— Мир изменяется, остановки мельчают, — сказал Хазин. — А вот в Краснодарском крае настоящий заповедник, там их из бетона ваяли, монументально работали… Но лет через тридцать не останется ничего. Надо успеть.
Из здания почты вышла еще одна рыжая собака, похожая на первую. Хазин потер глаз.
— Там прохладно, — объяснил я. — Собаки сидят на почте в жаркие дни.
Хазин сфотографировал вторую собаку.
— Собаки сидят на почте в жаркие дни… — задумчиво повторил Хазин. — Красиво. Мне решительно нравятся такие вещи: собаки на почте, бак с кружкой на вокзале, медведица Маша…
Медведица Маша в Ярославле — жрет морковь и восхищает иностранных туристов.
— Знаешь, чем маленький город отличается от среднего? — спросил я.
— Бабами, — уверенно ответил Хазин. — В маленьких городках бабы… приветливее. У меня есть по этому поводу соображения, сейчас расскажу…
Хазин болтал, а я смотрел на почту. У бабушки не было телефона, и, чтобы позвонить родителям, мы ходили сюда. Сидели в твердых и гладких пластмассовых креслах, читали надписи, вырезанные на деревянной ширме, и ждали вызова. Мне нравилось на переговорном пункте, в нем пахло электричеством, а на перегородке были написаны родные города тех, кто отсюда звонил, я особенно запомнил Елабугу.
— …Провинциалки полагают, что в крупных городах женщины гораздо раскрепощеннее. И чтобы самим быть похожими на городских, они стараются перещеголять их в распущенности. В этом своя прелесть, когда ты приезжаешь…
И Джезказган.
…Когда приезжаешь в маленький городок, правильно выбирать теток лет сорока…
Хазин замолчал, то ли вспоминая, то ли фантазируя.
— Маленький город от большого отличает «Мотоблок и дрель», — сказал я. — Вывески. Это как ярлычки на одежде — или стирать, или полоскать. Провинция традиционно бежит вавилонов, пока здесь возможен исключительно «Мотоблок и дрель». Но уже в Костроме, или, допустим, в Нижнем, или в том же Саратове мы встретим вполне себе…
— «Струмент», — закончил Хазин.
— Да, «Струмент» неплохо. Но не для центра, в центре это будет «Ворлдбилдсервис» или «Хард Эквайпмент»… «Хэквайпмент».
— Я помню «Хэквайпмент», там еще такой ушлепанный работает… Что-то барабанщика нашего долго нет… Он что, из… этих?
Хазин лизнул воздух.
— В смысле?
— Ну, эти придурки, которые отовсюду открытки отправляют.
— Вряд ли. Сходи, посмотри.
— Не, я это… собак не очень… Сходи сам.
— Зачем?
— Жрать охота, — честно признался Хазин. — Он тут час проторчит, а я страдай. Там обед закроется.
Я пошел — я люблю почты, плюс столовая доручастка ждет нас, а если зависнем, нагрянут голодные дорожники и не достанется нам ни зраз, ни пельменей.
— Купи ручку, — попросил вдогонку Хазин.
Внутри почты действительно было прохладно и пахло горячим сургучом, шпагатом, бумагой. В переговорном пункте, как обычно, сумерки, мутные лучи и кресла те же самые, цвета старого топленого молока, шесть штук вдоль стены; работает круглосуточно. И три кабинки «межгород». Крыков сидел в кресле, тыкал стилом в наладонник, качал ногой.
В почтовом отделении пусто, из-под железного стола торчали собачьи лапы, больше никого. Надо купить ручку. Я шагнул к окошку № 2.
Я заметил за стеклом соломенную лошадь и расписного глиняного ерша. Я попытался шагнуть назад, но было поздно — девушка за барьером подняла голову.
За две недели я пересекся только с Федькой, то есть теперь с Федором, хотели посидеть, но не посидели. Теперь Кристина.
Она всегда что-то делала. Соломенных коней, бумажных лебедей, кукол из лоскутов, звенящие мешочки счастья, странные раскрашенные камни.
— Привет, — сказала Кристина.
— Привет, — сказал я.
Я не знал, что дальше. О чем говорить. Поэтому и не хотел встречаться.
— Что здесь делаешь?
— По работе, — ответил я.
— Комбинат строите?
— Что-то вроде.
Кристина улыбнулась. Какое-то время она в рыжий красилась, сейчас как есть. Блондинка. Чагинск — столица чаги и льна.
— А в доме вашем никто не живет, — сказала она.
— Я знаю.
Ничего. Нет, действительно ничего не почувствовал. Я пытался почувствовать, но нет. Странно, всего тринадцать лет прошло.
— Федька говорил, что ты приехал.
— Да, мы встречались. Вот уж не ожидал: Федька — и в милиции…
Кристина улыбнулась.
— Ему, кажется, нравится, — сказал я. — Он похудел…
— И хочет на юридический поступать. — Кристина взяла соломенную лошадку. — Правильно…
— А ты сама как?
— Нормально. Вот на почте работаю. Костя в пятый класс пошел. Все хорошо…
Кристина замолчала, разглядывая лошадку.
— Ты все мастеришь, — сказал я.
Кристина поставила лошадку, достала вместо нее вязаную пчелу, протянула в окошко.
— Мне?
Кристина кивнула.
— Спасибо.
Я взял пчелу и спрятал в карман.
— Вить, ты что застрял? — спросил Хазин прямо над ухом.
