Иххо молча подписала признание.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Рьен. – И всё на сегодня.
Однако когда они вышли из допросной, Эвья вдруг сказала:
– Врёт он про кровь. Спроси, Шанэ. Иначе зачем так на девочку давить? Следов крови хватило бы, чтобы заняться поисками и без её признания. Если бы они были.
– Да, там моя кровь, – легко сознался Рьен, когда матушка озвучила соображения подруги. – Потому я и сказал, что доказательство лишь одно, и его ещё проверять и проверять. И это не кровь. А браслет. Подделка, с помощью которой преступник пытался дать нам понять, что убили Эвью из-за чего угодно, но точно не из-за конкретного украшения.
– Узнать, где и кем она изготовлена, кто её заказал… – мечтательно вздохнула Эвья. – А ведь я всегда мечтала сыскником быть, да муж не пускал. Вот бы у вас порядок навести… Ты бы у меня такие отчёты писал – зачитаешься! А Сьят бы разом крови перестал бояться! О, кстати! Я же вспомнила, где браслет купила! Надо?
Матушка Шанэ снова торопливо достала носовой платок, а Рьен сочувственно взял её под руку.
Если бы…
«Мьёл отыскал эту сволочь, матушка. Это слуга в той самой лавке, где Эвья купила браслет. Несколько лет назад он перебрался в Семиречье из какого-то захолустья в Приграничье и сильно нуждался в деньгах. Браслет женский и признаёт хозяйкой только женщину. Парень продал его, а когда поправил дела и женился, когда дочь родилась, решил вернуть. А вернуть можно было лишь через смерть.
Продавая браслет, он уже знал, что убьёт. И все эти годы следил за Эвьей. Не раз под видом временного слуги родственников семьи Ру он пробирался в дом, читал в библиотеке семейные хроники – наши доверчивые друзья их ни от кого не прятали, представляете? – и готовился. И, кстати, Эвья была первой в его списке. Кроме браслета, он продал ещё несколько семейных реликвий. Отец Иххо спас не только дочь, напугав убийцу до бегства. Возможно, он и Эвью спасти хотел, но они с Иххо опоздали.
Секрет стены с полками пока так и не разгадали. В семейных хрониках ничего нет, а убийца честно сказал, что у него это получилось случайно – он заметил в старых планах спуск под землю, добрался до стены, захотел пройти и прошёл. Теперь у стены каждый день колдовские советы собираются. Глава Колдовского ведомства даже награду пообещал тому, кто догадается, сделает и обоснует. Муж Эвьи, как вы наверняка знаете, съехал, а дети там жить не хотят. Вероятно, колдуны выкупят столь примечательный дом.
Иххо свободна. Сегодня с утра я, то есть Сьят, написал в «Вести Семиречья» статью и рассказал, как всё было на самом деле. Её репутация восстановлена, зла на неё никто не держит. А мы как старые друзья Эвьи, конечно, о девочке позаботимся. Я предложил ей поработать в нашем архиве, хоть на полставки. При нашем отделе всего одна сотрудница, и та ещё доучивается. Иххо пока не согласилась, но, кажется, она не против.
Пока это все новости. Доброй ночи, матушка. И без призраков. Рьен».
Матушка Шанэ свернула письмо и неспешно занялась обычными вечерними делами – покормить кота, поужинать, приготовить «призрачный» чай, сварить суп на завтра… А к полуночи она спустилась вниз и зажгла новую колдовскую свечу. И сразу же заметила, как в приоткрытом окне мелькнула чья-то тень.
Улыбнувшись, матушка набросила на плечи плащ и взяла заготовленный поднос с чаем. И, вернувшись к окну, позвала:
– Дочка, открой-ка дверь. Она не заперта.
Иххо приняла поднос, а матушка Шанэ вернулась в чайную и взяла с ближайшего стула пледы и длинный тёмный футляр. При виде которого девушка, расставлявшая на летнем столике чайные принадлежности, едва не выронила чашку.
– Так это вы всё купили… – прошептала она, зачарованно уставившись на футляр.
– Я не просто всё купила, – усмехнулась матушка, положив футляр на свободный стул. – Я ещё и жалобу на эту жадную особу, у которой ты комнату снимала, написала. Она же всё твоё добро, до последнего носового платка, продавала, рассказывая, что избавляется от вещей убийцы, которая, видите ли, за три луны задолжала. А долгов-то не было – мои помощники проверили. И не убийца ты. Вернёт она мне всё до медяка, вот увидишь. Не считай себя должной. И чайку попей, согрейся. И пирог бери. Скверно в тюрьме кормят-то, а?
Иххо, накинув на плечи плед, с жадностью съела три куска картофельного пирога, выпила две кружки чая и просительно посмотрела на футляр.
– Она твоя, – напомнила матушка Шанэ, грея ладони о тёплые бока пузатой чашки. – И без долгов.
– Вы меня тоже на работу позовёте? – не без иронии спросила Иххо, ловко расстёгивая футляр.
– Почему бы и нет, – матушка благодушно пожала плечами. – И жильё временное дам. У моей дочки гостевой дом неподалёку – все твои вещи там. Поживёшь с сезон за счёт заведения. И не спорь. Эвья была моей подругой, я обещала ей, что помогу тебе. А данные мёртвым клятвы святы.
