— Мы вообще-то тут людей ищем, — напомнил Роман.
— А наверху?! — не слышал Хазин. — Вы видите?! Рома, ты как артист должен знать в этом толк…
Изо мха торчал небольшой фиолетовый цветочек. Или красный. Между фиолетовым и красным.
— Эдельвейс, блин… — сказал Хазин. — Рома, так, значит, ты танцуешь с самого раннего детства?
Роман не ответил.
Хазин мерзко подмигнул и дунул в свисток. Звук получился задушенный и тощий.
Все-таки обычный чертополох, но здесь, на пне, он смотрелся живописно.
— Привези мне, папенько, цветочек аленький…
Хазин облизнулся и потянул руку к цветку.
— Подарю его Зизи, она разбирается в культуре…
Из-под мха выскочила мышь и мгновенно вцепилась в Хазина.
— А-а-а! — заорал Хазин.
Скорее от испуга и неожиданности, чем от боли.
Яростная мышь впилась в середину ладони, на перекрестье ума и жизни, Хазин бешено попытался ее стряхнуть, но мышь, похоже, накрепко застряла зубами в коже. Маленькая, острорылая, очень хищная с виду мышь с обкушенным хвостом.
Хазин орал, матерился, размахивал рукой; мышь болталась по ладони серым лоскутом, не разжимая прикуса. Ни я, ни Роман не знали, как себя вести при нападении мыши, поэтому несколько растерянно наблюдали за схваткой.
— На! — выкрикнул Хазин. — На, сука!
И яростно сжал кулак. Мышь получилась внутри.
Кулак побелел на костяшках и покраснел в остальных местах, и задрожал, словно мышь, пытаясь вырваться, ела этот кулак изнутри. На лице у Хазина стремительно сменялись энергичные выражения.
Я отчего-то вспомнил Храброго Портняжку, который сначала семерых побивахом, а потом ладонью выдавил из камня воду, и подумал, что сейчас Хазин выжмет мышь.
Но Хазин выдохнул и ослабил хватку.
— Все? — спросил участливо Роман. — Удавил?
— Заткнись! — прошипел Хазин. — Заткнись, Шмуля…
Я не знал, что можно посоветовать в подобном случае.
— Еще шевелится, гадина, скребется… — сообщил Хазин. — Сейчас я ее поучу…
Левой рукой Хазин вытянул из кармана куртки бутылку, зубами скрутил пробку и быстрым глотком выхлебал коньяк до дна, вытер рукавом выступившие слезы.
— А мальчик-то не забыл, — драматически сказал Хазин. — Мальчик все помнит…
Зашвырнул бутылку в лес и интенсивно потряс рукой с мышью. Разжал пальцы.
Недвижимая мышь сиротливо лежала на ладони Хазина, не шевелясь, казалась неповрежденной, бездыханной.
— Поздравляю, Хазин, — сказал Роман. — Теперь ты практически Беовульф.
— Надо ее потыкать, вдруг жива, — предложил я. — На всякий случай.
Хазин протянул мышь мне.
— Не, сам давай, — отказался я.
Хазин снял с плеча сухую сосновую иголку и попробовал проверить ею мышь, но та неожиданно пришла в себя и снова укусила его в руку, в этот раз в край ладони.
В этот раз Хазин заорал уже с неподдельной болью. Сжать кулак он не успел, мышь поразительно ловко прыгнула в мох. Хазин попытался ее немного раздавить и потопал ногами, но надолго его усердия не хватило, Хазин отступил и стал бешено тереть ладонь о куртку.
— Лучше высосать яд, — посоветовал я. — А так ты инфекцию только вглубь загонишь…
— Какой яд, это же мышь?! — в волнении воскликнул Хазин.
Он сжал пальцы, стараясь выдавить из ранки кровь, но кровь не выступила.
— Трупный, — сказал я. — В пасти мыши всегда присутствует трупный яд. Если он попадет в рану… Некроз, паралич, все дела…
Хазин потянулся губами в ранке.
— Не советовал бы, — посоветовал Роман. — Во-первых, у тебя во рту тоже полным-полно бактерий, например стафилококков. Попадут в рану…
Роман причмокнул.
— Вплоть до ампутации, — пояснил он. — А во-вторых, мышиные бактерии могут перейти тебе в желудок — и бац! — геморрагический синдром!
Роман неприятно скривил щеку и выставил клык.
Хазин опустил руку.
— Что же делать? — спросил он.
Я хотел сказать, что, скорее всего, поздно что-то делать — мышиная зараза уже впиталась, но сказал по-другому:
— Надо прижечь. Сигаретой.
Хазин тут же закурил.
— Прижигание не поможет, — возразил Роман. — Нужно промыть рану. Водой или спиртом. Коньяком!
Хазин растерянно огляделся: в какую сторону он зашвырнул пустую бутылку, не помнил.
— Нет коньяка…
Роман развел руками. По просеке потянуло горячим ветром. Хазин погасил сигарету.
— Не переживай, Хазин, — сказал Роман. — Не все после укуса заражаются. Хотя…
Роман сделал вид, что задумался, потом сказал:
— Есть один старинный казацкий способ…
— Да ладно, Рома, ты сейчас скажешь мне, что надо поссать на руку! — угадал Хазин. — Старый анекдот.
— Человеческая моча стерильна. Кроме того, в ней есть полезные соли…
— Сам себе на руки ссы! — крикнул Хазин.
Роман равнодушно улыбнулся.
— Надо позвать остальных… Там была «Скорая»…
Хазин несколько раз попытался свистнуть, но свисток окончательно заклинило.
