— Послушай, Хазин, если ты…
Он же меня провоцирует, внезапно понял я. Все эти гадости, нелепое объявление меня инфантилом, жалкие пасы в сторону моей творческой состоятельности — это только для одного: чтобы я на него набросился. Если я разобью ему морду или на самом деле в окно выкину, то он снимет побои, ляжет в больницу, и срыв завтрашнего праздника повесят на меня. С Хазина станется. Но вот откуда он знает про Кристину… У меня по лицу, что ли, видно? Хотя ничего удивительного, тут ума не надо, ситуация архитипичная, тут Хазин прав.
— Абсолютно с тобой солидарен! — сказал он. — Гештальты лучше закрывать. Если их не закрывать, риск свищей повышается в четыре раза, тебя как бы изнутри сжигает…
Хазин замолчал, глядя в окно.
— У тебя свищи? — поинтересовался я. — А Маргарита Николаевна, между прочим, тебе предлагала лечиться.
— Да-да, лечиться песцом, лечиться лисой, знаю-знаю…
Хазин продолжал всматриваться в улицу Кирова.
— Зря недооцениваешь лису…
— Мусора! — зашипел Хазин. — Мусора едут!
Он заметался по комнате, затем выскочил в дверь и скрылся.
— Зря недооцениваешь песца, — сказал я и выглянул в окно.
Улица Кирова оставалась пустынна, по ней никто не ехал и не путешествовал никаким другим способом. Хазин вел себя страннее обычного, возможно, укус мыши тоже не прошел для него даром. Забавно, если бы Хазин сбесился, из этого получился бы шикарный роман.
Хазин, глава консалтингового агентства, готовит большой праздник в провинции, юбилейный День города, на который съедутся гости со столицы и соседних областей. В процессе подготовки на Хазина нападает мышь. Хазин не обращает на инцидент внимания, однако скоро последствия атаки сказываются невероятным образом. Неожиданно для себя самого Хазин начинает испытывать несвойственный ему в обычных условиях профессиональный энтузиазм.
Город Березов, в котором разворачивается действие, по замыслу Хазина, планируется сделать столицей русской березы, а следовательно, День города должен пройти под знаком березы, под звездой ее возрождения и через это — общего ренессанса России. Массовое шествие жителей в березовых костюмах, кантри-кросс, фестиваль плетения, ярмарка корзин, забеги в пестерах, дегустация фирменного коктейля «Березань». И как апофеоз праздника — сожжение четырехметрового березового человека — фигуры, сплетенной из свежайшей бересты.
Помощники начинают подозревать, что Хазин заразился все-таки бешенством — ведь подготовка юбилея города с каждым днем приобретает все более гротескные черты. Однако ассистенты тревогу поднимать не спешат, поскольку отличить безумие от творческого подхода в силу постигшей их глубокой профдеформации давно не способны. Местная администрация одобряет начинания Хазина, более того, выделяет ему дополнительное и весьма значительное финансирование. Праздник проходит с большим успехом, на центральной площади собирается весь город, во время дегустации коктейля Хазин перебарщивает с напитком и засыпает, а в себя приходит внутри березового человека. Приходит в себя от запаха дыма и жара…
Где-то уже встречал, то ли у кельтов, то ли в фильме ужасов. У пиктов. Пикты любили пиктограммы. Лучше по-другому.
В ходе подготовки Дня города Хазина кусает мышь. Однако он, не обращая внимания на возможные последствия, эту подготовку продолжает. Город Лыково двести восемь лет известен как центр производства банных принадлежностей. Здешние мастера вяжут до двенадцати разновидностей оздоровляющих веников, производят отличное натуральное мыло, знаменитые лыковские мочалки экспортируются в пять стран, в шапочках для парилки парятся члены правительства, а голубые кембрийские грязи из карьеров избавляют от кожных болезней. Хазин собирается продвигать Лыково как банный и рекреационный центр. Однако вскоре ассистенты Хазина начинают подозревать, что через укус в Хазина проникли не только бациллы, но и метафизическая сущность мыши, мышь заражает Хазина мышью. Его движения становятся суетливыми, а поступки чрезмерно осмотрительными, пугливый мышиный дух находит причудливые отражения в мыслях и делах. Хазин отказывается от большей части озорной фестивальной программы, вместо мыльного марафона отдавая предпочтение организованному шествию трудовых коллективов. Вместо состязаний по экстремальному сидению в парилке организует выступление квартета отличников народного просвещения, вместо дуэлей на вениках и подъема на мыльный столб — перетягивание каната, вместо пивной гонки — дегустацию сыра. Городская администрация одобряет начинания Хазина и особенно экономию бюджета, Хазину обещана премия, однако в разгар праздника, увидев крадущуюся к нему кошку, Хазин панически спасается бегством и, ослепленный животным ужасом, забивается в трубы, лежащие возле мэрии. И застревает. Отыскать его удается через два дня, к этому моменту Хазин совершенно безумен. Фигня.
Фигня-фигня, чушь. Очень плохо. Хазин личность настолько жалкая, что литература отторгает его еще на стадии замысла. Про него хорошо бы басню, фельетон или саркастические стихи. Ироническая поэма «Неброская» про штурм Хазиным сердца и тела смотрительницы клуба Зинаиды Захаровны, примерно так. Поэма в четырех вожделениях. В комнату вошел серьезно настроенный Роман.
