— А как вы сами себя чувствуете? — вежливо перебил Салахов.
— Я? При чем здесь я?
— Видите ли… — Салахов смутился. — Это не всегда так безобидно, как представляется. Когда вас кусает мышь…
— Но меня не кусали! — теперь уже я перебил. — Это Хазина, у него рука…
Я указал на «ПРЦД-2».
— Точно! — Салахов хлопнул себя по лбу. — Знаете, совсем что-то замотался, извините, пожалуйста. Но все равно… Вам градусник дали?
Я вспомнил про градусник, достал. Тридцать семь. Салахов забрал градусник.
— Температура пограничная, между прочим, — нахмурился Салахов. — Это необычно. У вас, как показалось нашему терапевту, несколько воспалены лимфоузлы… Разрешите?
Не успел я разрешить, как Салахов схватил меня пальцами за шею и принялся ощупывать. Я растерянно стоял.
— Знаете, Виктор, нам, наверное, лучше пройти ко мне в кабинет, — сказал Салахов. — Там есть все необходимое.
— А что случилось-то?
— Пройдемте все-таки…
Кабинет Салахова располагался на втором этаже. Я ожидал мебели и кресел, но больше всего кабинет напоминал склад старого медицинского оборудования: два зубоврачебных кресла, одно гинекологическое, что-то из арсенала физиотерапии, аппаратура для ЭКГ и приборы неизвестного назначения. Стол главврача располагался в углу и был завален серыми папками и бумагами.
— Ремонт затеяли, — объяснил Салахов. — Знаете, Алексей Степанович обещал помочь с техникой, вот готовим помещения. Присаживайтесь!
Я устроился на железном стуле. Салахов присел на зубоврачебное кресло.
— Буду откровенен, мы весьма надеемся на содействие компании НЭКСТРАН, — сказал он без лишних предисловий. — Возможно, включения в какой-нибудь проект, в конце концов, нам не так уж и много требуется! Что такое в сущности город? Школа, больница, библиотека, если не будет больницы, город умрет.
— Вы совершенно правы, — сказал я. — Больница очень нужна. Все-таки…
— Думаю, надо взять у вас анализы, — сказал Салахов.
— Какие анализы? — не понял я.
— Кровь, биохимия. Ну и посевы, разумеется.
— Посевы? Зачем посевы?
— Да ерунда! — отмахнулся Салахов. — Меры предосторожности, не более того.
— Меры предосторожности?
— А, это моя паранойя, — отмахнулся Салахов. — Вы поймите меня правильно, лучше пережать, чем недожать… С начала этого лета восемь случаев, так что безопасность… Особенно в условиях скученности. Мы не можем допустить очагов.
— Чего очагов? — спросил я.
— Лептоспироз, — негромко произнес Салахов. — С мая восемь случаев, шесть лесорубов, два трелевочника.
— Их покусали мыши?
— Как ни странно, да. В этом году необыкновенное нашествие грызунов, прямо Австралия какая-то…
Появилась медсестра с железным ящиком для автоклава.
— Вы не против? — переспросил Салахов.
Я согласился. Медсестра тут же принялась брать кровь, сначала из пальца, потом из вены.
— У нас раньше и инфекционист был, — жаловался Салахов. — И ревматолог. А офтальмологическое отделение? Лучшее в области ведь! И ничего не осталось, ничего…
Медсестра принялась брать анализы по второму разу.
— На всякий случай, — пояснил Салахов. — Лаборатория у нас сами понимаете… Но мы сделаем посевы, посмотрим сыворотку, скоро все узнаем.
— Но меня не кусала мышь, — устало сказал я. — Это Хазина укусили.
— Вы были рядом в этот момент?
— Да…
Я отметил, что замедлил секунду с ответом, словно бы усомнился в том, что я действительно присутствовал с Хазиным в момент покуса.
— В этом-то и проблема. Мыши в целом чрезвычайно заразны, а лептоспира может содержаться на шерсти, в слюне, везде. Так что предусмотрительность не помешает, Виктор.
— Но разве… лептоспироз может так быстро… начинаться? — спросил я.
— Обычно не так быстро, — ответил Салахов. — Обычно несколько дней, но в последнее время все меняется… ваш друг Хазин, насколько я помню, склонен… к злоупотреблениям?
Салахов вздохнул и огляделся, словно ища поддержки у медицинских устройств.
— Склонен, — сказал я. — Более чем.
— Вот и понятно. Иммунитет ослаблен, печень дряблая, так что… Лучше провериться. А вы из группы контакта. И температура у вас…
— Нет у меня никакой температуры…
Я потрогал лоб. Холодный.
— Давайте померим еще, — предложил Салахов.
Медсестра тут же подала мне градусник. Я воткнул под мышку. Градусник теплый, неприятный, словно его недавно уже держали под мышкой. Теплый посторонний градусник.
— Мы их вовремя диагностировали, отдельную палату выделили, лечили как-то. Вылечили, но… тут главное успеть. А потом удар по организму серьезный, там же не один лептоспироз, там целый букет, там туляремия, там бешенство, столбняк, паразиты, в конце концов.
— Бешенство?
— В принципе, бешенство у нас не встречалось давно, но ручаться нельзя. Сарычев уверяет, что по весне три раза бешеных лис встречал. Так что… Дайте градусник, пожалуйста.
