– Конечно, – матушка Шанэ кивнула. – Песок распадётся примерно через час. Если в такой же мешок упакуешь, конфликта сил не будет.
– А вы? – пытливо глянул Мьёл. – Тут останетесь?
– Азьют сказал, это колдун зама главного. А всего их трое. Да, – подтвердила она. – Я останусь. И присмотрю за нашим архивариусом – чтобы он всё закончил, чтобы отчёты легли на нужные столы. И чтобы нас никто больше не беспокоил. И чтобы побеспокоившие оказались в вашей допросной.
– Как вы сюда попали? – колдун проворно сплёл из тонких водяных струй новый мешок.
– Запасные ключи в кабинете главного, мои помощники и щели между полом и дверью, – пожала плечами матушка Шанэ. – Да, а ещё надо всё на свои места вернуть. И утренний туман впустить. Если тебе интересно, то наш общий друг появился вон из той комнаты.
– Нельзя туда, там документы важные!.. – пискнул Азьют, когда Мьёл заглянул в указанную комнату.
– Он ничего не тронет, не нужны ему ваши бумаги, – заверила матушка. – И займись-ка работой, милый. Я старая женщина, я очень устала и хочу в постель. Доделывай свои дела и дуй к Призрачному причалу. И отчёт не один пиши, а штуки три одинаковых. Если первый до главного не дойдёт, второй я лично принесу. И мастера Рьена попрошу – его точно к вашему главному пустят.
Призрак с извинением юркнул в свой кабинет, а колдун деловито обтянул руки водяными перчатками, наклонился и провёл ладонью над замком. На перчатке проступили крупные чёрные капли. Матушке они ни о чём не сказали, а вот Мьёл явно что-то понял.
– Интересно… – пробормотал он и исчез в комнате.
А матушка Шанэ вернулась на своё прежнее место. Накинула на плечи плащ, села на один стул, а на второй, сбросив сапоги, положила гудящие ноги. Отправила помощников наблюдать и устало зевнула. Страшный день… Убийство в её любимой чайной, нервы и подозрения, призрак со своими запросами и отчётами…
– Давайте я останусь, – сочувственно предложил Мьёл, заглянув в комнату.
– Мои помощники учуют чужаков раньше тебя, – она качнула головой и снова зевнула. – Да и потерпеть осталось… часа четыре. Иди, сынок. А Рьену передай, чтобы раньше обеда меня не тревожил. Если только что-то срочное… А если нет, то к ужину жду. Не пойду я к вам на утреннее совещание, нет.
– Всё передам, – пообещал колдун. – Спасибо вам, – и исчез.
Пробулькали мешки, протопали тяжёлые шаги, со скрипом затворилась входная дверь. И только медленно гаснущий светильник на полу напоминал о недавнем вторжении.
Матушка Шанэ опять зевнула, поёрзала и прикрыла глаза.
Помощники, если что, разбудят.
Главное – вернуть ключи и положить на видное место отчёт.
– Дружок, ваш начальник тоже рано на работу приходит? Нет, позже? Хорошо. И не забудь поставить на отчёте вчерашнюю дату. Кто его главному может передать? А, вот этой склянкой с почтой? Да, умею пользоваться. Только не люблю. Мокрая больно. Из-за неё песок промокает и моя южная почта несколько дней вообще не работает. Но раз надо…
– Медленно объясняются, неохотно, – Рьен помешал чай. – И знают, что попались, и не хотят попадаться ещё больше. Выдавливают из себя признания по чуть-чуть и валят всё друг на друга. И в основном на мастера Льиша и на зама. А глава Речного ведомства в шоке. Он, оказывается, недавно болел чем-то нервным, и лекарь строго наказал ему побольше свежего воздуха и поменьше работы. Можно сказать, прописал речные прогулки как лекарство. А мастер – он и на отдыхе мастер. Чтобы чем-то себя занять, но не работой, глава ходил по рекам и считал лодки. Просто так, матушка, представляете? Столь осторожная, длительная и крупная денежно-лодочная махинация вскрылась всего лишь из-за того, что глава ведомства переработал и заскучал на речной прогулке.
– Зачем у меня-то в чайной бедолагу-то убили? – содрогнулась матушка Шанэ.
– А в другом месте его не подловить и не опоить было. На работе он ел и пил только своё, еду и воду хранил в архиве, куда никому из «друзей» было не пробраться, да и фактически жил там. В гости никого не звал, от приглашений отказывался. За ним долгое время следили, но он всегда появлялся лишь там, где много народу, а душить или топить на виду у всех чревато. Вероятно, Азьют что-то подозревал, но всё равно попался – в чайной, куда ходил по старой привычке. «Друзья» планировали вынести труп в чьём-нибудь плаще – дескать, перебрал человек, – припрятать его до ночи, а после оставить у дома Азьюта или у Речного ведомства. И доказывай потом, убили или здоровье подвело. Смыли бы утренние туманы следы заклятья, сон-травы и смерти даже с лица – и всё.
– Но я заглянула в «ужинную» и увидела призрака, – матушка невольно поёжилась. – От каких мелочей порой рушатся большие планы… Он ведь мог и не прийти – убитый-то. Несколько часов сопротивлялся зову огонька и прятался от меня. Упрямый был. Сильный. А если бы от туманов колдовства набрался, то мы бы точно ничего не узнали. Но почему колдун? Почему бы не отравить?
