После Дома быта мы заглянули в баню, попили в буфете лимонада и съели коржиков. Федька начал икать, а Кристина сказала, что надо нам каждый год фотографироваться — тогда будет видно, как мы растем и меняемся.
Через три дня я пошел забирать фотографии; Федьку загнали, а Кристина отправилась окучивать картошку. Я забрал фотографии и попросил сделать еще одну. Крупную, где Кристина без меня и Федьки. Глаза у Кристины там были определенно карие.
Возле краеведческого музея паслась лошадь.
Некоторое время я смотрел на эту довольную лошадь, не очень понимая, настоящая ли она: все-таки музей находился практически в центре города, отсюда до музыкальной школы рукой подать — и вдруг лошадь. Не бесхозная, судя по круглым бокам, но вполне самостоятельная. Я думал: есть ли в наши дни в наших широтах дикие лошади? Она щипала траву, мимо лошади я прошел в музей.
По поводу приближающегося праздника вход в музей сделали бесплатным, но наплыва посетителей не наблюдалось. Выставка-продажа «Здоровец», гудевшая ранее в фойе, прекратила работу, вместо нее монтировалась выставка-продажа «Белорусская обувь и косметика»: два человека привешивали к потолочным конструкциям демонстрационные боты, а девушка в белорусской народной рубашке расставляла на витринах баночки и тюбики. Рекламный стенд извещал, что ветеранам войны и труженикам тыла по предъявлении документов скидка до 30 %. Пахло одеколоном и кремом для рук.
Я прошел в выставочный зал.
Похоже, что здесь тоже происходила смена экспозиции. Верстовой знак больше не встречал посетителей, забор, разобранный на доски, лежал вдоль стен, столб, утыканный светцами, исчез вовсе, сильно пахло опилками, центр зала занимал черный конь. Медведи, пострадавшие от мышей, виновато стояли кислыми мордами в угол.
Я почувствовал, как заболела голова. Еще сильней захотелось в «Чагу». Только что я встретил лошадь снаружи музея, что само по себе странно, и, войдя в музей, опять встретил коня, что было еще более странно. Разумеется, это не настоящий конь, из папье-маше, но…
Потер виски.
Конь никуда не делся. Конь адмирала Чичагина в натуральную величину. Богатырского такого вида, с необъятной шеей и могучими ногами. Я не удержался и протянул руку, чтобы потрогать тяжелую букефалистую морду…
Конь был не из папье-маше: пальцы наткнулись на короткую мягкую шерсть, на плотную теплую кожу, я успел почувствовать под этой кожей мускулы и отдернул руку.
На секунду подумал, что конь живой — мало ли, забрел, заблудился, друг наружной лошади… Заметил информационную табличку.
«Пересвет Александр на коне. Дар музею от мецената Сарычева А. М.».
Никакого Пересвета на коне не сидело, конь был одинок, но…
— Здравствуйте!
Появилась женщина, от нее затхло пахло кремом для рук, но по уверенному движению лица я опознал музейную работницу.
— Здравствуйте, — приветливо повторила женщина. — Вы к директору?
— Да… Мы здесь работаем, книгу пишем… Про Чагинск, вы, наверное, знаете?
— Да, он говорил. Давно пора про Чагинск книгу написать, у нас тут много интересного происходило.
У музейной работницы были толстые, похожие на знаки вопроса семейные уши. Дочь Бородулина. Или сестра.
— Директор предлагал поработать в архиве, — сказал я. — Возможно, там есть материалы для нашего исследования.
— Наверняка есть. У нас здесь много чего, картотеки, архив леспромхоза, часть архива ГубЧК…
— Это то, что нам нужно, — сказал я.
— Я очень рада, но… — женщина вздохнула. — У нас тут сами видите… хаос некоторый.
— Смена экспозиции?
— Совершенно верно. Получили финансирование, и как-то все быстро завертелось-закрутилось, буквально за два дня… Удивительно…
— Поздравляю. Но мы… мы договаривались с директором насчет архива, — напомнил я.
— Архив… — женщина нахмурилась. — Директор сейчас в область уехал — насчет фондов договариваться. А ключ от архива у него в сейфе. А ключ от сейфа он с собой… случайно забрал… — Женщина развела руками.
— В архив не попасть, — констатировал я.
— Да, не попасть. Но отец послезавтра приедет, тогда заходите.
Послезавтра.
— А это? — я указал на коня. — Зачем конь?
— Это же Пересвет! — пояснила дочь Бородулина. — То есть пока конь, а всадник потом будет. Это как в Эрмитаже, помните, — там кони с рыцарями? Так и у нас будет.
— Пересвет?
Дочь Бородулина кивнула:
— Пересвет на коне. Вы же знаете, что Пересвет тесно связан с Чагинском. Он останавливался здесь…
— Проездом на Куликовскую битву? — уточнил я.
Дочь Бородулина покраснела и неприветливо прищурилась.
— Не боитесь мышей? — спросил я. — Возьмут — и сожрут. — Я указал на коня.
— Так вот как раз отец и поехал. Там фирма есть, она электронными отпугивателями торгует. Поставим здесь — и все! К тому же Сарычев пропитал коня особым составом.
Сарычев пропитал коня особым составом — это звучало хорошо. Хазину бы понравилось.
— А где же сам… Пересвет? — спросил я.