— Спрятался в сортире, — решительно сообщил Роман, не поздоровавшись.
— Счастливчик, — согласился я и уточнил: — Хазин, надеюсь?
— Хазин.
— Не худший исход для Хазина.
— Плачет и смеется. По-моему, он нехило упорот.
— Ты думаешь?
— Да, — сказал Роман. — Спрятался в сортире и попросил закрыть себя на замок.
— И ты закрыл?
— Он настаивал. Типа если мусора увидят замок, то решат, что внутри сортира никого. А он посидит потихонечку, телевизор посмотрит.
— Какой телевизор? Где?
— В сортире. Снаткина вчера поставила. Черно-белый. Но антенны пока нет, приходится смотреть помехи. Никогда не смотрел?
— Нет…
— А я попробовал. Знаешь, посетил утром по делам… Полчаса просидел, смотрел на полосы… Успокаивает.
— Давно доказано, что содержание передачи вторично, — сказал я. — Большинству людей, в сущности, все равно, что смотреть. В Америке есть программы, по которым показывают исключительно вязание или то, как жарят мясо. Кстати, здравствуй.
— Да-да…
Роман высморкался.
— Ты как? — спросил я. — Сбежал?
— Не, не сбежал… Этот придурок меня сам зачем-то отпустил. Вчера еще.
— Федор?
— Федор-Федор… Выставил из камеры и послал пинком. Дебил.
Все-таки Светлов поспособствовал. Спасибо, Алексей Степанович.
Роман увидел пустую бутылку «Тройной», вопросительно подвигал бровями.
— Слушай, а чего это Хазин такой дерганый? Опять проворовался?
— Нет, боится, что его убьют.
— А его убьют. — Роман задумчиво смотрел на бутылку. — Его непременно убьют, такую скотобазу убьют обязательно…
— Извини, — сказал я.
— Ничего, это я для сувенира покупал… Слушай, Виктор, у меня есть кое-какие мысли… Вторая осталась?
Про Романа я бы тоже чего-нибудь сочинил — похоже, у меня вдохновение. Повесть. Достойный жанр. Дрянные повести встречаются гораздо реже дрянных романов, поэтому лучше повесть. Про любовь. Роман поехал плясать на корпоратив во Владимир, но ночью сбился с пути, попал в ледяной дождь и случайно заехал в Южу. Переночевав в машине, Роман наутро выясняет, что дороги перекрыты, и понимает, что в ближайшие сутки он из НЭжи не выберется, после чего решает побродить по городу. В одном из кафе он знакомится с Ольгой, официанткой и бывшей учительницей. Они бродят по Юже, и Роман понимает, что Ольга нравится ему все больше и больше. Ночью ледяной дождь повторяется, и на следующий день Роман снова встречается с Ольгой. Они колесят по округе, посещают место, где в 1971 году произвели подземный атомный взрыв, посещают Святое озеро и монастырь, основанный Макарием Южским. По пути в Холуй их застигает метель. Они ночуют в машине. На следующий день Роман придумывает повод, чтобы остаться еще…
— Эта сволочь, похоже, на нас ментов натравила, — сказал Роман. — Вот сука-то…
Я тоже посмотрел в окно и убедился, что это правда — на углу парковался Федор; про Федора я мог бы сочинить рассказ. Хотя я сочинил про него рассказ, про то, как мы ходили топить кота. И опубликовал в любительском журнале с глупым названием. Хороший рассказ.
Выйти Роман не успел, Федор уже стоял на пороге и был разгневан. Я это сразу понял — нижняя часть лица выглядела так, словно он сжевал килограмм лимонов, судорогой сведена. Обмахивался кожаной папкой.
— Какое чудесное утро, — сказал я. — Все флаги в гости к нам спешат.
Похоже, остроумие у меня вступило в фазу затухания, истощилось после визита Хазина.
— Паспорт, — процедил Федор.
— Ты мне еще мой не отдал! — с вызовом сказал Роман. — Не имеешь, кстати, права…
— Паспорт, Витя, — повторил Федор.
— Зачем тебе паспорт?
Федор увидел кирпич, поднял и стал нюхать.
— Меня вчера, между прочим, обокрали, — сказал я.
Федор мое заявление благополучно проигнорировал, продолжая изучать кирпич.
— Этот кирпич мне в чемодан подкинули. Вместо ноутбука и сканера. А ноутбук и сканер сперли, Федя, у тебя в городе ворье. Добра на полторы тысячи баксов увели, между прочим…
Федор бросил кирпич на пол.
— Где идиот? — спросил Федор, отряхивая руки.
— Какой именно? — уточнил я.
— Хазин. Он же сюда бежал, я видел.
— В сортире, — ответил Роман.
— Остроумно, Рома…
— Это правда, — сказал я.
Федор уставился на меня:
— Виктор, паспорт давай.
— С чего вдруг?
Федор раскрыл папку, достал железнодорожные билеты. Один вручил мне, другой Роману.
— До Москвы, — сказал Федор. — Два билета. Поезд через полтора часа.
— Я никуда не собираюсь уезжать, — заявил Роман. — С чего вдруг я должен куда-то собираться? Я на праздник остаюсь…
Я подумал, что на самом деле Федор весьма кстати со своими билетами. То есть это вообще идеальный вариант. Везенье. Впервые за много дней. Поэтому я сказал: