— Как на пенсию вышел, сочинять стал в тетрадях, — объяснил Федор. — Историческое. Про Стеньку Разина, про Пугачева, вроде как они в наших местах гуляли. И про Чичагова есть.
— Чичагина, — поправил я.
— Ну да. Целая тетрадка. Он вроде книгу старую нашел, вот там и вычитал… Так я его записки тебе отдам.
— Там точно про Чичагина?
Федор стал утверждать, что точнее не бывает, он даже в музей тетрадь показывал — и там все так и сказали, ценный источник. Дядины буквы меня не очень занимали, хотя в их существовании я не сомневался; классик утверждал, что в каждом уезде у нас по Сен-Симону, я подозревал, что гораздо больше. Но отправляться в поездку с Федором…
— А где твой смешной арап, кстати? — спросил Федор. — Этот, Хазин? Я к нему стучался, он не открывает.
— За машиной поехал. Вчера машину утопили, вытаскивать надо…
— А я вам говорил — бухими не катайтесь.
Ну да.
— Не, я серьезно, лучше бухими не ездить, — повторил он. — Механошин велел следить за порядком, а вы всегда в дрова…
— Не всегда, — возразил я.
— Да не, я понимаю. Местные-то пообмялись давно, а приезжих качает. Ты писатель, Хазин… Слушай, он точно не дурак?
— Да не, как все…
— Все время фотографирует.
Я не стал отвечать.
— Я видел, он колонки фотографирует. Едет по Кирова и фотографирует каждую колонку. На фига?
— Искусство, — объяснил я. — Художник видит красоту в обыденных вещах.
— Красоту?
— Красота случается в чем угодно. Хоть в галошах драных.
— Ну да, может быть. Короче, Вить, собирайся, отдохнем. А то окосеешь от экрана. У нас компьютер в отделе поставили, у всех глаза квадратные, а их беречь надо.
Я думал. То есть так, не думал, я в последнее время мало думал, локфик купирует мысль, мысль не нужна при сочинении краеведческой литературы, для этой литературы полезно часто ездить по ухабам, но все равно…
— Не, Федь, не могу, — сказал я. — Спасибо, конечно, за тетрадь… Надо работать.
Я вернулся к ноутбуку и подоконнику.
— Не, Вить, ты чего? — обиженно нахмурился Федор. — Сто лет не виделись, а ты?! Поболтаем, туда-сюда…
Федор уперся в пол и стал дебильно раскачиваться на койке.
— Знаешь, Вить, а я тоже два раза уезжал, — рассказывал Федор, скрипя пружинами. — После армейки дергался и потом еще… А где вы машину утопили?
— Не знаю. Хазин вел. В ручье. Там снетки водятся.
— Это не снетки, это…
Дверь открылась, в номер заглянула Маргарита Николаевна. Она совершенно ничего не сказала, но я подумал, что, пожалуй, да, наш народ больше любит мышь.
— Поедем, Вить! — уговаривал Федор. — Я сам без выходных второй месяц, котлован сначала, потом строители, праздник этот, пашу как проклятый… У нас в отделении недокомплект, а тут это все навалилось… Работы в три раза прибавилось. Давай, Вить, хоть продохнем, а? Пивчанского задавим, на то самое место сгоняем…
— На какое?
— Красный пляж. Помнишь?
Красный пляж.
— Там все так же. Да мы ненадолго, пару часиков.
Я не особо хотел общаться с Федором, и надо было…
— Туда пешком три дня тащиться.
— Какие три дня, Витя! Мы с другой стороны прямо на берег выедем…
Я согласился.
— Вот и отлично! — обрадовался Федор. — Давай одевайся, а я пока этого уговорю… Дэнсера? Как его там?
— Романа?
— Точно, Романа. И его возьмем.
— Зачем?
— Я шашлыков пять литров замочил, — пояснил Федор. — В два рыла не сожрать, прокиснут ведь. Или он это…
Федор покривил глазом.
— Да не, нормальный, — заверил я.
— Ну вот и хорошо. — Федор выскочил из койки. — Пойду будить.
Я поглядел на экран ноутбука.
Грязелечебница…
В шестидесятые годы на базе бывшей грязелечебницы пытались наладить силосную башню, потом холодильную установку, потом льносушилку, однако ни одна из этих затей успехом не увенчалась. Долгие годы башня и подлежащие здания погружались в ненужность и приходили в запустение. И только недавний приход в область национально ориентированного капитала позволил старейшей здравнице Центрального федерального округа с оптимизмом смотреть в новое тысячелетие.
Двенадцать тысяч и силосная башня.
Я выключил ноутбук, лег в койку. Пять минут полежать.
То самое место. Забавно. Красные пески. Интересно, как там…
Дверь открылась, на пороге опять стояла Маргарита Николаевна. Кажется, она хотела что-то сказать, но вдруг побежала по коридору, грохоча туфлями. Странная женщина, такая вполне могла подкинуть Хазину клопа.
Я собрался.
В коридоре пахло сиренью, но Маргарита Николаевна отсутствовала, я проследовал до номера Романа. Дверь была открыта, сам Роман сидел на полу и сосредоточенно натягивал сапоги.
— Привет, Вить, слушай, там, надеюсь, без синьки, а? А то я что-то стал уставать…
— Не могу ничего гарантировать, — ответил я. — Провинция непредсказуема, ты приедешь, а там… Рицкий.
— Кто?
— Да никто, не бери в голову.
— Ладно…
Роман справился с правым сапогом, приступил клевому.