— Еще не готов, — ответила дочь Бородулина. — Сарычев не взялся, надо заказывать в Москве, там есть фирмы. Они могут сделать.
В этом я не сомневался.
— А вы знаете, что Пересвет — покровитель квантовой физики? — зачем-то спросил я.
— Квантовой физики?
— Компьютеры, лазеры, варп-двигатели…
— А атомные станции? — спросила дочь Бородулина.
— Атомные станции — это святой Патрик, — ответил я. — Он ими заведует. Знак «Радиационная опасность» — есть всего лишь счастливый клевер, это общеизвестно.
— На любом поле полно таких клеверов, — сказала дочь Бородулина. — А почему Пересвет квантовой физикой руководит?
На секунду я растерялся.
— Это общеизвестно, — ответил я. — Пересвет — это в сущности свет в превосходной степени, сверхсвет. Лазер, если уж совсем упрощать. А лазер — это плотный поток фотонов, индуцированный квантовым генератором. Поэтому квантовые физики и считают Пересвета своим покровителем.
Теперь уже дочь Бородулина задумалась.
— Получается, если у нас будут атомную станцию строить, то покровителем будет святой Патрик?
На этот вопрос я с ходу ответить не смог. Похоже, смотрительницу серьезно занимал вопрос покровителей. А я подумал, кто может быть покровителем бумажного комбината. Кирилл и Мефодий, пожалуй.
— А вы бывали на атомных станциях? — спросила смотрительница.
— Да, на нескольких. На Обнинской, на Ингалине…
— Интересно… И как, на них есть музеи?
Дочь Бородулина хотела иметь свой атомный музей, с подчиненными, с верстовым столбом, с чудо-подковой, с бюджетом и с чучелом святого Патрика.
— Да, разумеется, — ответил я. — На каждой станции есть свой музей. Там выставлены разные экспонаты, проводятся экскурсии, привозят школьников и пенсионеров. Это очень интересно и познавательно.
В глазах Бородулиной вспыхнула алчная льдинка.
— У всех работников музея на атомной станции двойной оклад, — сообщил я. — Отпуск девяносто дней и бесплатный проезд.
— Куда?
— На юг. В Геленджик. В Лоо.
— Это очень интересно…
Дочь Бородулина положила руку на коня, стала постукивать по нему пальцами: из коня извлекался пустой барабанный звук, отчего я подумал, что маэстро Сарычев овладел технологией изготовления надувных чучел.
— Мне бы все-таки поработать в архиве, — вкрадчиво сказал я.
Бородулина вздохнула.
— К сожалению, не получится, — ответила она. — Ключ у отца сейчас…
В зал заглянул человек и сказал, что там привезли плитку, надо принять по накладной.
— Мне пора идти, — Бородулина пожала мне руку. — Приходите через пару дней. До свидания!
Бородулина удалилась.
Я остался один в зале музея, примерно между конем и наказанными углом медведями. У коня были очень настоящие лучистые глаза, как живые, с правильной сизой дымкой.
Еще один день.
Я вернулся в фойе. Мне захотелось купить ботинки из Гомеля, но я взял себя в руки и купил освежающее средство с ароматом огурца. Лошадь на улице все так же безмятежно паслась на клумбе, я подумал, что это хорошо.
После музея следовало перекусить. Пожалуй, после музея я бы предпочел вареники в столовой доручастка, но теперь у меня не было машины и Хазина, так что я, прикинув расстояние, отправился все-таки в «Растебяку».
Я шагал по улицам, разглядывал город.
На Советской до сих пор росло много ирги и работала «Перетяжка мебели». Однажды с бабушкой мы отвезли сюда на тачке старый диван, везли три часа с перерывами, останавливаясь и отдыхая. Этот диван нам перетянули, но набили его слишком туго и чем-то похожим на рыбьи кости, так что спать на нем стало окончательно невозможно.
Тренировочная трехэтажная башня возле пожарной части просела на правую переднюю сваю, но держалась.
Книжный магазин все еще назывался «Верхне-Волжский», в нем поубавилось книг, но открылся отдел с видеоплеерами и прокат кассет.
Ларек с мороженым расширил ассортимент и теперь в правой части предлагал зоотовары.
В «Галантерее» обосновалась «Галантерея М».
«Растебяка» гостеприимно ждала гостей.
Под зонтики рядом с витриной вынесли несколько пластиковых столиков, я устроился за крайним, возле липы, и заказал рыбную растебяку и томатный сок. Обслуживала меня Ирина, она предложила к растебяке сухой рассольник с белыми грибами, тушенными в сметане, или тост с пастой из опят и черным перцем.
Я предпочел опята.
Растебяку принесли сразу, а пасту из опят обещали через десять минут.
Растебяка оказалась на высоте, а пасту из опят подали на куске бородинского зернового с двумя пластами маринованного огурца. Томатный сок был как томатный сок, но черешок сельдерея и табаско в стакане присутствовали; в «Растебяке» явно готовились к атомной станции. Я даже решил попробовать мороженое с землянично-мятным конфитюром, но заявился Хазин.
Хазин заметно нервничал и заказал пресныши с черникой.
— Ты не представляешь, как все запущено, — сказал Хазин, усевшись за стол. — Ты не представляешь, какой тут бардак… Они опять переиграли весь план! У тебя есть костюм? Ты же всегда таскаешь с собой костюм?