– Наш архивариус, оказывается, потомственный травник, – пояснил Рьен. – И мать, и бабка, и прабабка зарабатывали собирательством и зельями. Как-то случилась в Речном такая история: двое замов претендовали на место главы отдела, и один решил устроить второму регулярные и длительные несварения – показать начальнику, что из вечно болеющего человека путного главы не получится. Подмешал конкуренту нужное зелье, а наш архивариус тогда в том отделе работал и запах зелья из чая учуял. Плюс ещё несколько похожих историй было. Сон-трава в острой салатной приправе – единственное, что он не смог распознать. Потому и остановились на колдуне. А сон-трава – чтобы задержать, на всякий случай, вдруг колдун опоздает. Не жаловал архивариус эту компанию, в любой момент мог почуять неладное и сбежать. А может, и чуял, – добавил он задумчиво. – Может, потому Азьют и ходил с ними в чайную, чтобы тайное выведать и понять, зачем он им нужен, но каждый раз эти «друзья» тоже неладное чуяли и усыпляли его обманом. Но так ли это, мы уже не узнаем.
Матушка Шанэ грустно кивнула.
– Получается, они давно это готовили, так? – она снова поёжилась, хотя и в беседке было тепло, и плед приятно грел.
– Они дружно утверждают, что на свою сторону переманить хотели, – Рьен потянулся за коричной плюшкой. – Но да, давно. Одной только махинации с лодками больше десяти лет. Старый архивариус слыл неподкупным, и нового они сразу в оборот взяли. Дескать, учились вместе, все дела… А сами друг другу глотки перегрызть готовы, – он презрительно фыркнул. – Друзья, ну-ну.
– И что их ждёт?
– Фактически убили не они. Подготовка к преднамеренному убийству – это каторга. Но, матушка, кроме махинаций с лодками ещё столько всего вскрывается… Мы завтра передаём дело этой шестёрки и колдунов в отдел общих правонарушений, слишком много там намешано, – и убийство, и кражи, и подкупы, и мошенничество. Наш глава лично заниматься будет. Он такие дела по молодости быстро раскрывал – как о сути нашего узнал, аж помолодел лет на десять, – Рьен улыбнулся. – Соскучился по интересной работе. Ну и давления на него не будет такого, как на нас. Люди-то все влиятельные. Поэтому не могу сказать, что будет. Опять же, люди влиятельные. Да и пожилые. Но, думается, каторга на угольных или алмазных рудниках Дальнего Севера должна быть. И по домам, погрозив пальцем и выписав штраф, их точно не отпустят.
– И не только их? – тихо уточнила матушка Шанэ, помня, на кого работал попавшийся ей колдун.
– Но мы в это не полезем, – предупредил Рьен.
Она согласилась и пододвинула к нему вторую тарелку с плюшками:
– Ешь, сынок. Весь день носился, да? И, поди, ночь толком не спал, вторые сутки на ногах? Ешь. Всё хорошо, что хорошо кончается.
А ещё лучше то плохое, которое не начиналось и вообще никогда не начнётся.
Дело 7: Призраки дождя
В последние дни осени Семиречью повезло с погодой. Дождь, мелкий и сонный, шёл только ночью, а днём с глубокого синего неба сияло яркое солнце. И листва ещё не облетела, вызолачивая город, и злой ветер не пробирал до костей, и реки были удивительно спокойными. Как и обстановка в Семиречье – и в чайной. Семиреченцы в эти дни предпочитали гулять, греясь в угасающем солнечном тепле и любуясь яркими закатами.
Спускаясь поздним вечером в зал-прихожую, матушка Шанэ поймала себя на том, что заскучала. Да, ночная беготня по городу очень утомительна, но и интересна. А последние дней десять так спокойно, что аж жуть берёт. Словно в затишье перед бурей.
Давно стемнело, и снова начал мелко накрапывать дождь. Матушка зажгла свечу, подошла к окну – проверить, всё ли закрыто на ночь, – и замерла. На улице спиной к чайной стояла, подняв лицо к небу, невысокая девушка – распущенные светлые волосы до талии, белая ночная рубашка чуть ниже колен, босые ноги. И тусклое голубоватое свечение – такое матушка видела, когда призрак обо всём узнавал и с нетерпением ждал Лодочника.
Ощутив чужой взгляд, девушка обернулась – огромные голубые глаза, острый подбородок, ямочки на щеках, добрая улыбка. При виде матушки Шанэ она сделала рукой приглашающий жест – пойдём, мол. Матушка невольно обернулась на свечу и вздрогнула: голубоватый огонёк коротко заискрил и потух. А так он себя вёл… да, предчувствуя Лодочника. Девушку совершенно не волновало, кто и почему её убил – скорее всего, она об этом знала, – но ей очень хотелось кое-что показать перед отплытием. А оно стремительно приближалось с каждой минутой.
Матушка Шанэ давно так быстро не собиралась. Через несколько минут она выбежала из чайной, наспех заперев дверь, и поспешила к призраку, на ходу застёгивая плащ.
Девушка одобрительно улыбнулась и поплыла, едва касаясь босыми ногами влажно-грязного ковра из опавшей листвы, к ближайшему мосту. На его середине она оглянулась, остановилась, поджидая матушку, и продолжила путь – на Первый остров и далее: по набережной, вдоль причалов и мимо серой громады Сыскного ведомства. И ещё дальше: вдоль линии домов, окружённых полуголыми деревьями, с одной стороны, и стальными водами Тягучей, запертой в каменных берегах, с другой.