Звякнуло стекло, Хазин и Шмуля проникли в библиотеку.
— …Моя прабабка проглотила десертную ложу, — рассказывал Хазин. — Она ела творог с медом, а тут кот как раз. Он прыгнул, а прабабка испугалась и подавилась, эта ложка застряла у нее в глотке…
Я попробовал залезть в библиотеку, но с первого раза не получилось, нога поехала по подоконнику.
— А ее отец сунул руку ей в горло — и достал…
Родственник Хазина руку в горло — и достал серебряную ложку, ни зомби, ни вампиров, эти твари ни в какую не приживались на наших суглинках.
— С тех пор моя прабабка даже в сортир ходила с молотком. От кота отбиваться. Шмуля, послушай, дай саблю.
— Зачем?
— Ну а вдруг… кто прыгнет…
— На.
Я проник в здание.
— Этот кот и на меня часто набрасывался… — рассказывал Хазин, разглядывая саблю. — Мерзкая такая тварина… Ручаюсь, он необычайно опасен…
Хазин размахнулся саблей и сшиб со стеллажа подшивку «Чагинского вестника».
— …Лезешь в подпол, а он подстерегает, говорит, что ты сука и кулераст… — Хазин ткнул саблей в «Настольный справочник почвоведа». — Выходи! Выходи, будь мужиком…
Хазин размахивал саблей.
— Сейчас… Сейчас я тебя приглажу…
Со стеллажей падали книги и подшивки, Хазин не унимался, пытался зарезать невидимого кота.
Из-за стеллажей осторожно появился Шмуля. Зевнул, сел на пол и сказал:
— А я в филармонии работал.
— Да не можешь ты в филармонии, — возразил Хазин. — Таких не берут… Тише! Вон он, в стеллаже… получи!
Хазин так старался, что я тоже начал наблюдать некоторого кота. Луна желто светила в окна отдела справочной литературы, и от книг и полок по комнате расходились многочисленные тени. Они складывались в причудливые аппликации, в черно-желтые зебры, за полосами которых вполне мог прятаться кот и еще три кота.
Хазин не унимался:
— Они всегда преследовали нашу семью… Всегда присылали предупреждающий знак — что-то железное… Несколько шариков от подшипника, гайку, цепочку… А сегодня я получил железного клопа… Она одна из них, эта Маргарита…
— Ее зовут Маргарита?
— Маргарита. Ее дочь работает в парикмахерской, а муж коммерсант… у него продажа пил…
— Я редко пью…
— Кажется, он слабовидящий. То есть почти слепой, представляешь? Слепой.
— Все так или иначе слепы. Но некоторые слепее других.
— Но некоторым везет.
— Многим везет, однако они этого не понимают.
Я закрыл глаза.
— Оладьи народов мира… Целый справочник…
— Пельмени народов мира… там, на третьей полке.
— У каждого народа свои пельмени…
— Проклятый кошак обожал пельмени, однажды я забыл на столе кастрюлю — и он сожрал три порции…
Хазин замолчал. Стало тихо. Я открыл глаза. Хазина не было.
— Хазин, ты где? — спросил я.
Мой голос утонул в бумаге. Хазин не отозвался. В окна продолжала светить луна.
— Хазин!
— Его нет…
Шмуля.
— А где он?
— Не знаю… — всхлипнув, ответил Шмуля. — Он куда-то делся…
— Он куда… Куда он делся, я его только что видел…
— Ты уже два часа в отрубе, — сообщил Шмуля. — А Хазика нет… Я думал, его делами завалило, но его нет…
Шмуля издал тяжелый протяжный звук.
— Что с тобой?
Кажется, Шмуля плакал.
— Что тут случилось?
Точно, плакал. Словно подавившись десертной ложкой.
— Ро… ма… — я пытался думать, это не получалось. — Что случилось?
Я наконец его увидел. Он сидел возле стеллажа. Кажется.
— Что произошло?
— Несчастье… — сказал Шмуля.
Несчастье.
Холодно. И тошнит.
— Несчастье стало с нами в эту ночь… — повторил Шмуля.
Да пребудет с нами Хьюман Райте Вотч.
Глава 5. Королева Ямайки
Я обнаружил, что завален старыми изданиями с ближайшего стеллажа, по мне рассыпались справочники и другие книги, брошюры, прочие методички, под рукой оказалось наставление «В помощь молодому агроному», на обложке которого красовался чернильный отпечаток кошачьей лапы. Если неуловимый ночной кот все-таки имел место в отделе справочной литературы, то вспомнить его я не мог. Вполне может, это был более ранний след или след другого кота, не вчерашнего, или… Скорее всего, это был всецело посторонний кот.
Я потрогал пальцем лоб и обнаружил небольшую вмятину. Непонятно… Голова болела. Я отшвырнул брошюру в сторону окна и огляделся тщательнее.
На животе у меня лежал раскрытый учебник немецкого языка для пятого класса: Шрайбикус призывал советских пионеров посещать Карлмарксштадт и поступать в университет имени Гумбольдта. Я отметил, что Шрайбикус с утра сильно напоминает Хазина, тоже с фотоаппаратом, в очках, но не в берете. Шрайбикус мне в школе нравился, он был жизнерадостный и всегда напоминал о том, что каникулы неизбежны.
И я всегда завидовал его хорошему настроению. Интересно, что теперь с ним стало? Он ведь осси и, скорее всего, спился в депрессивном пригороде Штутгарта на пару с Ади — с тем, кто хотел делать с нами и делать лучше нас. Хотя, если честно, Ади и тогда выглядел алкашом.