— Что делать?! — Хазин спросил с отчаянием.
— Мне кажется, надо идти налево, — сказал я.
— Да при чем здесь налево? — заорал Хазин. — У меня заражение!
И Хазин сунул мне под нос ладонь с раной.
— Да нет у тебя никакого заражения.
— Это все из-за железного клопа, — сказал Хазин. — Это был подклад.
— Что такое «подклад»? — поинтересовался Роман.
Хазин стал объяснять. Роман хихикал. Мы перебрались через пожарную канаву и вышли на просеку. Эта была не такая широкая, как предыдущая, и непроходимо заросла голубичными и малиновыми кустами. И пахло здесь малиной, хотя до самой малины было еще далеко, и земляникой.
— Я знал одного Романа, он украл у своей бабки барометр, — сказал Хазин. — А бабка ему сделала подклад на кладбищенской земле. Его потом по всей правой стороне ударом разбило. На хрена я в этот Чагинск поехал, Витя, сука, это ты меня заманил…
— Я тебя не заманивал, — возразил я.
Малина и смородина.
— Заманивал-заманивал. Мы правильно идем? Витя, проверь по компасу!
— Туда.
Но Хазин стал требовать компас, я достал и сунул ему.
Хазин бессмысленно вертел компас в руках, стрелка не двигалась.
— Там сзади задвижка есть, — подсказал Рома.
— Как у твоей бабы в Кинешме! — тут же ответил Хазин.
Роман отвернулся.
— Да ладно, Ром, не обижайся, это ведь правда… Как тут?
Хазин с трудом вытянул ногтями задвижку, стрелка качнулась и указала.
— И что? — спросил Хазин. — Север там, а нам куда идти?!
— Лучше идти назад, — сказал Роман. — Обратно.
— Я в этот лес не хочу! — тут же заявил Хазин. — Мы там опять заблудимся! Пойдем лучше по лесосеке! Туда!
Хазин махнул рукой:
— Что стоите?! Пойдемте!
— Лучше все-таки через лес, — настойчиво повторил Роман. — Неизвестно, куда эта просека…
— Эй! — перебил Хазин, помахал раненой рукой. — Меня крыса укусила!
И времени почти нет… Мы по лесу три часа перли, еще три часа, что ли, переть?
— Роман прав, лучше через лес, — согласился я. — Так будет короче.
— Я не пойду через лес, — твердо сказал Хазин.
— Ты что, Хазин, мыши испугался? — спросил Роман.
— Я не пойду, — помотал головой Хазин.
— Как хочешь.
Роман перепрыгнул противопожарную борозду, направился в лес.
— Думаю, лучше нам не разделяться, — сказал я.
И пошагал вслед за Романом.
— Валите… — плюнул вдогонку Хазин. — Валите, сволочи…
Догнал он нас через минуту. Продвигались не очень быстро, но скоро Хазин начал отставать снова, приходилось останавливаться и дожидаться.
— Меня в детстве, между прочим, тоже непростая мышь покусала… — бормотал он. — Это был… баргузин…
— Баргузин — это ветер, — поправил Роман.
— Чтоб ты понимал… Руку дергает… — уныло пожаловался Хазин.
— Столбняк, — вздохнул Роман.
— Столбняк?!
— Столбняк не дергает, — сказал я.
— Но ты же не знаешь, у тебя не было столбняка… Погодите… тут шестьсот километров всего…
Мы не слушали. Минут через двадцать Хазин остановился окончательно. Он тяжело дышал и вытирал пот со лба.
— Наверное, я все-таки промою рану…
Он отошел в сторону, долго расстегивал пряжку ремня, ойкал и кряхтел.
Мы с Романом на всякий случай отступили.
— Не могу! — всхлипнул Хазин. — Не получается никак, я сух, как сердце Зизи…
— Вить! Может…
— Хазин, пошел на фиг, — сказал я.
Мне абсолютно не хотелось мочиться на руку Хазину, это было странно.
— Я могу, — предложил Роман.
— Да пошел ты, Шмуля…
Мы с Романом пошагали дальше.
Хазин снова брел за нами, матерясь и хрипя в свисток.
— Однажды адмирала Чичагина ранило в бою турецкой пулей. Следовало сразу прижечь порохом, но в разгар схватки было не до этого. А после боя верный денщик адмирала Прохор промыл его раны из собственного, так сказать, водопровода. Чем предотвратил антонов огонь.
Это сказал Роман. Кажется, и у него началось восхищение, я заметил, тут у всех начинается восхищение.
— Тебе, Шмуля, меня обоссать хочется, — заметил Хазин. — Я тебя знаю, будешь потом своим друзьям рассказывать… Песню какую-нибудь похабную сочинишь…
— Как знаешь, — пожал плечами Роман. — Тебе жить.
— Да-да, знаю, это весело, Шмуля. Приехал городской лох фотографировать провинцию, был укушен дикой мышью и помер от этого на обочине…
Хазин хлюпал носом — то ли смеялся, то ли наоборот.
— Поразительная история, — говорил он. — Можно сделать пьесу… В стиле Островского… Нет, Булгакова! Молодой, идеалистически настроенный доктор приезжает в уезд… а там… а там баргузин!
— Тебе не кажется, что это все бред? — спросил Роман.
— В принципе, в пределах нормы, — ответил я.
— В пределах?
— Ага. Такой средний накал. Бывает гуще…
Мы снова вышли к противопожарной борозде. И малиннику за ней.
— Я же говорил! — воскликнул Хазин. — Заблудились.
— Надо отдохнуть, — сказал я. — Посидеть немного, все равно от других отстали.