Несколько подростков протащили мимо чучело, не какое-то персональное, а безликое, сделанное из борцовского манекена. Студия чучельных практик при КСЦ «Дружба».
— Зачем им на празднике манекен? — спросил Роман.
— Может быть много разных причин, — ответил я.
Мы двинулись вслед за подростками.
— Хазин свалил, а ты? — спросил Роман. — Послезавтра?
— Завтра скорее, — ответил я. — Закончим… И в путь. А ты?
Роман не ответил.
Чем меньше было до Центральной площади, тем больше встречалось людей.
— Ты что, не видишь? — спросил вдруг Роман.
— Что не вижу? — не понял я.
— Не видишь…
Роман указал пальцем на обогнавшего нас мужика в новом спортивном костюме. Народу прибавилось, со двора художественной школы выступила сотня праздничных человек, и мы с Романом неожиданно оказались в компании.
— Они нарядные, — сказал Роман. — Сегодня праздник. И тащат чучело на площадь.
— Ну да, праздник. День города.
— При чем тут День города…
Роман вдруг закашлялся. Тяжело, как старый курильщик, раздувая грудь, так что я испугался, что сейчас он начнет выплевывать кровь или ребра поломает. Спешащие горожане на всякий случай обходили Романа стороной.
— Им все равно. — Роман вытер губы и продолжил: — Им же все равно… Он появился здесь и помазал им лоб, а они не заметили…
Я поглядел на Романа внимательнее.
Роман был уже пьян. Стеклянные глаза. Слишком точные движения, старается.
— И добавки просят…
Пьян. Как в тот вечер — бутылку водки с клинка, и сидел на стуле с замороженным взглядом, долгие лета, долгие лета… Но сейчас он держался на ногах, непонятно как. Поддерживаемый внутренним манекеном. Лично я выпил.
Или не пьян? Притворяется.
— Это Светлов, — сказал Роман.
— Что?
— Это он.
Роман огляделся, а потом произнес громким шепотом:
— Он продал наши ресурсы. И нашу честь… Наши… Наши биоматериалы!
Женщина, проходящая мимо, ускорилась.
— Прекрати, Рома, — попросил я. — Лучше пойдем…
— Да-да, — согласился Роман. — Пойдем… Витя, мы оказались в ненужное время в ненужном месте… Если это тот, на кого ты подумал…
— Я ни на кого не подумал.
Роман многозначительно свистнул.
— Я тоже… я вообще думать не умею… Но ты, Витенька, прав, эти эмпиреи не для скоморошьих крылышек… Мы ничего не можем, только дрожать в темноте. Если бы не голова, я бы посмеялся…
Роман сунул руки в карманы, пошагал по тротуару к центру. Я за ним, стараясь контролировать направление.
— Что нам дальше делать? — спросил Роман и тут же ответил: — Я знаю что. Ты, Витя, умеешь впаривать всякое дерьмо, я умею семь-сорок с выходом… Паша Воркутэн умеет в душу.
— И что?
Роман не ответил.
Мы приближались к рынку и Центральной. Ближе к площади подготовка к празднику проступала еще отчетливее: флаги висели уже на каждом углу, а не через дом, из-под бордюрных камней выгребли десятилетний мусор, сами камни покрасили черно-белым, появились новые урны — вместо заросших грязью серебристых ступ через каждые пятьдесят метров объявились нарядные пингвинчики. Разумеется, нарисовали новую разметку: ничто так не свидетельствует об усердии руководства, как новая разметка, и музыка стала громче.
— Легко на песне от песни веселой, — напомнил я.
— Это абсолютно… — Роман начал тоскливо оглядываться по сторонам. — Песня на песне — метко подмечено…
Навстречу стали попадаться отдельные музыканты, преимущественно баянисты. Роман рассказывал, что тоже умеет и если бы ему дали баян, он не остался бы в стороне; однажды на День пограничника он участвовал в марафоне самодеятельных баянистов и без отрыва играл пять часов, второе место и электроплед. Слава богу, все-таки пьян. Я сказал, что это достойный результат, я сам на День шахтера не раз участвовал в конкурсе творческих сил, и это светлые воспоминания, но, если Роман готов рискнуть, баян несложно организовать. Роман задумался. Нас обогнал человек в народном костюме, а потом и Люся, Люся из «Чаги», впряженная в тачку с полосатым зонтиком. В тачке виднелся термос, закутанный в шаль, кега с ручным насосом.
Пиво и пироги.
— Наконец-то… — Роман проследил взглядом за Люсей. — Это нам… бонус за праведность… Там встретимся, на площади…
Роман побежал за Люсей.
Можно и про Люсю.
Людмила Четвергова, урожденная Семугина, родилась в год первого спутника в деревне Ёлкино.
Центральная площадь оказалась расчищена от ларьков, их перенесли краном в соседний переулок и оставили стайкой поперек проезда, некоторые ларьки продолжали работать. У рыночного края была смонтирована длинная трибуна, густо заполненная народом, кроме нижнего ряда, приготовленного для персонально приглашенных и лучших.
Я занял место, на меня тут же стал поглядывать незнакомый милиционер, но прогонять не решился — возможно, знал в лицо, возможно, спутал, принял за лучшего.