– Я роняю подносы, опрокидываю на гостей еду и бью посуду, – честно призналась девушка. – Руки у меня…
– …оттуда растут, оттуда, – фыркнула матушка Шанэ. – Нет не оттуда растущих рук, дочка. Есть руки слабые и пока не готовые. Есть очень уставшие. А есть для другого дела приспособленные. Если у человека из рук всё валится – значит, он просто не нашёл своего дела. А ты нашла, – она указала чашкой на приоткрытый футляр. – И твоё дело – волшебство из звуков творить, а не подносы таскать. Неволить не буду. Захочешь – всегда местечко найду. Музыка греет душу не хуже хорошего чая. Сыграешь?
Иххо осторожно достала из футляра старую скрипку и быстро-быстро пробежалась пальцами по инструменту, проверяя настройки. Взяла смычок, внимательно посмотрела на матушку, изготовилась, и скрипка тихо засмеялась, запела – распелась. А потом заплакала. И матушка, закрыв глаза, молча плакала вместе с ней.
…Эвья, дорогая подруга, сейчас плывёт на призрачной лодке по родной реке Тягучей – в свой последний путь… И на минуту матушке увиделось: мерцающая лодка, высокая фигура Лодочника и маленькая фигурка на носу. Откинув капюшон, Эвья оглянулась через плечо, улыбнулась, махнула рукой – и исчезла.
Над чашками вился уютный дымок. Ветер ронял на столик сухие листья и пах сырой горечью. Звёзды на небе разгорались всё ярче. Из вод реки Глубокой выполз сизый туман и, поглотив парапет, украдкой спустился к дороге. Смеясь, пробежали по набережной влюблённые. Над крышами засиял серебристый лунный свет.
А скрипка, прощаясь, всё плакала, плакала, плакала…
Дело 4: Время костей
Треньк.
Матушка Шанэ с неохотой отвлеклась от книги. После знакомства с Иххо и Донно она призналась себе, что не слишком образованна по части различного колдовства и исторических событий, на него влияющих. Поэтому, сходив в Семиреченскую библиотеку и побродив по лавкам старьёвщиков, запаслась нужными книгами и каждый вечер с огромным интересом читала. Особенно, конечно, интересуясь призраками и Миром вечных вод. О котором, к сожалению, говорилось скудно и в основном об одном его представителе – Лодочнике. Что странно: на Юге известных помогающих призраков куда как больше.
Треньк-треньк.
Заложив потрёпанную книгу закладкой, матушка поднялась из кресла, накинула халат (хотя, как обычно, подумала про себя, что впору бы сразу в плащ и сапоги облачаться), взяла поднос с «призрачным» чаем и спустилась вниз. Где за одиноким столиком таращился на голубоватый огонёк очень знакомый призрак.
– Долго ходишь, мать, – грубовато попенял ей неопрятный морщинистый старик с жёлтыми зубами, гривой лохматых светлых волос и в мятой шляпе набекрень.
– Возраст, дружок, возраст, – невозмутимо улыбнулась матушка Шанэ, ставя поднос на стол. И сочувственно добавила: – Что, доигрался? А я тебя предупреждала!
– Десять лет же не сбывалось, – ощерился он. – Думал, ещё протяну, а оно вон как всё вышло. А пожрать чё, нету?
Матушка неодобрительно качнула головой, но вынесла из потайной комнатки тарелку с пирожными. И старик набросился на них с такой жадностью, словно и при жизни-то никогда не ел.
Заноза Фьёш, или Фьёш-Заноза, или чаще всего просто Заноза появился в Семиречье больше десяти лет назад. Бродяга, игрок и мошенник, он умел зарабатывать лишь собственно игрой и обманом. Приличные места Заноза обычно обходил стороной, но иногда, во времена больших ярмарок, рисковал обувать-раздевать зажиточный люд у всех на виду. Как поговаривали обыгранные, карты у него заговорённые, да и кости явно непростые. На одной из ярмарок колдуны даже их проверили, но следов заклятий не нашли. Развлекает старик карточными фокусами и играми, предлагает рискнуть и кинуть кости – и пусть работает. Не запрещено, коль нет обмана.
Матушка когда-то тоже рискнула и колдовство в костях почуяла – слабое, очень умелое. И предупредила Занозу – мол, доиграешься, нарвёшься на действительно сильного колдуна. Он тогда лишь отмахнулся, ухмыльнулся. Но вот на колдуна ли нарвался…
– Хошь знать, как помер, а, мать? – Фьёш вытер губы грязным рукавом рубахи и встал.
А матушка Шанэ с осуждением глянула на его одежду – мятый ворот несвежей рубахи, длинная засаленная чёрная безрукавка, грязные штаны и сапоги, неопределённого цвета расстёгнутая куртка – и подумала про себя: хвала пескам, призраки не пахнут.
– Смотри, – Заноза картинным жестом снял залатанную шляпу и насмешливо поклонился, показывая окровавленный ком спутанных волос на макушке. – Вишь, приголубили, а? Камешком, ага. А я про тебя слыхал много, да. Даром что и сам чуток колдун. Завтра скажут, самоубился. Надрался настоек и кувыркнулся с моста. А камешек-то в реку. И поди докажи. Ну чё?
– Так мастеру Рьену и передам, – матушка поднялась из-за стола. – А тебя на поводок посажу, коль колдун, в каморке. Чтоб не удрал. И будешь там сидеть без чая и пирожных до конца расследования.
– Ну ты чё, ну мать… – заволновался Заноза. – Пошутить, что ль, нельзя?
Матушка Шанэ снова села, посмотрела строго и велела: