаида Захаровна, вы не подскажете ли… — начал было Роман.
Договорить ему не дали, Зинаида Захаровна с остервенением бросила шаньгу и вскочила из-за стола.
— Прекратите! Прекратите нас преследовать!
Она заорала непохожим на собственный голосом, чем меня серьезно напугала.
— Мы просто хотели спросить, где можно найти Хазина…
— Да сколько же можно! — Зинаида Захаровна шагнула в нашу сторону.
Она задела за ножку стола, банка с чаем опрокинулась, скатилась на пол и разбилась. Печальная женщина смотрела на нас с ужасом.
— Вас эта дрянь, что ли, подсылает?! — Зинаида Захаровна сжала кулаки.
Соломенная Птица незаметно исчезла из буфета.
— Чтобы я больше вас здесь не видела! — рявкнула Зинаида Захаровна. — Близко не подходите к нам!
Сейчас Зинаида Захаровна вцепится Роману в лицо, через секунду…
Мы снова отступили.
Жизнь есть перечень приступов и откатов, сегодня день мелких поражений, мы с Романом выскочили в коридор.
— Я же вам говорила, только для сотрудников, — сказала Соломенная Птица.
Из кафе продолжали доноситься крики и звон посуды.
— Мы ее никак не преследовали… — попытался оправдаться Роман.
Соломенная Птица лишь подмигнула.
Вернулись в фойе. Здесь продолжалась предпраздничная работа.
— Нет, я действительно ее не преследовал… — сказал Роман.
— Бывает. С кем не бывает?
Недалеко от нас возле стены стояло бутафорское копье. Сначала я подумал, что это бутафорское бревно, но, приблизившись, различил, что все-таки копье. Оно поднималось через весь вестибюль до галереи второго этажа и заканчивалось острым наконечником размером в полдвери.
— А это зачем? — поинтересовался Роман.
— Гигантское копье из папье-маше.
— Может, это не копье, а стрела, — предположил Роман. — Еще более гигантская.
Я тут же представил лук для этой стрелы и подумал: зачем нужна такая стрела и зачем нужен такой лук? В фойе вошли грибы и два мобильника.
— Голова болит, — сказал я. — Надышался этим угаром…
— Это радон, — с некоей обреченностью произнес Роман.
Скорее формальдегид.
Мы быстро покинули КСЦ и отошли от него подальше. Здесь дышалось.
— Это Пера, — вспомнил я.
— Что?
— Богатырь из Перми Великой. Наверняка это его копье.
— Пера из Перми?
— Это не та Пермь, что сейчас, — пояснил я. — Та другая, Великая. Южный форпост Гипербореи.
Мимо проехал зелено-белый «Кировец».
— Я был в Перми, — сказал Роман. — Я был там.
В Усть-Куломский КСЦ «Ошкамошка» инфильтруются мордовские сатанисты. Их предводительница и духовная мать Ульрика Кочнева организует кружок единомышленников и на праздник блаженной Вальпургии намеревается провести шабаш, замаскированный под смотр культурных сил района.
— Домой? — спросил Роман.
Однако Ульрику ожидает непременное и сокрушительное поражение — в Сыктывдинском КСЦ «Ен Бур» сильны позиции Агаты Ижемской, собравшей вокруг себя силы добра, гармонии и света.
— Пойдем… лучше погулять.
Грядет Великая Ружь, в ходе которой Ульрика будет низвергнута в зловонную прокудливую пустоту.
— В «Растебяку»? — предложил Роман.
— Нет, на воздух… Стоит часик побродить, пожалуй. Может, на РИКовский?
— Ты думаешь, он там?
— Кто? — не понял я.
— Светлов.
— Зачем нам Светлов? — снова не понял я.
— Светлов может помочь…
Грядет Великая Ружь.
— Что? Какая Ружь?
Кажется, я сказал это вслух.
— Да я… Сюжет для новой книги придумываю.
— Не пойдет, — сказал Роман. — Звучит, если честно, убого. А потом про Ружь все сейчас сочиняют…
От КСЦ до РИКовского минут двадцать хода, пока мы поднимались к Набережной, я зачем-то доказывал, что книга про Ёна, Ульрику и грядущую Ружь имеет право на жизнь, да, сейчас все про это сочиняют, но плохо сочиняют, без души.
— Про это нельзя с душой, — сказал Роман.
Роман хотел поспорить. Да и я. Идешь по городу, дискутируешь о необязательных и забавных предметах, дышишь воздухом, пытаешься проветрить голову.
— Я вообще все это ненавижу, — говорил Роман. — У меня отец этой ружью сильно страдал… Явь, правь, Мокошь, збруч, вздруч…
А голова не проветривается.
— Я думал, он у тебя козак.
— Теперь козак… Одно другому не мешает… Ты видишь?
— Нет…
Я не видел. Народу никого, чагинцы сидели по домам. Или работали. Или топили бани, хотя нет, не топили — когда бани топят, всегда чувствуется.
— Сколько здесь населения? — спросил Роман.
— Двенадцать тысяч, — ответил я.
— Сильно сомневаюсь.
Может, уже и меньше. Может, уже бегут. И нам надо бежать. Мне так точно. Однако я не мог сосредоточиться даже на этой нехитрой мысли, не мог думать самую простую мысль. Мы приближались к РИКовскому мосту, Набережная чуть под горку, и шагать стало легче. Но голова не проветривалась.
— Тихо… — прошептал Роман. — Ничего же не слышно, слышишь?
Я слышал. Это верно, ничего не слышно.
— То-то и оно! Машин не слышно…
Действительно, не слышно. Машины должны были грохотать.
— Обед сейчас, — предположил Роман. — Кстати, ты не знаешь, где живет Светлов?
— Нет. Наверное, у него фургон…
Мы увидели мост и котлован за ним.
Здесь многое изменилось. Котлован увеличился по площади, распространился и теперь был, пожалуй, с два футбольных поля или чуть шире. Глубина тоже выросла, в центре, наверное, метров пять или больше, по краям не так. Похоже на кимберлитовую трубку…
— Зачем для бумажного комбината такой котлован? — спросил Роман.
— Не знаю… Может, на самом деле атомную станцию строят?
— Это да.
Строительные вагончики отодвинулись дальше к лесу. Бульдозеры, экскаваторы и грузовики стояли по берегам; водителей, операторов и прочего машинного персонала не видно, не исключено, что действительно обед. На дне котлована скопилась мутная коричневая вода, изрядная лужа, в которой стояла оранжевая машина с насосом. Вокруг машины была закручена толстая гофрированная труба, через которую воду откачивали в реку, но сегодня этим явно не занимались — вода поднялась до середины колес, а в северном конце котлована даже проела небольшой каньон.
— Что происходит? — спросил Роман. — На обед не тянет.
— Выходной, думаю. Или из-за дождей… Вода поднимается, откачивают потихоньку. Возможно, из-за этого не копают пока. Гидрологов вызвали… Да, это точно выходной.
На берегу дохлым черным крабом лежала драга.
— Это выброс, — возразил Роман. — Они докопались до пустот, заполненных радоном, произошел массовый выброс. НЭКСТРАН эвакуировал рабочую силу, но… радон уже начал свое необратимое действие.
Роман глубоко вдохнул.
— Но Механошин и вся местная администрация скрывают размер бедствия, поскольку…
Роман потер лоб.
— Короче, Витя, пиши лучше про это — отличная тема, на хрена тебе Ружь?
Радон здесь ни при чем. Но… меня смущало отсутствие в котловане людей. Куда все делись? Теоретически они могли наткнуться на какое-нибудь… Захоронение. Археолог Кобейн вроде бы рассказывал про скотомогильник…