Зачем к железной дороге едем?
— Я же говорю, книгу хочу писать.
— Здесь?! В Чагинске?! Что тут написать можно?! Книги надо писать в хороших местах, а не здесь. Здесь разве что… «Дети подземелья»…
Так и есть, на Железнодорожную выехали.
— У меня здесь работа еще, — сказал я. — День города.
— Да ладно, Витя! — Федор затормозил. — Брось! Тебя же уволили…
Ну конечно. Федор знает все.
— Меня не уволили, — сказал я. — Я временно приостановил сотрудничество…
Федор остановил машину.
— Да ладно, Вить, все же знают — Хазина вместо тебя назначили. И праздник организовывать, и книгу дописывать. Да я понимаю, меня тоже тысячу раз кидали… Короче…
Он закурил, предложил мне. Пошел он.
— Есть мнение, что тебе лучше уехать, — сказал Федор.
— Чье мнение? — уточнил я.
— Понимаешь, у нас тут намечаются определенные мероприятия…
— День города.
— Не, это другое…
— Какие тогда? — спросил я.
— Да какие-какие, организационного порядка… Дератизация, если в двух словах.
Федор подмигнул.
— Все очень напряжены, — пояснил он. — И всякие посторонние инициативы… Нарушают баланс.
— В каком смысле?
— Да в самом простом. Ну, ты же не дурак, должен понимать.
Я пожал плечами.
— Сейчас нужна тишина, — сказал Федор. — Тишина — самое важное… Исторический момент, все дела.
Это точно, исторический.
— А вы бурагозите, — сказал он. — Ты и этот твой Большаков. Он по лесам скачет, а ты по газетам, людей волнуете…
Теперь понятно. Мой визит к главреду Кондырину. Послали Федора, старый друг борозды не испортит.
Федор стал гонять тюнер радио, но ничего, кроме обычного шороха, добыть у него не получилось.
— Пацанов не найти, — сказал Федор негромко. — Тут ничего не поделаешь. Кристинку жаль, но… так получилось, такое бывает. А эта ваша деятельность… она вредит всем, включая вас самих.
— Какая деятельность?
— Да такая деятельность! Вы всех напрягаете…
— Мы хотим помочь, — сказал я.
— Не надо никому помогать! Вы не поможете, вы навредите!
Нервно. Федор опять нервничал и курил.
— Нам не нужна никакая помощь, — подчеркивая каждое слово, произнес Федор. — Нам не нужен никакой звон. Не звоните.
Федор поправил зеркало, обернулся. И я обернулся. Никого. Улица Железнодорожная.
— То есть вы никого искать не собираетесь? — спросил я.
— Уезжай, Витя! — искренне посоветовал Федор. — Чего тут искать?! Родину проведал, на могилке у бабушки побывал, старых друзей встретил — беги себе.
— Ну…
— Если ты вдруг насчет Кристинки, то это мимо, — сказал Федор. — Поезд давно ушел, я же тебе рассказывал…
— До дому подбросишь? — перебил я.
— Подброшу.
Федор развернул машину, и мы поехали в сторону Сорока лет Октября.
— Да и на фига тебе она? Давай я нормальных девчонок подвезу, хоть прямо сейчас… Самых лучших, что есть.
Наверное, я промолчал слишком скептически.
— Не, я понимаю, выбор здесь паршивый, но других у нас нет. Мелкий вонючий городишко, я бы сам сбежал три раза, да не могу, прилип… Как мне здесь надоело, ты не представляешь… Они все приросли к своим табуреткам, а я на цырлах скачу…
А оно мне надо? Копейки платят, а каждая вошь на спину плюет… Не уедешь?
— Посмотрю пока…
— Ну смотри. — Федор выкинул сигарету. — Твое дело, твоя жизнь. Или ты… Ты действительно из-за Кристинки?
Я промолчал.
— Так это ты зря.
Федор вырулил на Кирова, прибавил газу.
— Эх, Витя, если бы знал, ты бы посмеялся…
Улица Кирова не предназначена для быстрой езды, ее ухабы неожиданны и коварны, разогнался — получил арматурину в покрышку или бетонный угол в картер, но Федор казенную машину щадить не собирался.
— Не, если ты хочешь, я могу и Кристинку организовать…
Наткнулись на яму, машину подбросило, из бардачка мне под ноги просыпались блистеры с таблетками, много.
— С этой станцией все с ума посходили, спать не могут… Я сам на таблетках живу…
У дома Снаткиной стоял синий пикап. Федор покривился. Неожиданно, что уж говорить.
— Я слышал, у него яхта третья по длине в мире, — сказал Федор.
— Возможно, — сказал я.
— А прикинь, он сейчас сидит со Снаткиной, чай пьет и о пельменях базарит? — ухмыльнулся Федор.
Я бы особенно не удивился, но пикап моргнул фарами.
— Ладно, Федя, отдыхай пока.
Я выбрался из машины Федора и направился к машине Светлова. Федор не отъезжал, наблюдал, сволочь. Почему в Чагинске вокруг меня почти исключительно сволочи?
Размышляя над этим вопросом, я приблизился к пикапу.
Алексей Степанович Светлов сидел за рулем, пассажирское кресло занимали антикварного вида несессер и сигарный ящик.
— Добрый день, Алексей Степанович, — сказал я.
— Добрый день, Виктор, — сказал Светлов. — Залезайте назад, так удобнее.
Я забрался на заднее сиденье.
