— Мы заказали полфуры ершей.
— Что? — не понял я.
— Полфуры мороженых ершей, — повторил Хазин.
Видимо, это что-то должно было означать, но я не понимал, что именно.
— На праздник. Будем варить уху по оригинальному рецепту. На пять ведер воды полтора пуда ершей, помидоры, ползолотника шафрана, шкворень…
— Шкворень? — мне показалось, что я ослышался.
— Шкворень, — сказал Хазин и показал фигу.
Я думал, что шкворень выглядит несколько иначе, но вполне может быть, я ошибался.
— Шкворень накаляют на огне, и перед самой готовностью кидают его в уху — и она вскипает изнутри. Это придает бульону особо насыщенный вкус, называется чумацкая уха.
Кажется, Хазин принял значительно больше нормы.
— Ее рецепт зашифрован в гербе Чагинска.
— Разве там есть шкворень? — спросил Роман.
— Шестеренка и есть примитивный шкворень, — заявил Хазин.
— А как же чага? — не отставал Роман. — На гербе еще чага есть.
— Чага… — Хазин посолил водку. — Чагу надо отдельно подавать, мелко натертой… Шмуля, что ты понимаешь в чаге, у вас там никакой чаги нет, одни опята…
Хазин выпил, зажмурился.
— Тебе, Шмуля, кажется, что ты можешь… но ты не можешь… Девушка, еще хлеба и воблы!
Хазин налил себе еще.
Он наливал и пил так быстро, что мне пришлось отобрать у него графин.
— Хазин, почему… почему я везде встречаю такую сволочь, как ты? — спросил я. — Меня сегодня с утра терзает этот вопрос…
Хазин принялся опять ковыряться в рыбьей голове.
— Каждый встречает того, кого заслуживает, — приговаривал он. — Каждый получает по размеру, каждый сам себе…
Хазин выпил, едва не подавился, но сдержался.
— У меня был один приятель, и у него такое хобби имелось: когда он ехал куда-нибудь в командировку, то любил остановиться на мосту. Он стоял на мосту, выкуривал сигарету, потом спускался под мост и накладывал там кучу. А потом ехал себе дальше, представляете?
Надо было бежать на восток. Беги, Витя, не останавливайся.
— Это ты к чему? — спросил Роман.
Хазин принялся строить из хлеба башенку.
— А ты догадайся. Ты же у нас умненький, Ромик, все понимаешь, все видишь…
И повернувшись ко мне, добавил:
— Наш Шмуля видит сквозь половицы… везде так… Либо мораль видит, либо второе дно… Но на самом деле ни он, ни ты, Витенька, ничего не понимаете.
— А если ему не хотелось? — спросил я.
— А кому хочется? Мне, что ли, хочется? Никому, Витя, не хочется…
— Я про твоего приятеля. Который любил срать под мостом. Если ему не хотелось?
Хазин ткнул хлебную башенку пальцем, но она устояла.
— В каком смысле не хотелось? — прищурился Хазин. — Ты это про что?!
— Проехали, Хазин, — сказал я.
Спорить с пьяным Хазиным… Оно мне надо?
— Вот так они и сказали! — прошептал Хазин. — Так и сказали! А между тем все же на виду… на всеобъемлющем обозрении… Вот спросите меня: куда делся исполняющий обязанности губернатора, а?
— Куда? — спросил Роман.
Хазин стал шептать еще приглушеннее:
— Он планировал остаться на три дня, ему особняк на Набережной приготовили, Шмуля, ты же знаешь…
— С чего я вдруг знаю? — спросил Роман.
— Знаешь! — Хазин ухмыльнулся. — Ты же должен был плясать для господ!
Роман покачал головой.
— Я не знал… — сказал он. — Я не собирался нигде плясать…
— Плясать с шашкой. — Хазин выдержал паузу и с удовольствием добавил: — И без порток!
Хазин захихикал.
Роман попытался вскочить, я его удержал.
— Это он нарочно, — сказал я. — Провоцирует.
— Да ладно… — махнул рукой Хазин. — Зря отказался, тебе бы понравилось…
Хазин поманил Романа пальцем:
— Они собирались что-то обсуждать с Механошиным… но он… врио суток здесь не пробыл. На следующее утро уехал…
Роман сощурился.
— Ио любитель пострелять… охоту уважает… — Хазин подмигнул. — Надо думать… А что ты на меня, Шмулечка, так смотришь искоса? — спросил Хазин капризным голосом. — Да, Шмулик, я понимаю, ты тоже любишь мосты…
— Хазин! — попросил я.
— Да ладно, это же баобабу понятно…
Хазин разметал башенку и стал неопрятно есть хлеб.
— В вашем возрасте нельзя быть такими недоумками, пора уже понимать — все зоны делятся на две разновидности — на красные и на черные. А здесь все и не красное, и не черное, другое… Мертвая зона…
Хазин собирал со стола крошки, закидывал в рот.
— Это он о чем? — спросил шепотом Роман.
— Не знаю.
— Про зоны это он иносказательно или буквально?
— Не знаю.
— Вот именно, — рявкнул Хазин. — Вы ничего не знаете! Но смеете делать выводы!
— Белка, похоже, — констатировал негромко Роман.
— Не белка, но оцелот! — услышал Хазин. — Белка… Это у него белка!
Хазин указал на меня.
— Хазин, а где ты сейчас живешь?
— Я? Да знаешь, Витя… Какая разница? Там же, где всегда…
— Под мостом, — закончил Роман.
— И Шмуля метит в писатели! — Хазин хлопнул в ладоши. — Витя, я тебя недооценивал — твой смерд не так уж и безнадежен… Девушка, у меня все остыло!