— Мне еще выступать.
— Сегодня? Ты говорил — выходной.
— Отец объявил готовность, сказал, что пока сидим в гостинице.
Роман справился со вторым сапогом, вскочил.
— А почему здесь? — спросил он. — Паша Воркутэн живет в кирпичном коттедже на Набережной, а я здесь, в гостинице… Как она называется?
— Не знаю.
— В гостинице «Нелепые Дрозды»… Почему я…
Роман уставился на сапог и задумался, похоже, сапог был надет некачественно, хотя, на мой взгляд, выглядел идеально.
— Эй, мужики, давайте скорее! — позвал снаружи Федор.
— Я догоню. — Роман ощупывал голенища.
Я отправился на улицу. Спустился по лестнице с холодными перилами, на вахте никого. Сама вахта напоминала ларек, сколоченный из фанеры и вагонки и выкрашенный в зеленый цвет. Сооружение занимало свободное пространство между лестницами, с посетителями гостиничные работники общались через старомодный полукруглый вырез, сейчас административное окошко было забрано. Над самим отверстием черной краской было выведено: «Jerry is here». Почему-то я подумал, что Маргарита Николаевна немая.
На улице тоже пахло сиренью. Хозяин «Мотоблока и дрели» курил на крыльце своего магазина, рядом на ступенях находился прибор, напомнивший мне электролобзик.
Под акацией возле гостиницы стоял зеленый «Москвич». Не знаю… Вряд ли это тот самый, цвет был другой, а этот молодой травы… Я заметил, что покрашен он недавно, на крыше привинчен новый багажник, в салоне кружевные желтые шторки с кистями, на колесах яркие хромированные колпаки, противотуманки квадратные и желтые.
Хозяин «Мотоблока» помахал мне сигаретой. Я подумал, что он, наверное, хотел с утра продать этот синий электролобзик, но фортуна сложилась иначе.
Из гостиницы показался несколько отрешенный Роман. Он огляделся и стал с отвращением спускаться по лестнице. Видимо, Роман был недоволен качеством надевания сапог и брезгливо выкручивался на носках, словно танцуя твист.
— Что-то не то, — сказал Роман, сойдя с крыльца. — Словно в сапоги что-то… подсыпали. Как зовут ту женщину?
— Маргарита Николаевна, — напомнил я.
— Тогда поехали, — сказал Роман.
Из-за угла показался Федор с букетом сирени, помахал нам.
— Ну что, бодрячком?! — с энтузиазмом осведомился Федор.
— Нормально, — согласился Роман.
Федор открыл заднюю дверцу «Москвича», закинул внутрь букет.
— Как машинка? — Федор постучал ладонью по крылу. — Узнаешь?
— Тот?
— Он самый! Отец себе «Ниву» взял, а мне этого скинул! — Федор ловко устроился за рулем. — Садитесь, гости дорогие, можно не пристегиваться, скорость у нас все равно не превысишь…
Хозяин «Мотоблока и дрели» разочарованно разглядывал вчерашний электролобзик.
Мы сели в «Москвич». «Москвич» пах не так, как «шестерка», «шестерка» Хазина давно утратила настоящий запах, провоняла колбасой и жареным арахисом, а в «Москвиче» Федора пахло как полагается — бензином и резиной, и сиреневый запах, к удивлению, весьма удачно с этим сочетался.
— «АЗЛК»? — поинтересовался Роман, устроившись на заднем сиденье.
— «АЗЛК», само собой, — ответил Федор. — Экспортный вариант, «Ижак» херня… Вот, послушай.
Федор запустил двигатель, несколько раз надавил на педаль акселератора, чтобы мы убедились, после этого поехали. Хозяин «Мотоблока и дрели» махнул нам на счастье неприкаянным лобзиком.
Свернули на Центральную и долго взбирались на холм, затем снова свернули, в одну из тихих светлых и песочных улиц, где росли липы и чувствовалось, что ты забрался выше, чем обычно. Все улицы на холме назывались иначе, не так, как в остальном городе, здесь, само собой, была Липовая, была Тополиная и Прозрачная — из-за ручья и колодцев, — и поперек них Клеверная, и в самом начале Клеверной еще сохранился луг, и на этом лугу всегда паслись козы, и сейчас там тоже была коза.
— Помнишь, как тогда? — спросил Федор.
Я испугался, что сейчас он предложит забрать Кристину. Скажет, что уже договорился и она ждет на Набережной, отвертеться не получится и придется разговаривать, изображать интерес и участие, хотя у меня никакого интереса нет и участия нет, мшистые яги давно пожрали печень маркшейдера, и Маргарита Николаевна подкинула булатного клопа. Но оказалось по-другому: Федор срезал путь, мы пересекли Клеверную и стали спускаться с холма к Ингирю по пыльной улице, я вспомнил, что люблю пыльные улицы.
— Коробку поменял, — рассказывал Федор. — Движок откапиталил, поршневую новую само собой, карбюратор от погрузчика стоит, сто двадцать теперь легко дает. Антикоррозийку сделал по всему кузову, пороги проварил, ходовую ребята в гараже перебрали, теперь все чики-пуки. Думаю ГБО еще поставить, генератор поменять. Систему хочу поставить нормальную, генератор посильнее нужен…
— ГБО — дерьмо, — заявил Роман. — В салоне газом всю дорогу воняет, машина не едет, короче, не советую.
— Может быть, — согласился Федор. — Хотя у нас пацаны ставят, вроде ничего.