– Это для тебя – недорогая безделица, – матушка Шанэ выпрямилась. – А для кого-то – память о близком человеке. А то и родовая реликвия. А ты, пока в Городском ведомстве работала, поди, светила ими каждый день. И вот от этого, кстати, – она указала на неприметное кольцо, – нехорошей смертью тянет.
Эвья содрогнулась:
– Что ж ты мне раньше-то не сказала?..
– Если бы увидела на тебе – конечно, сказала бы. А твоя горничная о них знала?
– Естественно. Думаешь, об этом Рьен сказал – что странное заметил?
– Об ограблении и смерти из-за денег он думает в первую очередь, – матушка аккуратно собрала украшения в шкатулку.
– Осталось понять, как некто проник в мою комнату, – Эвья огляделась. – И зачем убил, если я сплю так крепко, что он мог при мне перебрать все украшения, найти нужное и уйти прежним путём. Я бы и не шелохнулась.
– Некоторые вещи, если они колдовские, «завязываются» на хозяина, – матушка вернула шкатулку в шкаф. – Если браслет был таким… то без вариантов, дорогая. Тебя убили, чтобы вернуть вещь себе полностью. А забрать браслет могли и после. Когда следователи уехали и суматоха улеглась.
– Не помню, чтобы волшбой от той змеи тянуло, – нахмурилась подруга. – Знакомые колдуны ничего не говорили. Но вот прикипела я к ней сразу, это да. Так привыкла, что неуютно без неё было на улицу выходить. Дома – да, снимала спокойно, а на работу когда шла… Знаешь, несколько раз возвращалась с полпути, потому что вспоминала, что без браслета.
– А говоришь, не тянуло, – хмыкнула матушка Шанэ. – Браслет тебя признал, он тебя звал… и, думается, берёг. Чаще всего так вещи-стражи работают. А ну-ка вспоминай, в те дни, когда ты возвращалась за ним, ничего не случалось? Необычного? Или просто… чего-нибудь? А заодно вспоминай, где и когда купила. Рьену любые зацепки пригодятся.
– Попробую, – Эвья опустилась в кресло.
Сквозь стену бесшумно просочился второй серый пёс и выразительно покачал головой: нет в доме ничего интересного и с убийством связанного. А вот первый всё бродил вдоль дальней стены, на которую были навешаны полки с книгами, взад-вперёд, точно что-то чуял, но не мог понять, что именно.
– Что у тебя, дружок? – матушка подошла к Нарэ.
Пёс сел и прижал уши: не гневайся, мол, хозяйка, не понимаю.
– Покажи, где не понимаешь, – она достала из кармана расстёгнутого плаща мешочек с песком.
Нарэ встал и ткнулся носом в стену. И замер.
– Да тут же защита от призраков! – удивилась матушка Шанэ. – Кто в этой комнате жил до тебя?
– Никто, – отозвалась Эвья. – Предок Ру четыре этажа особняка отгрохал, потому что спесивый был. Любил показать, как богато он живёт. А сам с первого этажа не вылезал – семейные хроники говорят, высоты боялся. Да и после него мои предки дальше второго не забиралась. Комнаты третьего-четвёртого вечно заброшенными стояли – мы с братом в них, почти пустых и пыльных, в детстве играли. Когда у меня большая семья появилась, я перебралась повыше. Первый этаж гостевым стал, дети на втором жили, а мы с мужем на третьем. А потом внуки появились, и мы четвёртый привели в порядок. Когда брат со своими приезжал в гости, вообще ни одной комнаты свободной не оставалось.
– Интересно… – ощупала стену матушка. – А ну-ка, други, ещё разок по дому пробегитесь. Проверьте, есть ли ещё где-то защита от вас. А знаешь, дорогая, что интересно?
– Что? – Эвья тоже подошла к стене.
– Что это северное, – матушка Шанэ улыбнулась. – Когда-то вы всё-таки видели духов. Работали с ними. Но потом ветвь этого дара отчего-то на Севере зачахла. Отойди-ка. И подальше. Лучше – на улицу. И продолжай вспоминать там о браслете.
Эвья вылетела из дома, затаившись за оконной створкой, а матушка высыпала на ладонь песок и дунула. И горячий южный ветер ткнулся в стену, заметался, царапая песчаными когтями светлую краску, – и исчез, просочившись в невидимые щели. И довольно завыл по ту сторону стены.
– Твоя комната же угловая, так? – повернулась к окну матушка Шанэ.
– Надо поднять старые планы дома, – нахмурилась Эвья, осторожно заглядывая в комнату. – Их в библиотеке второго этажа три ящика. Вероятно, тут или кладовка была раньше, или гардеробная…
– Или лестница, допустим, на чердак. Или в подвал, – припоминая любопытное устройство Сыскного ведомства, заметила матушка.
– Но всё равно же выходит, это кто-то из своих, – подруга села на подоконник и грустно посмотрела на свою постель. – В дом-то просто так не попасть. Предок Ру был помешан на безопасности. В сад через ворота или калитки любой зайдёт, а в дом – лишь с «пригласительной» брошью. И сначала ею палец прокалывают и каплю крови берут, а после – цепляй на ворот и заходи смело. И живи спокойно.
– А у твоего мужа день рождения был? – подхватила матушка Шанэ. – И гости? Много?
– Много, – Эвья резко выпрямилась. – Очень много. Брошей – целый сундук, а едва хватило.
– Да, надо поднять старые планы дома, – матушка выманила ветер из тайника. – Но пусть этим Рьен занимается. Официально. Идём, дорогая. Думаю, самое главное мы узнали.