С правого фланга послышался дружный вопль и последующий звук, словно человек тридцать ударили в пустые кастрюли; я посмотрел направо. Я бывал на многих Днях города и знал, что сейчас на Центральной улице от бывшего магазина «Обувь» до бывшей швейной фабрики выстроились праздничные колонны, готовые к прохождению. Спортивная школа, КСЦ «Дружба», лесхоз, сводная колонна РОНО, представители «Сельхозтехники», аграрии, велосипедисты.
Роман сел рядом — не заметил, как он подкрался, обошел по флангу.
— Похоже на самбодром, — сказал он. — Я был в Рио, там почти то же самое. Но здесь поуже…
Односторонний самбодром в Чагинске.
— Ты был в Рио? — спросил я.
— Да… В том смысле, что я там не выступал, мы ездили посмотреть… Большой праздник.
Через площадь под пленкой уже золотистого цвета скрывался памятник адмиралу, под ним располагалась компактная сцена с микрофоном и флажками.
— Все как в Рио. — Роман указал пальцем: — Экстаз имени Фарабундо Марти.
Знает про Фарабундо Марти.
К золотистой пленке по углам были привязаны накачанные гелием шарики, я разгадал замысел: после разрезания ленты шарики поднимут пленку — и конный Чичагин выступит к публике. Наверняка придумал Хазин.
Мимо в сторону бани пробежали трое мальчишек, двое были наряжены в моторы, третий в синюю акулу. Я попытался вспомнить, осталось ли в Чагинске что-то из моторного и не появилось ли что-то из акульего, но не смог.
— День города как эстетическая обструкция, — прокомментировал Роман. — В сущности, всякий муниципальный праздник есть надругательство над здравым смыслом, но это можно только приветствовать.
Слишком отстраненно он это произнес, так что я заподозрил, что Роман тоже собирается… Подать голос, озвучить правду, возвысить громады своих обструкций.
Я тут же представил, как Роман во время выступления Механошина пробивается к трибуне, выхватывает у него микрофон и возвышает.
Из-за сцены выглянула сосредоточенная Зинаида Захаровна в официальном костюме и принялась озирать трибуну, безусловно, выискивая нас.
Наверное, это здорово — быть мотором или акулой, спешить в компанию других акул или моторов, в ногу шагать в строю мимо трибун — скандировать идиотские кричалки, бить в барабаны, потом пить чай с ватрушками, жечь костры на речном берегу.
Зинаида Захаровна направилась к нам. Я приготовился к скандалу, но случилось иначе — она подошла и улыбнулась:
— Виктор, Роман! Рада вас видеть! Молодцы, что пришли! Как ваше самочувствие?
— С переменным успехом, — ответил я.
Гладкая и ухоженная Зинаида Захаровна, с галстуком и бейджем, что-то в ней изменилось.
— Вот и отлично, — сказала Зинаида Захаровна. — Отдыхайте на здоровье! У нас сегодня отличная программа — концерт, потом конкурсы. И обязательно приходите на банкет!
— Мы придем, — пообещал я.
— Зачем придем? — спросил Роман.
— Как зачем?! — Зинаида Захаровна искренне взмахнула руками. — В прошлый раз всем очень понравилось ваше выступление, Роман! Вы… украшение любого праздника…
— Не буду плясать, — капризно перебил Роман. — Шмуля не пляшет для вурдалаков.
Зинаида Захаровна снова рассмеялась.
— Ну ладно, ребята, — она сверилась с часиками. — Вы пока отдыхайте, а у меня еще дела…
— А Хазин где? — спросил я.
Но Зинаида Захаровна уже спешила к пожарной машине, дежурившей в дальнем углу Центральной площади. Пожарная машина и два грузовика с солдатами.
— Не буду плясать, — повторил Роман. — Пляшите сами для себя…
Над площадью пролетел зеленый армейский вертолет со звездами на пилонах.
— У этой коровы двойная мускулатура, — сообщил Роман. — Очень редкая порода. Будущее сельского хозяйства.
Я не понял, Роман указал. За трибуной на территории рынка стояли несколько лошадей, а рядом с ними печально жевала сено ненормальных размеров пегая корова.
Трибуны окончательно заполнились, в том числе и нижняя, однако никаких знакомых лиц на ней я так и не увидел: ни Светлова, ни врио, ни Салахова, ни Кондырина, никого, начальственные места наполняли незнакомые люди в костюмах, вероятно, из областной администрации.
— Где он? — спросил Роман.
Я не знал, что ответить на этот вопрос.
Тем временем народу вокруг площади еще прибавилось, чувствовалось нервное радостное напряжение, все ждали начала и создавали гудение.
— Их вообще нет… — повторил Роман.
Я быстро достал чекушку и допил.
Заскрипели мониторы, по ушам резанул колючий звук, на сцену энергично запрыгнул молодой человек. Я не узнал его, какой-то новый, видимо, выписанный для форсирования праздника из области, а то и из Москвы. Человек сделал несколько приветственных и небрежных движений корпусом и руками, я решил, что его вполне можно называть Антон.
— Стук-стук-стук, я твой друг, — произнес в микрофон предполагаемый Антон. — Внимание-внимание, две минуты назад я отдал приказ бомбить Миннесоту, шутка, шутка, шутка…
Аппаратура заскрипела громче, Антон подал знаки звукорежиссеру, скрип исчез, включилась музыка.