— Где паспорта? — спросил Роман.
— Не знаю. Федора нет.
— А где он?!
Поезд уходил на запад, изогнулся на стрелке, исчез.
— Я не понял, — спросил Роман. — Что тут… происходит…
Я отправился на площадь, Роман плелся за мной и некоторое время матерился.
Я молчал. Я не понимал… перестал понимать давно, но сегодня…
Реальность… Реальность окончательно сдалась.
— Эта сволочь уехала, — выдохнул Роман. — Это как?!
Я промолчал.
— Что тут происходит, Витя?!
— Трудно сказать, — честно ответил я.
— Я ни хрена… ни хрена не понимаю…
Мы вернулись на площадь. Машин на ней по-прежнему не было. Как и людей.
— Что делать? — спросил Роман.
— У него наши паспорта, — напомнил я.
Мы отсюда вообще не выберемся, подумал я.
— Лучше нам… Я не знаю, что лучше.
Я потер виски.
— Надо… Надо что-нибудь…
— Пожрать? — спросил Роман. — Или лучше накатить?
Он потряс бутылкой, подаренной Федором.
— Не стоит, — сказал я.
— Правильно. Неизвестно, что он туда плеснул, — сказал Роман. — Хорошо, если пургена…
Он отобрал бутылку, скрутил пробки и выкинул бутылки в кусты.
— Я не знаю.
— Но это все надо осмыслить, ты не думаешь? Что здесь… ближе всего?
— «Чага», — ответил я.
— Закрыта.
— Тогда «Растебяка».
Мы срезали через заброшенный грузовой двор, вышли на Советскую, она тоже была немноголюдна. Но украшена: над улицей парусили нарядные растяжки с надписью «День города — 2001», на столбах беспокоились флаги, краснели букеты бумажных цветов.
— Нарядно, — сказал Роман. — Может, это и к лучшему, а? Ну, что мы не уехали. Отдохнем завтра, День города как-никак… съедим по шашлыку, памятник Чичагину посмотрим, его ведь завтра открывают? Повеселимся.
— Не сомневаюсь.
«Растебяка» была украшена шариками, флажками и цветами, видимо, по поводу завтрашнего праздника; на стене возле входа блестел свеженький плакат и приклеенное к нему скотчем объявление, извещающее, что завтра вечером после празднования Дня города состоится концерт Павла Воркутина.
— Ты прав, — сказал Роман. — Ничего веселого не предвидится.
— Давай обедать.
Внутри под вентиляторами покачивались флажки и шарики. И скидка тридцать процентов на всю выпечку и сложные бутерброды в честь наступающего праздника. Официанток не было, возможно, день самообслуживания. Пироги лежали на подносах, я набрал в тарелку растебяк и взял стакан сметаны — растебяку надо есть со сметаной, так вкуснее.
Роман направился сразу к бару, и пока я устраивался за столиком, вернулся с бутылкой «Тройной» и намороженными рюмками.
— Может, поедим сначала? — предложил я.
— Поедим…
Роман разлил.
— На повестке дня два вопроса, — сказал Роман. — И трезвым я не могу их обсуждать, ты меня извини.
Мы выпили и закусили растебяками со сметаной.
— Вопрос первый: куда делся Федор? Как это понимать?
— Ну…
Я, если честно, не знал, как это понимать.
— Ну, это… Возможно… Его вызвали. На вызов поехал. Срочный вызов.
— Вызов? То есть он нам мозги выносил, выгоняя из города, а потом куда-то сгасился?
— Примерно так, — сказал я. — Хотя я, если честно… Каков вопрос второй?
У Снаткиной отличный туалет. Когда-то он был отдельно стоящей избушкой на заднем дворе, но со временем Снаткина осуществила благоустройство и протянула от дома до туалета крытый ход. Чтобы ход не стал слабым звеном в обороне, Снаткина на материалах не экономила, в результате чего туалетная галерея получилась вполне монументальной — из бруса и дюймовой доски. И двери соответственные — на старых кованых петлях, с кованой щеколдой, с надежными замками. Теперь Снаткина поставила телевизор в туалет и смотрит помехи.
— Знаешь, что я думаю? — Роман откинулся в кресле. — Я думаю, что Федор нам солгал.
— Это само собой, он же никогда правды не говорит.
— Нет, он солгал про бейсболку. Это второй вопрос и есть, — громко прошептал Роман.
Я понял, что надо делать. Надо быстро напиться. Тогда я не смогу никуда пойти физически. Ноги слипнутся, расстроится вестибулярный аппарат. Еще хорошо бы упасть на пол. В час ночи меня вынесут и посадят на скамейку, утром проснусь от холода… Проснусь здесь.
В Чагинске.
— Поэтому надо сходить к Куприяновым, — сказал Роман.
Захотелось заорать, но я взял себя в руки и выпил. Пока Хазин надежно заперт в туалете, можно угнать его «шестерку», попытаться вырваться на ней.
— Зачем? — терпеливо спросил я. — Мы же к ним ходили два раза. На улицу Советскую и еще раз на Советскую. Ты снова хочешь сходить на Советскую?
— Мы упустили одну важную деталь, — ответил Роман. — Я сегодня вдруг понял, в машине у Федора, когда он нас выпроваживал…
— Не хочу никаких важных деталей, — перебил я. — Хочу домой… Не к Снаткиной, а домой…
Я подвинул рюмку Роману:
— За трудовой энтузиазм!
Роман поддержал, хотя плохо зашло, но времени терять не стоило.
