Из сада донеслись рычание и приглушённая возня.
Рьен открыл дверь и удивлённо поднял брови: та самая рыжая Лапа ходила вдоль ажурной чёрной калитки и тихо рычала на кого-то невидимого, но приближаться не решалась. Невидимка тоже отчего-то не нападал – он, кажется, замер. А на его присутствие указывали лишь беспокойство собаки и какая-то яркая тряпка, висящая в воздухе. Замершая на месте, как к невидимому столбу привязанная.
– Лапа, фу! – Льюза тоже услышала рычание, распахнула окно и позвала собаку: – Лапа, домой! Иди в домик!
Рыжая, поворчав и рыкнув на невидимку, неохотно развернулась и потрусила, то и дело оглядываясь, прочь – к боковой тропке, уводящей сначала в кусты, а после, видимо, в домик. Рьен же, вспомнив о плывущем против течения платке матушки Шанэ, сбежал с крыльца и устремился к невидимке, а Мьёл рванул следом.
– Здравствуй, – Рьен опустился перед невидимкой на одно колено. – Не убегай. Можно взглянуть? Всё равно твоя хозяйка вечером мне эту находку покажет. И вещи она велела искать для меня.
Невидимка, помедлив, положил тряпку на дорожку.
– Подождите, мастер, – скомандовал колдун. – Не трогайте. Кто её, заразу, знает…
Невидимка рыкнул – неслышно, но опасно, с горячим ветром.
– …тряпку эту, – торопливо закончил Мьёл, натягивая водяные перчатки. – Колдовские вещи опасны.
Невидимка притих. А колдун присел рядом с Рьеном и осторожно поднял с дорожки то самое «что-то яркое» – красную маску Осени, расшитую золотыми листьями.
– Ну что? – быстро спросил Рьен.
– Туманы, конечно, всё смыли… – Мьёл, закрыв глаза, тщательно прощупал маску и каждый стежок, каждый спрятанный в швах узелок. – Но если бы этот стукнутый шутник использовал обычные заклятья на речной воде, он бы сейчас вывернулся.
– Артефакт? – с облегчением улыбнулся начальник.
– Он самый, – довольно отозвался колдун. – Силу туманы выпили, а вот стежки знаками остались.
– И что сюда было вшито?
– Пока не понял, мастер. Много знаков. Попозже перерисую – скажу, – Мьёл опасливо глянул на невидимку. – Ты тут?
Нет, поняли сыскники по тишине. Ушёл.
– Расходимся, – Рьен встал и оправил плащ. – Я – в редакцию. Ты – по семьям пострадавших. И везде ищи маски. Нужна помощь – зови наших. И напиши Лу, пусть сбегает в больницу. Если матушкин помощник нашёл эту маску, значит, она отыскала ещё одну. То есть кто-то из «самоубийц» умер. Нужно узнать, кто. И по возможности поговорить с пострадавшими. Главному тоже напиши. Теперь это уже точно наше дело.
– А знаем об этом только мы с вами, – проворчал колдун, пряча маску во внутренний карман куртки.
– Это мелочи, – отмахнулся Рьен. – Первый раз так расследуем, что ли? После полуночи собираемся у меня, обсуждаем результаты и ждём вестей. Хотя бы один участник этого проклятого маскарада точно расскажет матушке что-нибудь полезное, а она передаст нам.
– Мастер!
– Да?
– Это что ж, зверьё призраков чует?
– Выходит, чует, – Рьен открыл калитку.
– Кота, что ли, завести? – пробормотал Мьёл.
Матушка Шанэ очень волновалась. Она, как обычно, зажгла свечу незадолго до полуночи, но на сей раз отдыхать не пошла. Накрыв на стол и заварив «призрачный» чай, матушка бродила по прихожей, то и дело поглядывая из-за штор на улицу.
Придёт или нет?..
Должен прийти. И её зов слышен далеко за пределами Семиречья, и помощникам надо верить – не нашли бы они эту маску, если бы не насильственная смерть.
Придёт или…
Часы пробили полночь. Голубое пламя свечи дрогнуло и засияло ярче. И матушка напомнила себе: призраки всегда приходят тогда, когда они готовы, и торопить их не надо. И оттого, что она мечется у окна, призрак быстрее не появится. Наоборот, застесняется, испугается – и ищи ветра в поле.
Матушка вернулась за стол, налила себе чаю, обняла ладонями пузатые бока кружки и задумалась. Маска… Наверняка в ней осталось нечто важное, просто ей, южанке, не хватает опыта северных колдунов. Наверняка Мьёл это важное нащупает. И наверняка сыскники много чего раскопали за день, и вот бы…
– Я могу присесть? – раздалось тихое и вежливое.
Матушка невольно вздрогнула и выдохнула. Пришёл… Сухонький старичок скромно стоял у приоткрытого окна, держась призрачной рукой за подоконник. Очень старый, седой и морщинистый, а глаза прозрачные, добрые.
– Садись-садись, милый, – подскочив, засуетилась она. – Садись. Звать-то тебя как?
– Орро, – старик неловко подковылял к столу. – Из островных я.
– Чайку? – подсунула ему кружку матушка Шанэ. – Пей, не стесняйся. Это колдовской чай. Для призраков. И печенье бери, – пододвинула блюдо. – Свежее, вечерком пекла. Тоже колдовское.
Старик осторожно сел, огляделся, убедился, что не провалится сквозь стул, и недоверчиво взял румяный коричный «треугольник». Удивился. С изумлением посмотрел на матушку и коснулся кружки.