Я достал градусник, протянул доктору.
— Так я и предполагал, — сказал Салахов. — Тридцать семь и пять. Давайте-ка пройдем…
Салахов задумался.
— А давайте, Виктор, вы у нас немного отдохнете, — предложил Салахов.
— То есть?
— Полежите денек, дождетесь результатов анализов, отдохнете как следует.
— У меня сегодня планы…
— Ну какие планы? — с укором произнес Салахов. — С этими вещами шутить нельзя, все может произойти… крайне быстротекуще.
Я рассчитывал быть убитым сосулькой, это достойная смерть для писателя-неудачника, единственное, что может осветить жизненный путь посредственности, — нелепая смерть. Споткнуться о корни, убиться о пень. Но в смерти от лептоспироза тоже имелись свои изящные преимущества, особенно с учетом того, что мышь меня не кусала. Это почти как у Томаса Вулфа.
— Я сегодня собирался в лес…
— Какой лес, Виктор?! — Салахов потряс руками. — Вам лучше не ходить в лес… То есть поход в лес абсолютно исключается, я бы так сказал.
— А как же я…
— Посмотрим, — Салахов успокаивающе похлопал меня по плечу. — То есть все будет зависеть от прогнозов и результатов…
Не каждый достоин участи Эмброза Бирса, лично я согласен на сосульку. Сосулька лучше, чем клещ, лучше, чем мышь. Да, самое оригинальное быть убитым черепахой, но такого заслуживают личности масштаба Эсхила.
— Что с вами? — Салахов щелкнул пальцами у меня перед носом.
— Задумался.
Салахов замолчал. Посмотрел на часы.
— Виктор, не переживайте так, — успокоил он. — Знаете, я бы сам с удовольствием немного полежал в нашей больнице. Лечат здесь не на столичном уровне, но зато покой, свежий воздух. Вы знаете, что по нашей стороне железной дороги тянется реликтовая роща? Она идет от Номжи к старой грязелечебнице и к нам, сюда…
Я вдруг подумал, что мне, возможно, действительно стоит полежать денек в больнице. Эта мысль была, признаться, неожиданна.
— А Хазин?
— О нем позаботятся, не переживайте. Его на всякий случай поместим в изолятор, с такой рукой это правильное решение. Ему прокапаться не мешало бы. Да и вам, честно говоря, не повредит…
Прокапаться. Мне понравилось это слово. Я хотел бы прокапаться.
— Виктор, давайте пройдем в палату.
Салахов взял меня за локоть и проводил из кабинета до палаты.
— Занимайте свободную койку, я пришлю сестру, — сказал он.
Я вошел в палату.
Двенадцать коек, три заняты. Выкрашенная в синий дверь туалета. На подоконнике глобус. В окно виден зеленый забор и угол корпуса из белого кирпича. Возле окна в койках лежали желтого цвета мужики под капельницами, то ли спали, то ли без сознания. И еще один мужик у противоположной стены дремал, положив газету на лицо.
Я выбрал койку, лег и вытянул ноги. Зевнул.
Бред. Забавный такой бред, мухи по потолку ползают. А я лежу в койке с подозрением на лептоспироз. Теоретически…
Я стал вспоминать, трогал ли я вчера мышь, мне казалось, что нет, но кто его знает, я мог забыть. Хазин мог схватить меня за руку и передать микробов, все могло.
В последнее время в моей жизни подозрительно много мышей.
В детстве я читал книжку про то, что мыши — это такие отдельные люди. Не про то, что любят в книгах или в мультиках показывать, когда на зверей натягивают человеческие повадки и прочее, а про то, что они реально люди. Когда-то человек и мышь имели одного общего предка, потом произошло роковое разделение: человек пошел своим путем, мышь своим. Не все мыши такие, большая часть из них настоящие тупые животные, но некоторые животные только с виду. А из-за того что человечество распространилось, распространились и крысы — главные враги мышей. И вот мыши придумали начать войну…
Сосед слева проснулся, снял с лица газету.
— …Полчища крыс атаковали людей на Преображенской площади… — задумчиво прочитал сосед слева.
— Что? — спросил я.
— Красиво, — ответил сосед. — Крысы атаковали. Тебя с чем положили?
— Не положили пока, анализы делают.
— Ну, если тут, то уж положат. А подозревают что?
— Не знаю пока. Инфекцию. Моего друга вчера укусила мышь.
— А я кочегар, — сказал сосед. — В Коткишевской школе. Летом-то работы нет, а на меня как раз колосник упал.
Я немного подумал, как на соседа мог упасть колосник. Представлялось, что такая деталь, как колосник, всегда находится снизу, но потом подумал, что, может, сосед как раз и прочищал печь снизу.
Он листал газету со светлой улыбкой. Я прилег на койку. Сосед зевнул и спрятал газету в тумбочку, ему явно хотелось поговорить.
— Ты, значит, инфекционный, — сказал кочегар с непонятным удовольствием. — А я гнойный. А эти двое рыбаки…
Сосед указал на желтых мужиков возле окна.
— Эти самогонкой отравились, третий день не шевелятся.
Желтые рыбаки действительно лежали вытянуто и недвижимо.
— Че-то у них там внутри сломалось, — сказал кочегар. — Расстроилось.
— Может, их в область надо было? — предположил я. — Если действительно отравились…