— Заткнись! — плюнула Снаткина. — Заткнись, собака!
Водитель вернулся в автобус. Я не знал, что делать. Вдвоем не опустить. Снаткина… вряд ли поможет.
— Сходи на дорогу, — велела Снаткина. — Тут часто ездят, может, кто согласится.
— У меня деньги есть, — Роман похлопал по карману.
— Так дай мне, — Снаткина протянула руку.
Роман стал рыться в карманах, а я отправился к дороге.
Федя, конечно, мразь. Свалил все на меня, сам убрался в кусты на пусть не новом, но вполне себе «Пассате», а я теперь должен разруливать. А с чего мне вдруг все это разруливать? Я тоже вполне могу плюнуть, отправиться домой к Снаткиной, забрать вещи и хоть на попутках — паспорт Федор отдал, деньги есть, если стричь ногти лишь по вторникам и пятницам, у тебя всегда будут деньги.
Я подумал, что меня, в сущности, ничего не удерживает. Вряд ли я еще когда их увижу, Снаткину или Романа, а если увижу, то скажу… придумаю что-нибудь, я всегда хорошо оправдываюсь… И бегаю. Из меня получился бы отличный чемпион на длинные дистанции.
У дороги имелась скамеечка под грибком, я сел и стал ждать. Снаткина заблуждалась: сегодня машины здесь совсем не ездили — все отдыхали в центре города, и дорога оставалась пуста, за десять минут никого… Любой нормальный человек давно бы бежал…
Я сидел под грибком, глядел направо, глядел налево. Если машина со стороны города, то будет дождь, если со стороны области, то вёдро. Если со стороны города, то я уеду отсюда сегодняшним вечером, если область, то повезет меньше. Если город, не вернусь сюда никогда, если область, Чагинска избежать не получится.
Со стороны города показалась машина. Приближалась быстро и бесшумно, летя над дорогой синей пулей, цвета самого синего неба.
Я не стал выходить к дороге и поднимать руку, пикап приблизился, убрал скорость. Я сидел на скамейке, надеясь, что он не заметит.
Пикап остановился напротив. Стекло съехало, и я увидел Светлова.
— Виктор! Что вы здесь делаете?
— Я… я тут…
— Вам помочь? — участливо спросил Светлов.
Я не успел ответить, Светлов выскочил из машины и уже шагал, широкими хозяйскими шагами, через секунду был у скамейки.
— Вам нехорошо? — спросил он. — Плохо себя чувствуете?
— Да нет… нормально… у нас там… — я кивнул в сторону кладбища. — Затруднения.
— Вы что, кого-то хороните?
— Да, Кристину. Это мать… одного из пропавших мальчиков. Помните?
— Да, разумеется.
Светлов почесал подбородок.
— Нелепая ситуация, — сказал я. — Мы приехали, а могильщики сбежали. А мы не очень… в похоронной теме…
— Я могу вызвать людей.
Светлов достал телефон, задумался.
— Впрочем, сейчас никого не дозовешься… Пойдемте, Виктор, справимся сами.
Он спрятал телефон в карман пиджака, отличный пиджак.
— Там надо гроб нести, — сказал я.
— Надо так надо, не будем терять время.
Мы пошли к автобусу.
— Понимаю, Алексей Степанович, это выглядит как безумие… но я сам… не ожидал… Мы уже должны были уехать… Извините!
— Безумие — категория относительная, — заметил Светлов. — Людям всегда кажется, что они живут в безумную эпоху, но… потом приходят новые времена… Чем выше Вавилонская башня, тем невменяемее строители, а на верхних этажах вечеринка Шляпника не прекращается вовсе… Волчепряткова Есения…
Светлов на секунду задержался перед оградой, крашенной серебрянкой.
— Забавная фамилия… К тому же похороны безумны сами по себе. По сути. Простая, в сущности, операция обставлена огромным количеством фантастического маразма. Так что не извиняйтесь, Виктор, не извиняйтесь. Здесь есть какие-нибудь Волчьи Прятки?
— Не знаю… А вы не знаете, почему Пересвет? — спросил я.
— Что?
— Почему памятник Пересвету? Планировали же Чичагину.
— Если честно, памятником занималась местная администрация. А вы что, очень хотели Чичагина?
— Нет… То есть они же сами хотели Чичагина, а потом вдруг Пересвет.
— Сегодня они хотят одно, завтра другое… Сегодня ты Д’Артаньян, завтра… наоборот. Что поделать, пути народные неисповедимы…
Светлов указал на старую могилу с серебряными звездами на углах и с алой на памятнике.
— Представляете, Виктор, в моем детстве кладбище в нашем поселке называли «звездный городок». Там было похоронено много ветеранов, им ставили звезды… «Звездный городок»… И это не звучало обидно.
— А у нас кладбище называлось «третий район», — сказал я. — Рядом с ним было два террикона.
— Сочувствую. Думаю, что адмирал Чичагин недостаточно… скажем так, недостаточно раскручен. Честно говоря, до приезда сюда я ничего не знал об адмирале, а про Пересвета знают многие.
С этим нельзя было не согласиться.
— Чичагин — это локальный бренд, — заключил Светлов. — Пересвет — федеральный. Механошин не настолько дремуч, как представляется. Иногда я думаю… Кажется, кричат…
Я прислушался — ничего. Ветер вроде, но слабый, поверху. Но на всякий случай ускорили шаг.
Водитель успел развернуть автобус в сторону дороги, Снаткина и Роман стояли перед ним, перегораживая проезд. Снаткина красная, задыхалась. Орала, конечно, она.