— Роман, я вот что подумал… Как же все-таки мы несправедливы к адмиралу Чичагину… А его, между прочим, представляли к ордену Святого Андрея Первозванного! Но он никогда… никогда не боялся сказать правду в лицо кому бы то ни было! И как результат — опала, глушь, Заингирь… А мы его забыли!
Неплохо бы и Романа напоить, подумал я. Нечего ему ходить. Ничего Куприяновы ему не скажут хорошего. У Куприянова-отца все пальцы на руках срослись в копыта, разве это случайно?
Я налил еще, Роман с сомнением вздохнул.
— То есть там… — я указал пальцем в восточном направлении. — Там установлен памятник, и завтра его откроют. А мы забыли…
— Мы не забыли, — сказал Роман. — То есть ты не забыл… Слушай, а ты напиши книгу про адмирала. Исторический детектив, что-нибудь такое.
— Это никому не нужно, — сказал я. — А потом исторические романы я писать не умею, а роман про зомби не получился.
Зомби коварны. Зомби Виталий влюбился в Анастасию Никифоровну, но ее родня была категорически против.
— Предлагаю совместить, — сказал Роман.
— Что именно?
— Адмирала Чичагина и зомби.
Свежо. Адмирал Чичагин против зомби. Съесть бы чего горяченького. Простой молочный суп, тут важна самодельная лапша. Или картофельный. Можно щи. Я сто лет не ел хороших щей.
— Вот ты, Роман, кстати, знаешь, как распознать шушуна?
— Нет, — признался Роман. — У меня плохо с природоведением…
В щах нельзя экономить лук.
— При определенном опыте это не сложно. Шушун часто прикидывается человеком, но его всегда выдают руки. Во-первых, они становятся длиннее. Во-вторых, пальцы деформируются, сдвигаются… Становятся похожими на копыта. Вот так.
Я продемонстрировал как, постучал по столу.
— Когда человек становится шушуном, он… видит все по-другому… — добавил я.
На юге России вспышка странной чумы. Новороссийская губерния закрыта, на дорогах рогатки и заграждения, конные разъезды, лазутчики Тайной экспедиции. Адмирал Чичагин поличному распоряжению императрицы отправляется с проверкой в зараженные районы. Однако, прибыв на место, он обнаруживает, что чума на самом деле не чума, а нечто более страшное.
— Он уже не в полной мере этого слова человек.
Я налил.
— Мы сейчас должны быть в районе Поломы, — сказал я. — А мы здесь. И ты собираешься куда-то идти. Зачем тебе к Куприянову?
— Я же говорю, у меня идея…
Подвинул рюмку Роману.
— Надо кое-что обязательно проверить…
— Я думал, шушун… присущ самому себе, — сказал Роман. — Ну, надо родиться шушуном, нельзя им стать.
— Можно. При определенных усилиях.
— А если волосы в ушах? — спросил Роман.
— Это у всех может быть, к сожалению, — ответил я. — Если волосы в ушах, это, скорее всего, подшушунник. Надо различать…
Роман поднял рюмку.
— Правильно, — сказал я. — За растущие показатели освоения!
Мы выпили.
— Между прочим, про мосты ты недалек от истины, — сказал я. — Все мосты давно в частных коллекциях. Чем длиннее мост, тем дороже он стоит. Особенно если еще в девятнадцатом веке построены, эти больше ценятся.
— Частные мосты? Почему тогда не берут денег за проезд?
— А с чего ты взял, что не берут? Еще как берут! Каждый, кто пересекает мост, платит за это!
Роман доел растебяки, и мою, и свою.
— Мы должны проверить, Витя… Пойдем к Куприяновым!
— Зачем?
— Надо кое-что прояснить, пойдем!
— Я туда не дойду, — сказал я. — Это где-то… на Советской, я чувствую, что сил не осталось.
Я никуда не пойду. Были же билеты, был поезд. Умная Нина Сергеевна, увезла Аглаю.
— Это недалеко, — Роман махнул рукой. — Пошли, Витя! Памятник посмотрим по пути, если хочешь.
Я быстро налил и выпил.
— Не пойду. Мне… тяжело смотреть на этот памятник, если ты понимаешь…
Я вложил душу в этот памятник… Я не могу.
— Хорошо, тогда я один сбегаю.
Роман поднялся из-за стола.
— Погоди, — сказал я. — Погоди…
Я хотел что-то ему сказать, но забыл… Возможно, про памятник. Возможно, про адмирала Чичагина. Снаткина и не собиралась проводить в туалет антенну, работающий телевизор ценен сам по себе, не понимать это может только идиот.
— Я скоро вернусь, — пообещал Роман. — Полчаса, туда-обратно, Витя, закажи первое.
Роман удалился.
Чагинский день был в разгаре, я подумал об окрошке и попытался ее заказать, но окрошки сегодня не подавали, имелась «Уха по-боярски». Я взял уху, почему-то она оказалась куриной лапшой. Озадаченный этим обстоятельством, некоторое время я размышлял, пока не вспомнил, что уха и есть куриный суп. Отношение к боярству уха демонстрировала, видимо, шафрановым цветом.
Я выпил «Тройной» и стал хлебать боярскую. В принципе, довольно неплохую прозрачную лапшу. Дед Хазина был пилотом бомбардировщика, впоследствии миниатюристом. Мой дед работал на кирпичном заводе, рядовой, убит под Сталинградом. Второй дед старший сержант, командир расчета зенитного пулемета, убит на озере Балатон. Я написал «Пчелиный хлеб». Книги «Орловичи. Город, удостоенный славой», «Свирск — курсом в завтрашний день», «Липовка, жемчужина Нечерноземья» и многие другие. А Хазин ничего вообще не сделал, почему я должен думать об этом мудаке…