– Должность. Я всё рассказала. Колдуна Ирдэ найдут и казнят – прилюдно и с оглаской. О его делах узнает весь Юг, а его случай будет знаком для остальных: не продавать чужакам древние тайны, не учить их запретному. Эмэ сказал, что и чужой песок теперь найдут и уничтожат. Мы полагали его безвредным, а оно вон как вышло.
Рьен поставил на стол пустую чашку и внимательно посмотрел на матушку Шанэ:
– Вы уверены? В том, что о вас надо рассказывать? Много лет о ваших колдунах знали разве что в Приграничье. Может, лучше оставить всё как есть?
– Правду не спрячешь, – матушка качнула головой. – Ещё пару дней назад я бы сказала, что да, ты прав, и нам разумнее затаиться. А сейчас… Если бы не тот молодой и упёртый колдун из Мелкодонья, правда о призрачных помощниках однажды вышла бы нам боком. И кто знает, не повторится ли история. Эмэ, конечно, примет меры, но не поздно ли? Не прячется ли где-нибудь на Севере или в Приграничье, выжидая, ещё пара-другая деятелей? Пусть лучше люди начнут понемногу узнавать о южанах хорошее, нежели однажды узнают только плохое и страшное.
– Пусть, – согласился Рьен, вставая. – Спасибо за чай.
– Всегда тебе рада, сынок, – улыбнулась матушка Шанэ. – Хорошего дня.
И теперь надо держать ухо востро. И предупредить всех обитающих на Севере южных колдунов о том, что случилось. А значит, письма, письма, письма… Пока, хвала вечным пескам, всё тихо и опасная осень лишь набирает силу.
Дело 3: Ничего рыжего
День выдался хлопотный, а вечер и того пуще. Из-за наплыва посетителей матушка Шанэ закрыла чайную позже обычного, а когда поднялась к себе, быстро поужинала и переоделась ко сну, вспомнила, что не зажгла путеводную свечу. И усталость шептала: «Да ничего, если одну ночку-то без…», и сытый кот так сладко урчал в кресле, что хотелось забраться в постель, но долг… Нельзя предавать то, что даёт жизни смысл. Даже если очень устал и возраст подводит.
Накинув халат и прихватив новую свечу, матушка, зевая, спустилась вниз, открыла тайную дверку и замерла с приоткрытым ртом и ладонью у лица.
– Доброй ночки, подруга, – улыбнулась из-за стола величавая седая женщина, мерцающая голубым. – Видишь, нашла к тебе дорожку. Сама. Всегда верила в твою силу.
– Эвья! – ахнула матушка Шанэ. – Кто ж тебя-то?.. И за что?..
Эвья Ру принадлежала к богатому, знатному и уважаемому в Семиречье роду. Молодые годы Эвья полностью посвятила воспитанию троих дочерей, двоих сыновей и одного мужа, а после решительно взялась наводить порядок в любимом городе. Подала прошение на вступление в Городское ведомство, быстро получила должность главы отдела благоустройства и, засучив рукава, погрузилась в работу. А через год заняла место главы ведомства, и так при ней все заработали, так загорелись желанием сделать Семиречье лучше, чище и добрее – и ведь сделали же.
По северным меркам очень маленькая и хрупкая, бледная до прозрачности и рано поседевшая, Эвья управляла Городским ведомством жёстко и беспощадно, без раздумий увольняя лентяев и принимая на работу людей и без опыта, и без связей, зато трудолюбивых и полных идей. И отошла от дел совсем недавно, воспитав подходящую смену. И всего-то две луны наслаждалась покоем в окружении любящих внуков. И как же так-то?..
– Ну-ну, не хнычь, – нахмурилась призрачная женщина, гордо выпрямившись. – Ну убили. Так я стольким хвосты прижала и накрутила в своё время… До сих пор удивляюсь, что так поздно. Да не хнычь ты!
Матушка Шанэ дрожащей рукой поставила на стол свечу, села и достала носовой платок. Промокнула мокрые глаза и тихо, деликатно высморкалась. Жалобно посмотрела на Эвью и снова уткнулась в платок – ни слова с языка не шло. Ведь без малого тридцать лет дружили – с самых первых дней открытия чайной…
– Южане… – закатила глаза старая подруга. – Чуть что – сразу в слёзы…
Матушка снова тихо высморкалась и замахала рукой: мол, погоди ты, дай осознать…
– Ладно, рыдай, – смирилась Эвья, стягивая на груди цветастый платок и откидываясь на спинку стула. – Но недолго. Боюсь, Шанэ, в обрез у нас с тобой времени.
– В смысле? – вынырнула из платка матушка.
– Убийцу взяли с поличным, да не того, – сухо пояснила подруга. – Не ту. Вину взяла на себя девочка-служанка. Дескать, выкинула я её папашу из ведомства, а он с тоски запил да повесился. А она злобу затаила и пошла в мой дом служанкой, чтобы убить.
– И ты не знала? – не поверила матушка Шанэ.
– Да знала, конечно, – поморщилась Эвья. – Она только на испытательный срок заявление подала, а я уже всё про неё знала. И про папашу – той ещё ленивой задницей был, и без увольнения спивался. Я, кстати, не увольняла его, только в должности понизила. А он обиделся, расскандалился, хлопнул дверью и ещё год на каждом углу рассказывал, какая я змея. А вот девочка у него хорошая – работящая, сметливая. Неловкая только – столько посуды перебила… Но я её всё равно оставила.
– А почему же думаешь, что не она? – матушка всё же зажгла свечу, и та сразу загорелась голубым, лишний раз подтверждая: да, убили.