Я едва не подскочил, Хазин тут же оттеснил меня от окошка и уставился на Кристину.
— Здравствуйте, — сказала она. — Вам чего?
— Здравствуйте!
Хазин тут же сфотографировал Кристину.
— Девушка, во-первых, продайте мне ручку, во-вторых, немедленно выходите за меня замуж.
— Вам какую ручку? Есть за два рубля, есть за четыре…
Хазин сфотографировал Кристину еще раз и сказал, что ручку ему надо самую дорогую, вон ту, за четырнадцать, с кнопкой, а насчет замужа это абсолютно серьезно.
Я вернулся в машину. И Кристина похудела. Стала красивее определенно. Не хотел встречаться, не о чем говорить. С Федькой-то не о чем было, пять минут обсуждали, как лучше проехать на Галич, все.
На крыльце показался Хазин с упаковкой ручек. За ним выглянула собака, равнодушно гавкнула, Хазин плюнул ей на голову, собака скрылась.
— Я передумал, — сказал Хазин, усевшись за руль.
— Что?
— Пересмотрел свои взгляды на город Чагинск.
Так всегда случается.
— Я думал, что Чагинск — очередная жопа в череде жоп, однако это не так. Здесь небезнадежно. Весьма небезнадежно. Адмирал Чичагин знал толк…
Показался Крыков.
Он сбежал по ступеням и с довольным видом направился к нам.
— Куратор выписал премию, — отметил Хазин.
— За что?
— Значит, аванс.
Из кустов на Крыкова гавкнула рыжая собака.
— Телефонистки — редкие сучки, — сообщил Крыков, устроившись на заднем сиденье. — У них автоматы жрут жетоны, связь дрянная, а они лыбятся и лыбятся… Поехали!
— Мы обедать, — напомнил Хазин.
— И я с вами.
Хазин не стал возражать, завел двигатель, и мы поехали в столовую доручастка. Крыков молчал. Хазину молчать трудно, особенно за рулем, поэтому он рассказывал об одной подруге, вроде приличной девушке тридцати лет от роду, которая жила-жила, а потом вдруг бац — и съела своего домашнего кролика. А еще у него была одна знакомая, у нее жила морская свинка, однажды морская свинка заболела…
На улице Центральной Крыков не выдержал:
— Ладно, ладно… Но не делайте вид, что вы его не узнали? Алексея Степановича?
Мы промолчали.
— Это же Светлов! — сказал Крыков. — Вы понимаете?! Алексей Степанович Светлов, основатель и генеральный директор группы компаний НЭКСТРАН! Первая полусотня!
В столовой доручастка вполне себе вкусные пельмени, надо торопиться.
Глава 2. Проблемы с мышами
Дурная мысль сочинить честный роман про зомби посетила меня после успеха «Хлеба», осенью, на ярмарке в Белграде.
Белградские арены тогда были забиты народом, автобусы подвозили молодняк из окрестностей и даже, судя по бейджам, из Баната и Бачки, которые я вдруг вспомнил из истории южных и западных славян. Приезжали школами и деревнями, ходили туда-сюда и кругами, некоторые таскали сумки с книгами.
Я сидел в кресле и смотрел на толпу. Народ стремился мимо, ничуть не интересуясь моей книгой, равно как и прочей продукцией «Зоила»: интеллектуальными путеводителями, обстоятельными кулинарными справочниками, контринтеллигентской философией и трудами антрополога Трубинера. Я не обижался — сразу за стендом «Зоила» шумела, гудела дудками и приплясывала «Бчелица», за ней обширно торговали мангой, фантастикой, конспирологией и снова фантастикой — там полыхали бластерные разряды, рокотали думстары, а принцессы Фомальгаута поправляли миниатюрные адамантиевые лифчики. На обложке моей книги умирала, свернувшись пружинкой, жужелица. Чего уж тут.
Напротив стенда «Зоила» располагалась небольшая экспозиция сербского издательства, специализирующегося, насколько я понял, на мистике, хорроре и трэше. В уголке за покрытым клетчатой клеенкой столом сидел автор в кожаной шляпе. По правую руку стопка книг, по левую бутылка сливовицы и стопка. За спиной приклеенное к заднику стенда дерево, подозрительно похожее на настоящее, вокруг ростовые фигуры вампиров. К автору иногда подходили читатели, и он подписывал им книги. Если читатель интересовался еще чем-то, автор выдвигал из-под стола дополнительный стул, приглашал присесть. Затем наливал себе из бутылки рюмку, выпивал, прислушиваясь и поправляя шляпу, минуту размышлял и после этого с абсолютно серьезным видом отвечал на вопрос.
Писатель ужасов, большой и счастливый человек.
В конце первого дежурства на стенде ко мне подошел старый серб, подарил книжку самодельных стихов, долго ругал НАТО и пидоров, я постеснялся подарить ему свою книгу и подарил «Кухню, которую мы потеряли». А сам почувствовал, что завидую писателю напротив. Что хочу вот так — сидеть на стуле в кожаной шляпе, объяснять симпатичной поклоннице, что есть некрореализм, чувствовать покой, определенность и удовольствие от жизни и, если хочется, пропускать по стопочке грушевой, а вечером выходить на террасу с видом на Саву, к ноутбуку, табаку, вурдалакам… счастливый человек. Подумав так, я поглядел на свою книгу с жужелицей на обложке и почувствовал себя мудаком.
Следующее время я потратил на роман про зомби, который не в