— Как ваше здоровье? — поинтересовался Алексей Степанович, не оборачиваясь. — Больше никаких затруднений?
— Излечен чагой.
— Действительно? — удивился Светлов.
— Да.
— Я полагал, это из области фольклора… Она действительно помогает?
— От язвы вроде.
— Как интересно. А это ваш друг?
Светлов кивнул на машину Федора.
— Детства.
Я заметил, что дождевые капли на лобовом стекле не задерживались, словно отскакивали.
— Да… Друзья детства — большая привилегия, с годами… Впрочем, в детстве у меня друзей не было.
— Почему?
— Мать переезжала с места на место часто, так получилось.
Федор уехал.
— Вы, кажется, хотели поговорить? — спросил я.
— Да, что-то вроде этого.
Светлов достал из бардачка прозаический пакет с бутербродами, взял себе один, другой передал мне. Рыбный.
— Муксун, — пояснил Светлов. — Невинное обаяние буржуазии… Друзья детства — это всегда хороший литературный материал. Угощайтесь, Виктор.
Я попробовал бутерброд. Лучше недавнишнего сома. Гораздо.
— В Оби его не осталось, — с печалью сказал Светлов. — Сожрали все стадо, придется зарыблять…
Светлов с удовольствием откусил от бутерброда.
— Мы серьезно относимся к экологии. — Светлов жевал. — Рекультивация, технологии восстановления, глубокая переработка. Но я хотел поговорить немного о другом, хотел с вами обсудить… Например, ваши планы.
Опять за свое.
— Мир литературоцентричен, — объявил Алексей Степанович. — А мой вдвойне, так получилось…
Светлов жевал.
— Литература есть художественно выстроенная система встреч и расставаний, — рассуждал он. — Ну, еще немного идей и рефлексий, беседы в гостиных, но, если честно, населять прозу этим добром — все равно что фаршировать рождественского гуся шахтерскими портянками. Впрочем, на вкус и цвет…
Светлов задумался, выудил из несессера необычную бутылку с витым горлышком; этикетки не было, но я подумал, что внутри коньяк.
— Встречи, расставания, обеды, — сказал Светлов. — В литературе это норма — ужинаем и жонглируем парадоксами.
Светлов открыл бутылку, в ней действительно оказался коньяк, Алексей Степанович разлил его по серебряным стаканчикам.
— Вы как литератор склонны к встречам или к расставаниям?
— Скорее… к расставаниям.
— Я за встречи, — сказал Светлов. — Как ни странно, я оптимист.
— Я тоже оптимист…
— Если вы оптимист, предложите тост, — попросил Светлов. — Но, пожалуйста, непременно литературный!
Светлов передал мне стаканчик.
— Тогда за зарыбление! — сказал я.
— Браво! — сказал Светлов.
Мы звонко стукнулись серебром. Я выпил; как ни странно, бутерброд с муксуном словно подчеркнул вкус коньяка.
Алексей Степанович не торопился, задумчиво смотрел в стаканчик.
— Устали? — поинтересовался я.
— Нет. Я не устаю.
— Почему?
Светлов выпил.
— Работа в радость, — пояснил он. — Цель достижима. Вперед и только вперед. Поэтому и в радость.
— И какая у вас цель? — спросил я.
— Будущее, — ответил Светлов.
Похоже, сегодня Светлов был склонен к философиям.
— Атомные станции? — уточнил я.
— Атомные станции, графеновые соединения, квантовые компьютеры… впрочем, это побочный эффект. Знаете, когда наступает весна — цветут цветы и просыпаются пчелы. Моя задача — обеспечить апрель.
Светлов говорил серьезно. Это было настолько не к месту, что я засомневался. Шутит. Издевается. А что, решил слегка развлечься, не все же в котловане ковыряться, духовных запросов еще никто не отменял.
— Каким же способом?
— Будущее не приходит само. — Светлов выпил. — Его должен кто-то позвать.
А я с печалью вижу, что тех, кто мог бы это сделать, все меньше и меньше. У нас чаще упиваются прошлым…
Мне не особо хотелось говорить на эту тему, но Светлов снова разлил коньяк.
— Поэтому и приходится… за каждым упрямцем персонально и с фонарем…
— Неужели никто не хочет быть осчастливленным?
— Быть осчастливленным хотят все. — Светлов потер пальцем коньячную бутылку. — Осчастливливать согласны немногие. Нам нужны готовые осчастливливать. Будем здоровы!
— Ваш тост, — напомнил я.
— Тост? Да, пожалуй… Сложно придумать с ходу… Всегда в голове банальные вещи возникают…
Светлов думал некоторое время.
— Тогда давайте без тостов, — предложил я.
В этот раз коньяк был почему-то другого вкуса. Лучшего.
— Вряд ли местные готовы осчастливливать, — сказал я. — Они более практические люди, им нужны торговые сети и сотовая связь.
— Местные… — Светлов вздохнул. — Местные зачастую проблема. К сожалению, им свойственно понимать все слишком буквально. Отсюда и наблюдаемый нами палеолит…
Плуг и мотодрель. Растебяка. Ансамбль электронной фолк-музыки «Стрыги и Купорос». Светлов опустил стекло, в салон проник пропитанный дождем воздух.
— Но что я могу с ними поделать? — спросил Светлов в окно. — Люди до сих пор желают мазать губы идолов нерпичьим салом. Да, их порой пытались отучить от этих милых пещерных повадок, но безрезультатно, всякий раз они упорно тащат печень жертвенного оленя на свои мудацкие алтари…