– А потому что, Шанэ, она неловкая, – с нажимом повторила подруга. – Знаешь, есть такие люди – с руками не из того места. А у этой они вообще непонятно откуда растут. И потом. Она рыжая. И одевается ярко. Когда её взяли, она была в красном платье и с непокрытой головой. Волосы рыжие, лицо и руки в веснушках – вся как есть рыжая. А я помню убийцу тёмным. И ростом выше. И совершенно точно в нём не было ничего рыжего.
– И переодеться она бы не успела? – задумчиво промокнула глаза матушка Шанэ.
– Нет, я дралась и орала, – усмехнулась Эвья. – Я ж не сдамся, покуда дышу, ты же знаешь. Я весь дом переполошила, пока меня подушкой… Дети, внуки и слуги сбежались мгновенно. Девочка бы не успела. Она подолгу даже с обычным плащом возится, а это её платье ещё и на спине застёгивалось.
– Кстати, а плащ накинуть?..
– Лишних вещей в моей комнате и в коридоре следствие не обнаружило.
– Ну, – собралась матушка Шанэ, – тогда я быстро переоденусь – и бегом к Рьену. Поди, не спит.
В дверь чайной тихо и вежливо постучались.
– Не спит, точно, – хохотнула подруга. – Открывай. Зуб даю – наш мастер сыскных дел на пороге. В смятении и сомнениях, ибо не дурак.
Матушка быстро открыла дверь и даже не удивилась Рьену. А тот мялся на пороге, сжимая в руках шляпу, и явно не знал, с чего начать. Ведь вроде бы убийца пойман – так откуда бы неупокоенному в чайной взяться? Но прежде надо как-то сказать, что дорогой подруги больше нет.
– Заходи, сынок, – она отступила и неожиданно для себя тихо шмыгнула носом.
– Пришла, да? – понял Рьен и смущённо добавил: – Я увидел свет в окне, не то бы…
– Пришла, – грустно кивнула матушка Шанэ. – И уверяет, что вы не того убийцу взяли.
– Конечно, не того! – крикнула Эвья.
– Полностью с ней согласен, – заверил Рьен, цепко оглядывая чайную. – Эта странная девица на допросе так волновалась, что пять раз уронила стул, прежде чем села, и пару раз сама чуть мимо сиденья не промазала. Куда такой убивать? Себя бы скорее удавила. Случайно. От волнения.
Подруга засмеялась:
– Скажи, что он прав, Шанэ!
– А давайте-ка мы все чаю быстро глотнём и успокоимся, – решила матушка. – И обсудим, кто, что, почему и зачем. По порядку.
– Накануне не было ничего необычного, – прихлёбывая чай для призрака, рассказывала Эвья. – Вы меня знаете, я внимательна к мелочам и прочему. Ничего необычного. Вообще. За последние несколько лет даже ничего не вспомню… если не считать того, что я устала и ушла из ведомства. Между прочим, – добавила со значением, – послушавшись мужа. Вот это странность так странность. А в остальном – тоска зелёная.
Матушка подробно пересказывала. Рьен быстро записывал.
– Вечером тоже тишь да гладь, – продолжала старая подруга. – И спать я ушла как обычно – в девять вечера. Думала, вот уволюсь – буду полуночничать, вставать-то рано на службу не надо. А вот и нет. Привычка – противная штука. В пять утра подскакиваю, в девять уже сплю.
– Ты раньше всех засыпаешь, так? – Рьен поднял голову и всмотрелся в тень на стене: хрупкие, но гордо развёрнутые плечи, тонкая шея, складки платка, ночная косынка, скрывающая пышные волосы. И чашка в маленькой руке.
– Да, даже раньше внуков, – усмехнулась Эвья. – У мужа три дня назад был день рождения, и все дети с семьями приехали. И остались погостить – я со своей службой их давно не видела. Когда я ушла спать, мелочь ещё носилась – детская как раз над моей комнатой. Но мне шум не помеха, я при любых обстоятельствах ровно в девять засыпаю.
– И все об этом знали? – уточнил Рьен.
– Конечно, – кивнула она. – У меня такой распорядок… почитай, с тех пор, как я в ведомстве поселилась. Лет десять то есть. И прислугу я в основе своей не меняла – у меня ребятишки один к одному, не придраться. За это время трое ушли по старости – две горничных и садовник, но со стороны я лишь одну рыжую и взяла. В остальном дети за родителей остались. Конечно, знали.
– Дальше? – снова уткнулся в бумаги Рьен.
– Я заперлась и сразу уснула, – нарочито бодро продолжала Эвья, и лишь чашка чуть-чуть дрогнула в её руке. – Проснулась оттого, что на меня что-то навалилось. Я лягнулась, что-то уронила и орать. Точно говорю, Рьен, не служанка это была, не Иххо. Она же с Пропавших островов, из Северного моря, а все островитяне дохлые. И папаша её был дохляк, и она такая же. Ветер дунет – унесёт, сквозняком повеет – сразу сопли. А этот или эта, с подушкой… сильное существо. Не знаю, девка или парень, но сильное. И в тёмном во всём, а она же рыжая. У нас во дворе столько фонарей, что в комнатах всегда сумрак. Даже с зашторенными окнами многое видно.
Матушка Шанэ, пересказывая, снова отёрла влажные глаза. Эвья посмотрела на неё недовольно, а Рьен – с сочувствием и пониманием. Он и сам до сих пор не мог поверить, что у кого-то понялась рука на столь чудесную женщину.