Хазин заказал еще водки, девушка принесла черный хлеб, посыпанный укропом, три стопки и бутылку «Тройной». Хазин разлил.
Некуда бежать.
— Весьма неплохая. — Хазин аппетитно хлопнул рюмку, занюхал коркой. — Мягко зашло, Шмуля, ты должен знать в этом толк.
Роман отодвинул рюмку, а я попробовал. «Тройная» была не хуже «Люксовой», круглее, мягче. В принципе, в Чагинске несложно открыть ликеро-водочный, здесь…
Я не вспомнил, имелся ли в Чагинске раньше ликеро-водочный, но, если бы его возродили, я бы запустил линейку. «Старый Чагинск», «Чагинская особая», «ЧичагинЪ» и, разумеется, бальзам Tschuga — спирт «Люкс», чага, прополис, мед, зверобой, золотой корень, настой черноплодной рябины. С кошачьей мордой на этикетке.
— Вы ничего не понимаете, а здесь все гораздо хуже, — шептал Хазин. — Ты не представляешь насколько… В какое говно мы вляпались… в мегаговно… Я удивлен, что мы еще целы…
— Тебе надо пить меньше, — посоветовал я. — Тебе об этом давно говорили, но ты пренебрег советом. Мозг разлагается.
— Пить надо больше, — возразил Хазин. — Если пить меньше, хочется удавиться в течение часа… Впрочем, это настолько старая пластинка, что ее никогда не мешает послушать снова, споемте, друзья!
Хазин попытался меня обнять, я отодвинулся, а Хазин вдруг подпрыгнул и с ужасом уставился в окно. Он как-то побледнел и задергал глазом.
— Видели?! Вы видели?!
Мы посмотрели на улицу, там, конечно, никого не было.
— Опять она!
Хазин прилип к стеклу.
— Я же тебе говорил — она за мной ходит!
— Ты про Маргариту Николаевну? — спросил я.
— Какая Маргарита Николаевна?! — Хазин выпил. — При чем здесь это… Я не виноват, я тебе сразу это сказал. Хотя…
Хазин вгляделся в улицу и выдохнул, вернулся за столик.
— Но если по чесноку, ты, Витя, всем подгадил, — Хазин поморщился. — Ты не должен был просыпаться, лежал бы себе, отдыхал… Не просыпайся, Витя, живи так… мышка-норушка хвостиком бежала, лапками махнула…
— Пошел на хрен, — предложил я.
— Хазин, скажи по-человечески, — Роман попытался быть серьезным. — Надоело…
Хазин не ответил, снова вскочил из-за стола и выбежал из «Растебяки».
Некоторое время мы ждали, что он вернется, но Хазин не показывался.
— Законченный параноик, — констатировал Роман. — Чердак потек от пьянки.
— Его дед вырезал на желуде «Старшую Эдду», — сказал я. — Это у них семейное.
— А я читал «Симплициссимуса», — ответил Роман.
— Вырезанного на желуде? — уточнил я.
— Нет, обычного, на бумаге.
— Понятно.
— Давай за «Старшую Эдду», — предложил Роман.
Выпили за «Старшую Эдду», хотя, в принципе, могли и за «Симплициссимуса», он нравился мне гораздо больше. Водка оказалась коварной — сразу после принятой рюмки я почувствовал тоску и разлил еще.
— Спиртное помогает от радиации, — заметил я.
— Помогает сухое красное вино.
— Устаревшие данные, помогает любое. Полстакана водки, десять таблеток активированного угля — и никакой радиации, про это еще адмирал говорил.
— Во времена адмирала не было радиации, — возразил Роман.
— Она была, просто ее не умели измерять. Сейчас мы тоже не все можем измерять.
— Например?
— Например, зло.
— Зло?
«Тройная» явно непроста, я ступил на скользкую и зыбкую почву.
— Ну да. Мы знакомы с его проявлениями, но сама субстанция лежит вне приборных пределов. Хотя некоторые люди ее явственно ощущают. Знаешь выражения «здесь чистое зло», «энергия зла»?
Роман неуверенно кивнул.
— Вот через сорок лет изобретут прибор для измерения — и можно будет определить, в каких местах наибольшие концентрации. Вот, думаю, все удивятся…
— Ты хочешь сказать, что зло как радиация?
Роман потянулся за водкой.
— Зло и есть радиация, — сказал я. — Одна из разновидностей. Ты же знаешь, что всяких радиаций до фига — бета, гамма, рентгены, кюри. А зло — это одна из разновидностей… типа нейтрино. Сам понимаешь, есть фоновая радиация, а есть всплески.
— Ты хочешь сказать, здесь всплеск? — спросил Роман.
— Здесь фон, Рома, здесь фон. И надо как-то защищаться… противостоять всеми силами…
Роман выложил на стол активированный уголь. Я разлил и предложил тост:
— За Темного Му.
— Я не стану пить за Темного Му, — решительно отказался Роман.
— Правильно, — согласился я. — Ему и так хорошо, давай за… Светлого Му.
Роман задумался.
— Светлый Му пьянство не одобряет.
Я в этом несколько сомневался.
— Ну не знаю… тогда за Шрайбикуса, — сказал я.
— Шрайбикус служил в «Штази», — неожиданно заявил Роман. — За него не стану…
Капризен сегодня Ромик.
— С чего ты взял?
— Всегда так думал, — ответил Роман. — С детства так думал. У этого поганого Шрайбикуса слишком хитрая мордочка, очочки такие выпуклые, фотоаппаратик… писал оперу, сучонок. А потом…