– Всякое видал, – покачал он головой, – долго жил, много где бывал, но чтоб чай для призраков…
Матушка Шанэ устроилась за столом, подмигнула и прошептала:
– А что есть призрак? Это душа. А душа есть у всего живого, не только у людей. И у трав, и деревьев.
Орро чуть не поперхнулся чаем и уставился в кружку:
– То есть мы… душу пьём?..
– Ну, мясо-то, поди, ел? – усмехнулась матушка. – И ничего, да? А мы только так, милый, и можем в призрачный мир души отправить. За травой-то никто не явится. За духом старого дерева – да, а за крохотной душой цветочка – нет. А вот вы с собой многих забираете. За компанию.
Старик тихо крякнул и пригубил чай. Матушка Шанэ, хоть ей и не терпелось засыпать гостя вопросами, мужественно молчала и пила свой чай. А Орро не торопился. Тихо тикали часы, шелестел сухими листьями ветер, уютно горела спокойным голубым пламенем тающая колдовская свеча. И неспешно исчезало с блюда печенье.
Доев, призрак поставил на стол кружку и улыбнулся:
– Ну спасибо, уважила. А теперь слушай. В Первый день осени по рекам много лодочных театров и цирков ходило, и в нашу глушь несколько забредало. Кто-то на остров высаживался и сценки показывал, а кто-то на якорь судно – и давай песни петь. На мой остров высадился лишь один плавучий театр – «Времена года» судно его называлось. Причал у нас крохотный, места мало, но троица театральная поместилась. Я один зрителем был – остальные кто по большим островам разъехались, а кто с постели уж не встаёт. Но представление мне всё равно показали, и хорошее, с душой. А после один бледный тощий пацан из артистов ко мне поднялся и говорит: мол, ты чего, отец, без маски-то?
Матушка Шанэ невольно напряглась. Без маски?..
– «На-ка, – говорит, – попразднуй. И опосля носи – перед сном. Спать лучше будешь». А я ему: «Что ж ты, кошмары мои запереть сумеешь?» А он засмеялся: «Сумею, отец. И окно тебе открою. В осень». А у меня ж и верно, сон не очень – кошмары жуть какие. А с маской спать стал как младенец. Каждый вечер повязывал. А вчера как дёрнуло что-то: не надо. Но привычка, ёж её… Так и уснул с маской в руке. Что потом было, не помню. Но вот откуда ушёл, знаю. Старость, эх… – прокряхтел он. – Молодой бы был, ушибся бы чуть, а так… Но зла не держу, нет. У каждого оно своё – времечко. Вышло моё. Предупреждали меня предки, да не послушал. Значит, точно кончилось времечко. Значит, так и должно уйти.
– А парня того описать сможешь? – быстро спросила матушка.
– Да такой, знаешь… – Орро задумался. – Да никакой. На улице бы встретил – сроду бы не сказал, что артист. Мелкий, тощий, бледный. Бесцветный, во. Волосы, глаза, кожа, одёжа – всё бело-серое. Но вот руки… – старик нахмурился. – Руки ловкие. И в шрамах. Я, помнится, подивился – вроде артист, с чего бы у него руки мастерового? И как у старика – суставы в узлах, кожа морщит. Большего не скажу.
– И на том спасибо, – поблагодарила матушка, вставая. – Отдыхай, милый. Здесь тебя никто не потревожит. И чая надолго хватит. Печенья ещё принести?
– Буду премного благодарен, – склонил голову старик.
– Итак, у нас есть некий парень, подаривший старикам колдовские маски, – Рьен прошёлся по кабинету. – Его видели издали жена кожевника и соседка лекаря. Внешность описать затруднились, но хоть один факт есть – не девица. Льюза, внучка Одьи, подтвердила, что в Первый день осени они ездили на праздник на соседний Пятый остров, где, собственно, Одья и могла получить маску. Как и остальные наши «самоубийцы».
Сьят немедленно начал писать.
Мьёл, сидящий в кресле, кивнул и добавил:
– И маски все кривые. На колдуна он учился, но мало и плохо. Или не понравилось, или выперли. Знаки в стежках прощупываются сразу. И во всех пяти масках они одинаковые. Одна рука шила.
Маски Осени, найденные призрачными помощниками, яркой горкой лежали на столе – все пять штук. Для сравнения группа Лу притащила ещё штук двадцать, изъяв их у других обитателей островов «самоубийц», но эти оказались обычными масками, хотя очень на колдовские похожими.
– Чья школа? – уточнил Рьен.
– Да хоть чья, – пожал плечами колдун. – Все такое лет в десять делают. Это общепрактическое. Чисто руку набить, знаки подучить и свою силу понять – много её или мало. В детстве-то у всех с пару капель, поэтому полгода-год мы знаки шьём, вяжем, плетём… Всё равно для другого они не годятся… ну, почти. А вшито воздействие, да.
– А подробнее? Сложное воздействие?
– Да ну, – фыркнул Мьёл. – Куда ему, недоучке, сложное? Основой в маске вшито общее влияние на разум, а вот что он водой с заклятьем добрызгал – не скажу, в людей впиталось. Но вообще на чёрном рынке склянка с воздействием пару медяков стоит. Ими обычно домушники пользуются, чтобы без мокрухи грабить. Постучались в дом, дунули водой на сонную прислугу – и всё, мол, иди спать, утром проснёшься и ничего не вспомнишь. Очень популярная штука.
– То есть этот парень проучился всего ничего, если без знаков артефакты делать не умеет и ничем сложным не владеет… – Рьен посмотрел на Сьята. – Дом