— Я тоже не собираюсь уезжать.
— Что?!
— Я собираюсь писать книгу. Про Чагинск. Про то, какой это дерьмовый городок…
Федор треснул папкой по спинке кровати. Нижнюю часть его лица перекосило еще сильнее. А на висках и вовсе проступили вены.
Роман вертел билет между пальцами и поглядывал на кирпич.
— Значит, так, Витя, — Федор кривился и дергал щекой. — Значит, так…
— Исключительно дерьмовый городок, — сказал я.
— Ты берешь билет и отдаешь мне паспорт. Я возвращаю его на перроне. Тебе, танцор, тоже. Вы уезжаете. И все довольны. Правда?
Федор попинал кирпич.
— Да пошел ты! — с вызовом сказал Роман.
И переместился ближе к выходу.
— Если ты сейчас не отдашь паспорт, я вызову наряд, — сообщил Федор.
Борзый Федор. С чего это Федор такой борзый? Вчера он отпустил Романа, а сегодня…
— Пошел ты! — повторил Роман.
— Ладно, объясню нагляднее.
Федор поднял кирпич и с размаху вмазал его в стену. Я вздрогнул, Роман подступил к выходу еще ближе. Кирпич не раскололся. Раньше делали исключительно крепкие кирпичи, в каждый кирпич клали по одному яйцу. В брусе стены осталась треугольная вмятина.
— Мне надоело повторять, но ваше пребывание здесь создает кучу проблем, — сказал Федор. — А завтра День города. Так что выбирайте — или билеты, или наряд. И если вы рассчитываете…
Федор сделал паузу.
— Короче, пятнадцатью сутками не отделаетесь, — сказал он. — Это просили вам сердечно передать.
— Федор, а ты уверен, что…
— Заткнись, Витя, — посоветовал Федор.
Я сунул билет в карман.
— Умница, — ухмыльнулся Федор. — А что скажет наш балерун?
Роман произвел в сторону Федора неприличный жест.
— Витя, проведи беседу, ты же, в конце концов, мастер слова, — сказал Федор. — Жду в машине. Очень советую не прыгать в окна и… не прятаться в сортире.
Федор вышел.
Я в очередной раз достал из-под дивана чемодан.
— Ты чего?! — не понял Роман.
— Собирайся.
— Да с чего вдруг?! Ты что, его на самом деле боишься?!
Роман поднял кирпич и демонстративно подкинул его на ладони.
— Рома, послушай…
Что они к этому кирпичу привязались?
— Тебя из ментовки не просто так отпустили, — сказал я. — Пришлось поговорить со Светловым.
— Поговорить? — Роман быстро выглянул в окно.
— Ну да, поговорить… вообще-то я его полдня уговаривал, — сказал я.
— Полдня?
— Полдня. Согласился написать еще одну статью, с трудом уломал. Если Федя тебя снова закроет… Рома, поверь, лучше их не злить.
— Меня вчера еще утром отпустили, — ответил Роман. — Часов в восемь. Ночь продержали и выгнали. Им плевать.
Утром. Утром. Я говорил со Светловым днем, после столовой доручастка. Значит, не Светлов. Не понимаю…
— Все равно лучше уехать, — сказал я.
Роман принялся фланкировать кирпичом: сильные, однако, пальцы…
— Сейчас не то время, чтобы упираться. Поверь, Рома.
— Да что случилось-то?
— У Светлова проблемы, — выразительно сообщил я.
— Устриц не той системы завезли? Понимаю, это ужасно…
— Стройку остановили. Технику отогнали.
Роман озадаченно почесал кирпичом щеку:
— И что это означает?
— Я не знаю, что это означает. Что угодно это может означать… Но знаю, что сейчас начнут искать крайнего. Стрелочника. Бульдозериста. Повытчика. Кто написал статью, кто скрысил бабки, кто настучал…
— Куда настучал? — не понял Роман.
— Да хоть куда! Поверь, они тут последний месяц друг на друга так барабанят, что лбы трещат. Наверняка НЭКСТРАН накосячил с этой стройкой, по-другому же не бывает… А у Светлова врагов раком до Новосибирска! И если он закачался, местные с удовольствием его подтолкнут…
— Но… — начал Роман.
— Светлов выкарабкается, — сказал я. — Не та фигура. Но козел отпущения будет нужен. А когда крайнего наметят, то повесят на него все. Лечебницу эту сгоревшую — и ту повесят. Ты хочешь стать этим крайним?
Роман выкинул кирпич в окно.
— Тогда собирайся, — сказал я.
Роман отправился собираться.
Я вышел с чемоданом в коридор.
Я уже второй раз покидаю дом Снаткиной. Забавно. Начинаю потихоньку привыкать.
Заглянул в большую комнату.
Снаткина сидела перед телевизором, смотрела передачу про путешествия. Не оглянулась. Я подумал, что прощаться не стоит, скажет какую-нибудь гадость на дорогу, стану думать. А я ей ничего сказать не смогу. Поэтому я быстренько убрался и стал дожидаться на веранде Романа.
Роман скоро показался, сумка через плечо.
— Что Снаткина сказала? — поинтересовался Роман.
— Ничего. Кажется, спит, не стал ее будить.
— Предлагаю выход. Мы сядем в поезд, быстро пройдем в последний вагон и выскочим на другую сторону. А дальше спрячемся в товарняке.
— Федор не дурак, — возразил я. — Надо по-другому: доехать до четвертого по счету поселения — и выйти там.
— Почему до четвертого?