— Здравствуйте, — сказал Алексей Степанович.
Роман и Снаткина обернулись.
— Здравствуйте… — пробормотал Роман.
Снаткина промолчала, стояла с перекошенным ртом и заплывшими глазами, дышала с трудом.
— Здравствуйте, — снова сказал Светлов.
Снаткина издала звук, будто внутри у нее стукнулись круглые кости.
— Таисия Павловна, что с вами? — поинтересовался Светлов.
Кости Снаткиной стукнулись еще раз, сама Снаткина грузно перевалилась с ноги на ногу; Снаткина, старая облезлая неваляшка, и пищалка внутри давно испортилась в хрипелку.
— Вам плохо? — уточнил Светлов. — Могу вызвать «Скорую».
— Ничего, — еле слышно произнесла Снаткина. — Отступило… Сегодня жарко. У меня цитрамон…
Снаткина озиралась, явно в поисках велосипеда, долго она без велосипеда, ломает.
— Передавали, что самый жаркий день за всю историю наблюдений, — сказал Светлов. — Но мне кажется, врут… А в чем, собственно, затруднения?
Светлов улыбался Снаткиной. Снаткина послюнявила палец и тщательно терла лоб. Велосипед в автобусе, забыла.
— Так могильщики пропали, — повторил я. — Мы собирались завтра хоронить, но оказалось, что надо сегодня…
— Этот жопоглазый! — визгливо перебила Снаткина. — Он сбежать хотел…
Снаткина указала на водителя.
Водитель тут же вылез из кабины.
— Да не хотел я бежать, — растерянно возразил он. — Я только развернуться…
— Да-да, — сказал Алексей Степанович. — Ужасные дороги. Но, полагаю, никаких действительных затруднений нет, не так ли?
Я думал, что сейчас Светлов потянется за бумажником, но он всего лишь спросил:
— Юрий, какие-то затруднения?
— Нет, — ответил подводник. — Я развернуться хотел, не задом же пятиться…
— Молоток достань! — рявкнула Снаткина.
Подводник полез на водительское место искать молоток. Роман поднял крышку гроба и держал ее наперевес.
— Может, мы пока… отнесем? — спросил Светлов. — Насколько я понимаю, нам туда.
Светлов указал пальцем. Он был совершенно спокоен, невозмутим, и я подумал, что ситуация ему никакого дискомфорта не доставляет.
— Лучше забить сначала, а то опрокинете, — сказала Снаткина. — Крышку гвоздями прихватить… Щеколды эти отвалятся сразу, видно, что на соплях, для москвичей такие, конечно, подходят…
Подводник принес молоток.
— Во чухонь ненарочная… — тут же прокомментировала Снаткина. — Кто ж сапожным гробы заколачивает?! Сапожным нельзя, не отпустит покойник-то…
— Пойдет и такой, — успокоил я. — Заколачивай.
— Не, — помотал головой водитель. — Вам надо, вы и колотите…
Протянул молоток. Я взял.
— Три гвоздя! — поучала Снаткина. — Два в подмышки, один в ноги. Только прихвати, глубоко не забивай…
Смерть отвратительна. Это была единственная моя мысль. Гвоздя нашлось два, я отобрал у Романа крышку, быстро накрыл гроб и вбил оба, один слева, другой справа.
— Не так все, — ворчала Снаткина. — Если два гвоздя, то надо вдоль вбивать, один в голову, другой в ноги…
Я проверил, крышка держалась.
— Теперь тащите! — велела Снаткина.
Мы попробовали поднять. Ручек на гробе не было, держать толком не получалось.
— Надо веревку поддеть, — сказала Снаткина.
Роман сбегал к могиле за веревками.
— Снизу просунь и на спину перекидывай…
Я просунул веревку под дном, пропустил за шеей и по плечам, приготовился. Напротив стоял Алексей Степанович, он тоже закинул веревку на плечи, веревка тут же оставила на хорошем пиджаке ребристый отпечаток.
Роман с водителем встали в ногах.
— Поднимайте! — скомандовала Снаткина.
Я сжал веревку левой рукой, распрямил спину. Остальные тоже выпрямились. Гроб качнулся над землей.
— Вперед теперь шагайте! — руководила Снаткина. — Не опрокиньте! Шаг-два, шаг-два!
Мы двинулись к могиле короткими шагами. Гроб гулял, коротко рыская по сторонам и поддавая под коленки, я вспомнил, что настоящие похоронщики всегда носили выше, но промолчал.
— Смотри-ка ты, даже здесь вертит, — приговаривала Снаткина. — Беспокойная будет…
Веревка впивалась в шею, гроб бил в голень, кое-как продвигались. Снаткина за нами подметала еловым веником.
Мы приближались к могиле, гроб раскачивался все сильнее, так что нам приходилось останавливаться и пережидать, пока он успокоится.
— Вполшага! — поучала Снаткина. — Широко не ступайте, в ногу!
В ногу у нас не очень получалось: Романа покачивало после выпитого, Светлов был слишком высокий, а подводник словно специально частил, впрочем, может, и нарочно.
— Ты что, нарочно вразнобой чапаешь?! — Снаткина прикрикнула на подводника. — Гадина какая…
Снаткина принялась поносить подводника:
— У вас в Коммунаре одни полубелые живут, туда всегда ненарошных свозили…
Снаткина несколько скрасила нам путь, я заметил, что Светлов слегка улыбался, а подводник, наоборот, сердился, хотя ничего сделать не мог.