Я почувствовал обычную похмельную печаль и обычное отупение и сел. Интересно, многие ли думают про Шрайбикуса? Миллионы людей видели его в школе, не может быть, чтобы выросли и забыли…
Голова неприятно кружилась, из-под соседнего стола торчали ноги в вызывающих сафьяновых сапогах. Друг Шмуля, вспомнил я. То есть Роман Большаков, козак, певец, фланкировщик, моторний хлопец. Две поллитры в один глаз — и «любо, братцы, любо».
— Рома, ты живой? — спросил я на всякий случай.
— Я жив, — ответил Роман.
Но, кроме голоса, других признаков не подал.
— А где Хазин? — спросил я.
— Хазик… Он там, в углу…
Роман указал носком сапога, я окончательно убедился, что козак жив.
Я подтянул ноги, перевалился на бок и, покачиваясь, поднялся. В углу Хазина не было, гора газет, журналы, энциклопедии.
— Он в углу наблевал, — с трудом уточнил Роман. — Я ему советовал в окно, но ему под окном кто-то чудился… Там был кто-то… Он полез с ним разговаривать… Кажется, он вывалился…
Хазин вывалился в окно. Хорошо.
Я собрался с силами и выглянул из окна.
На асфальте у стены никаких следов Хазина не наблюдалось. Я не понял, испытал ли облегчение.
— Надо поработать, — сказал я сам себе.
Поработать. Работа помогает.
Сосредотачивает. Сходить в музей, узнать о грязелечебнице. Она наверняка внесла свой весомый вклад. Адмирал Чичагин — первопроходец российской бальнеологии… На телевышку. Определенно на телевышку.
— Надо поработать.
Я взялся за сапоги и вытащил из-под завалов козака, до половины туловища. Роман лежал с открытыми глазами, достаточно опухший.
— Какой вчера праздник… был? — спросил он.
— Праздник… Кажется… День города… Вернее, репетиция…
Роман поморщился.
Я продолжал оглядываться. Отдел справочной литературы утратил свой обычный строгий вид. Это надо было как-то объяснять руководству, Нине Сергеевне, вряд ли удастся незаметно…
— Где моя шашка? — спросил Роман.
Роман сел, открыл глаза и ощупал карманы, точно шашку можно было спрятать в кармане. Хотя, вероятно, есть такие маленькие шашки, которые реально спрятать в рукаве. Или обернуть вокруг пояса, как китайский меч. Или шашка-телескоп с мощной пружиной в рукояти. Наверное, Роман знает толк в раздвижных шашках, любит их, коллекционирует…
Я представил коллекцию раздвижных шашек на раздвижной стене, хотя вряд ли бывают раздвижные стены, у японцев разве что. Есть рольставни, должны быть рольстены. У Большаковых контора по производству рольстен, вечером они козаки, утром монтируют натяжные потолки, такой вот курень Большака…
Я попробовал остановиться, но в похмелье не смог и продолжил с отвращением думать про раскладные шашки, рольстены, рольставни и рольмопсы, они все крутились в голове дурацкими пружинами. Выручил Роман.
— Этот Хазиков больной, — хрипло сказал он. — Он вчера хотел затоптать… кота…
— За что?
— Кажется, кот его оскорбил…
Роман поглядел на меня с вялым недоумением.
— Его можно понять, — сказал я. — Здешние коты… Зверье зверьем…
— А Хазиков — сволочь. А у меня шашка пропала…
— Мы ее, кажется, в машине забыли, — вспомнил я. — Надо забрать…
— Я ее в Златоусте заказывал, — пожаловался Роман. — Специально под кисть.
Роман показал кисть.
— Сегодня же концерт, я там…
— У тебя концерт сегодня?
— Наверное… надо у отца узнать… пить охота.
С этим я был солидарен.
Голова не болела, но чувствовалась деревянной. Чтобы убедиться, постучал по голове и убедился.
— Так кот был? — спросил я.
— Был, кажется, — ответил Роман. — Только это не кот, а товарищ старший лейтенант…
Дверь открылась, и в справочный отдел заглянула Кристина.
Кажется, она меня не узнала. Долго смотрела на меня и на Романа, затем исчезла.
— А где я живу? — спросил Роман.
— В гостинице, на нашем этаже. Вы приехали из Кинешмы.
— Из Кинешмы?
Я кивнул и поймал дверь, прежде чем она успела закрыться.
— Из Кинешмы в Кострому. Медленно, медленно лети, нетопырь. Лето прошло… — с японской меланхолией в голосе продекламировал Роман.
Я приоткрыл дверь.
Точно, Кристина. Она спускалась по лестнице, а навстречу Нина Сергеевна, встретились на площадке посередине.
— Кристиночка! — обрадовалась Нина Сергеевна. — Кристиночка, как я тебя рада видеть!
Нина Сергеевна схватила ее за руку.
— У нас скоро новоселье! — объявила Нина Сергеевна. — Фонд обновляем наполовину, компьютерный зал открываем, интернет будет. Приходите обязательно!
— Нина Сергеевна, я как раз…
— Старые фонды будем списывать — там полно хороших книг, пусть Костя твой придет, себе чего присмотрит…
— Я как раз про Костю хотела узнать, — перебила Кристина. — Он случайно не заходил?
— Нет, Кристина, не приходил. Он ведь месяц не заглядывал, сейчас же лето. А что-то случилось?