– А твои псы? – вспомнила подруга.
– Догонят. Но это поручение – так, из любопытства. Интересно, как и от кого заколдован дом. Но гораздо интереснее, как открыть потайную дверь. Но раз это северное колдовство, то пусть Мьёл, колдун Рьена, и подбирает ключи. А мы после узнаем.
– Книгу стихов не забудь!
– Уже-уже…
Людская река по-прежнему текла вдоль древнего особняка Ру, оставляя у ограды дома и парапета набережной фигурные плетёнки, а вот Рьена на мосту уже не было – ушёл. Матушка Шанэ привычным путём, следуя за псами, пробралась к Белому мосту и вернулась на родной Третий остров.
Вечерело. Половинка закатного солнца уже скрылась за крышами домов. Небо цвело золотом и багрянцем с вкраплениями мелких тёмных туч. Ветер срывал с деревьев листья и засыпал красно-рыжими паданцами летние столики и стулья, расставленные вокруг чайной в честь хорошей погоды. Мелкие серые птахи вились над рекой Глубокой и деловито пищали. А из приоткрытых окон так вкусно пахло пирогами, что матушка остановилась, размышляя, сразу к Рьену идти или перекусить и пирогов с собой взять.
Завидя матушку, из-за дальнего столика поднялся высокий смуглый бородач, подошёл, вежливо поклонился и сипло спросил:
– Нам передали, вы хотите поговорить с кем-то из островитян?
– Да, сынок, – оживилась она. – Хорошо, что ты пришёл. Как тебя зовут?
– Я вам должен, – просто ответил бородач и отодвинул ближайший стул: – В прошлом году вы пожалели бродягу и помогли с жильём и работой. Я Донно.
Матушка Шанэ села и прямо сказала:
– Меня интересует ваше колдовство. Островное. Хоть в общих чертах. В чём его суть?
Донно присел на краешек стула и грустно улыбнулся:
– Вам повезло, матушка. Я колдун. А суть нашего колдовства в том, что его нет.
– Неправда, – живо возразила матушка Шанэ. – Вы ощущаете мёртвых. Чувствуете, когда рядом находится призрак.
– Так разве ж это колдовство? – пожал плечами бородач. – Огрызки дара, матушка. Когда-то мы умели их призывать. Возвращать мёртвых из великой пучины. Слабый колдун – лишь родню, сильный – и друзей, и знакомых, и родню друзей и знакомых. Я был на Юге и знаю о ваших помощниках. Ваши духи, набираясь сил, создают для себя любую форму, кроме человеческой. А мы умели создавать своим человеческую.
– Дальше? – заинтересованно подалась вперёд матушка.
Донно расстегнул ворот потрёпанной рабочей куртки и вытянул из-под рубахи крохотный пузырёк, висевший на хитро сплетённом шнурке. И наполненный тёмным порошком, от которого сразу повеяло смертью.
– Прах, – подтвердил бородач. – Щепоть праха первого колдуна моего рода. Из него – и земли, или дерева, или камней, или тряпок – создаётся вместилище для души. Сколько оно выдержит, зависит от силы колдуна. И от щедрости моря-душедарителя. Именно ему решать, на какой срок отпустить душу. У нас, как и на Юге, сначала души были рабам, потом – слугами, потом – помощниками. А потом… всё.
– Что случилось? – сочувственно спросила матушка Шанэ.
– Подводный вулкан, – горько поджал губы Донно. – Он поглотил Острова знаний, где учились юные колдуны. А заодно и тех, кто пытался наши знания спасти, и учителей, и талантливую молодёжь. В один момент – в одну ночь, матушка, – мы лишились всего. Дома, знаний… будущего. А наши острова из Северных стали Пропавшими. Мы по-прежнему рождаемся с даром, но не умеем его развивать. И творить даже простые заклятья. По-прежнему храним реликвии, – и он спрятал пузырёк под куртку, – но уже давно это просто дань традиции.
– И явно что-то похожее случилось здесь, отчего на Севере перестали верить в духов, видеть их и помогать им, – задумчиво заметила она. – А скажи-ка, сынок, а если… Если вдруг беда? Способен ваш колдун в беде, вне себя от горя или страха, всё-таки сотворить… нечто?
– Я слышал, что да, – понизил голос Донно, да ещё и на «пустой» стул с притихшей Эвьей настороженно глянул. – Один мой приятель рассказывал, что однажды он свалился в реку Чёрную. Переходил её по Низкому мосту – тому, который почти без перил. А зима была, он поскользнулся – и сразу с головой под воду. Последнее, добавил он, что запомнил, как о матушке подумал – о том, что скоро они свидятся. А после приятель очнулся на берегу. Вокруг – ни души. Ни людей, ни следов. И одежда на нём сухая и тёплая.
– Ваш род – ваши хранители? – поняла матушка Шанэ.
– Кажется, да, – кивнул бородач. – Со мной ничего подобного не случалось, но слышал я похожих историй много. Разных. Но все сводились к тому, что в решающий момент кто-то из мёртвой родни приходил на помощь. И некоторые их даже видели.
И сердитое искреннее заявление Иххо – «Да я это, я!.. Всё равно я!..» – обретало определённый смысл.
– Спасибо, сынок, – сердечно улыбнулась матушка. – Очень ты нас выручил. На чай останешься? Угощу.
– Нет, благодарю, – Донно встал и снова поклонился. – Работы ещё много сегодня. До свидания.