— Потому что на первых трех остановках он попросит проверить — сошли мы или нет.
Федор нетерпеливо погудел.
— Шнурки завязываем! — крикнул я.
— Надо его… — Роман кивнул в сторону машины Федора. — Надо у него спросить.
— Про что?
— Как продвигается следствие. Что насчет крови на кепке…
— Пиши в химчистку, — сказал я.
— Что?
— Примерно так он ответит тебе насчет информации по следствию.
— Мне не ответит, а тебе… Может, и ответит.
— Да какая разница, ответит он или не ответит…
— Витя!
Роман нахмурился.
— Ладно, — согласился я. — Ладно, спрошу, но ты не лезь…
Федор сигналил непрерывно.
— Пойдем лучше.
Федор дожидался у машины, курил.
— Карета подана!
— Может, в «Растебяку» заскочим? — предложил я. — Купим пирожков в дорогу?
— И курочку, — добавил Роман.
— Обойдетесь без курочки. Залезайте!
Пока ехали, Федор ругался.
На начальство. Которое лишь требует, а как помочь, так корячьтесь сами, и все подставить норовят, молодняк набирают нарочно, отправляют их на весовой пост, а там в среднем два месяца люди держатся, а потом прямиком на красную. На местных, которые и правда последнее ворье, тащат что плохо лежит, а потом друг на друга стучат. На баб, которые через одну потаскухи, на мужиков, поголовно алкоголиков, молодежь — тупую и безнадежную. На свою мать, она свихнулась и записалась в секту, ходит на Восьмой завод, в синий молельный дом и поклоняется там Иегове. Ругался Федор не очень вдохновенно, для проформы, я не мог избавиться от ощущения, что все это уже слышал.
— …Механошин наш туда же, знаете, что отчудил?! Пытался Светлову на лапу сунуть! Своих денег ему жаль, так он какой-то фонд распотрошил, то ли на мост, то ли на дороги. А сколько сунуть-то, не знает — никогда не работал с такими масштабами. Слишком много дать — денег жаль, слишком мало — неприлично, гость обидится. Да и непонятно, сколько это «слишком много». Короче, собрал по этому поводу совещание в администрации. В узком кругу, чтобы обсудить. Ну, они собрались, значит, и четыре часа обсуждали… Нажрались, как водится, в дрова, а тут еще Сарычев заявился. А этот дегенерат со своими чучелами кого хочешь…
Федор плюнул в окно.
— Понимаю, — согласился я. — Сарычев оригинальный человек.
— От этого оригинального кровь из глаз. Слушай, Витя, может, ты посоветуешь?
А то они ничего так и не решили. Сколько Светлову занести? Мигни по-дружески?
Я промолчал.
— Неужели настолько много? — спросил Федор.
— Думаю, Алексей Степанович… не ищет в Чагинске финансовых благ.
— В смысле… Ему что, не деньгами надо?
Я снова промолчал.
— Намекаешь… На что намекаешь?
— Алексей Степанович коллекционер. Причем серьезный. В частности, у него одна из самых крупных коллекций подков. Есть вполне раритетные экземпляры…
— Ты про ту подкову, что в музее? — спросил Федор.
— Светлов серьезный коллекционер, — ответил я. — Весьма серьезный.
Думаю, Светлову понравится. Сначала ему подарили волчье чучело, потом подарят гигантскую подкову. Будет Алексею Степановичу о чем подумать на досуге.
— Советуешь подарить ему эту подкову? — спросил Федор.
— Ну…
— Он еще мосты собирает, — сказал Роман с заднего сиденья. — Коллекционирует то есть.
— Мосты? — переспросил Федор.
— А что тебя так удивляет? Серьезные люди, серьезные игры.
— Зачем кому-то мост?
— А зачем кому-то подкова? Владеть. Тот, кто владеет мостом, владеет дорогой.
— Ромик, хватить гнать! — начал сердиться Федор. — Ты что, у Вити научился?!
Я говорил, тебе тоже книги надо писать.
Я хотел сказать, что Роман вполне может быть и прав, однако вряд ли у местных получится подарить Светлову мост, скорее всего все мосты и так принадлежат ему.
— Приехали, писатели…
Мы вырулили на площадь и остановились у вокзала, Федор вытащил ключи из замка зажигания, стал вертеть на пальце. Кажется, собирался произнести речь.
— Мосты и водокачки, — сказал Роман. — Так что вам есть чего нахлобучить…
— Кстати, про нахлобучить, — неприветливо улыбнулся Федор. — Через пятнадцать минут прибывает поезд, вы в этот поезд садитесь, больше я вас никогда не вижу, и все мы живем долго и счастливо.
— Я вернусь, — пообещал Роман.
— Да-да, обязательно… Как ты там сказал? Нахлобучить отверткой? Интересная мысль.
И Федор просвистел нечто неразборчивое, но угрожающее.
— Федя, а почему всегда ты? — спросил я. — Всегда ты и всегда везде? В Чагинске что, других ментов не хватает?
— Не хватает, — ответил Федор. — В Чагинске всего не хватает, ментов в том числе. Теперь и вас будет не хватать, братаны. Чагинская культура понесла невосполнимую утрату — единственный писатель покинул город. И танцор…
Он поглядел на Романа и покрутил плечами презрительно.
— Парочка танцоров у нас есть, но ты, Рома, конечно, лучший. Жаль тебя терять, но такова судьба.
— Федь, ты же за нами следил? — спросил я. — Ответь, не выделывайся.