– Украшения нашёл? – снова повернулся Рьен.
– Да, – кивнул Сьят. – Простые и дешёвые. Самодельных много – ленты и бусины. Даже серебра среди них нет ни капли. Одежда тоже недорогая. А денег ей столько платили, что за четыре года на «дождинку» не скопить. Унаследовать камень тоже не от кого. О Кьётре несколько раз в газете писали, и даже с портретом, – она побеждала на сезонных ярмарках, – но родственники так и не нашлись. Всё, мастер. В приют поеду или завтра… или сейчас.
– Я сам, – Рьен посмотрел на колдуна. – Есть что добавить?
– За час до смерти плотно поужинала, – доложил Мьёл. – Мне кажется, что не одна. Больно тощая сама по себе, явно обычно плохо ела. А в этот раз прям хорошо, основательно. Сонного зелья – чуть больше нужного. Может, и «дождинка» помогла. А может, всё-таки без неё. Сонное зелье по весу рассчитывается, и она приняла на три капли больше положенного. Могло и убить. Если обычно ела плохо, организм слабый. Но здоровый. Никаких болячек, даже насморка. И ни синяков, ни ссадин. Если её заставили, то воздействием. На рубашке никаких следов нет.
– А если заставили, то зачем? – пробормотал Рьен. – Ладно, пообедаю и съезжу в приют.
– Я вот что вспомнил, мастер, – колдун повернулся к окну. – Их пятеро было – девчонок. Очень дружили, всегда и везде вместе. Имён не помню, но когда я выпускался, они не разлей вода были. А приютское, знаете, это или ненависть навсегда, или родные на всю жизнь. Как повезёт.
– Ненависть – это мотив, – кивнул Рьен. – И Седьмой, говоришь, остров? Матушка нашла тело ближе к одиннадцати. Мертва Кьётра к тому времени была часа три. За час до смерти поужинала. Умерла то есть в восемь. А в шесть – полседьмого был гость. Что в это время делало семейство Жи?
Сьят вытянул из стопки бумажку и сверился:
– Мастер Жи был в портняцкой с двумя подмастерьями и вредным заказчиком. Тот пришёл недовольный сразу после обеда – мех не там нашили на безрукавке, пуговицы не те… Они так и провозились до полуночи. Заказчик – начальник лодочной станции с реки Лунной, мастер Нолло. А жена портного шум и разборки не любит, поэтому всегда в таких случаях к соседке сбегает. Кьётра тоже ушла – она вообще часто у себя в комнате шила. Портняцкая находится прямо за домом, злых собак нет. Если кто-то в это время заходил в дом или выходил, то этого никто не видел. Соседи тоже. Стемнело же, да и время ужина.
– И с Седьмого до нас – в час легко уложиться… – Рьен взял плащ. – Копайте дальше. Особенно в направлении «дождинки». Её не так-то просто раздобыть.
– Да, пятеро их было – пять подружек, – подтвердила Дьёна, наставница приюта, женщина пожилая, строгая, солидная и при этом неуловимо добрая. – Две северянки, две островитянки и одна южаночка. Кьётра и Жьяна, Юлло и Арро. И Тимэ. Очень дружили, всегда вместе. Если спросите, с какого возраста, то не вспомню. С раннего. Но самой последней к ним Тимэ прибилась. Так и выросли вместе.
Рьен встретился с наставницей в её кабинете, подальше от детских комнат, но и досюда доносились рвущие душу детские визги, писки и возня. И жалко их было, одиноких и брошенных, и до того своих дома не хватало…
– Вот личные дела, – наставница протянула через стол пять папок. – Там и портреты, и характеристики. Мы храним на всякий случай.
– На случай преступлений? – прозорливо глянул Рьен, открывая верхнюю папку.
– Все дети хорошие, – укоризненно посмотрела Дьёна. – И наши тоже. Плохими людьми их делает общество. Их же изначально отвергают, они же изначально изгои. И никто не хочет знать, почему они здесь оказались, а минимум половина – это дети несчастных случаев. Вот Юлло как в приют попала? Отец ушёл на промысел и утонул, мать сильно заболела и быстро сгорела. Виновата ли в этом девочка? Нет. Но на неё всегда будут смотреть как на приютскую – и как на опасную и непредсказуемую, как на вероятную преступницу. Хотя те, кого сразу принимают, на кого не смотрят косо и дают возможность работать, вырастают хорошими людьми. И по нашим наблюдениям на тёмный путь ступает лишь один из десяти. Это не так уж много.
– Согласен, – кивнул Рьен, листая дело. – У меня работает ваш парень. Я без него как без рук. Хамит, правда, иногда и воспитания в нём мало. Но пока преступников быстро ловит – пусть хамит. Сейчас каждый второй такой, что из семьи, что приютский. Мода у молодёжи на хамство, что ли… Девочек поэтому в семьи не забрали? Расставаться не хотели?
Наставница грустно кивнула:
– Ни на минуту. Если одна болела – остальные четверо чуть ли не под дверью лекарской спали, чтобы рядом быть. На них многие засматривались – особенно на Кьётру, красивая была девочка. Но они так и не позволили себя разлучить. И после выпуска, насколько я знаю, не расстались, постоянно видятся. К нам как-то вместе приходили. Но в последний раз – вчетвером. Жьяна год назад вышла замуж и уехала в Приграничье. А остальные здесь.
– Не знаю, поможет ли нам это, но спасибо, – он быстро долистал последнее дело.
Ничего странного или любопытного не нашёл и распрощался с наставницей. Вышел из кабинета и сразу же заметил, что их разговор подслушивали. На спинке дивана, неплотно придвинутого к стене, лежала длинная и пушистая светлая коса.
– Выходи, разведчица, – Рьен улыбнулся. – Я тебя вижу.
Над спинкой появилась круглая чумазая мордашка с большими синими глазами.
– Здрасстье, – прошептала девочка и тут же смело заявила: – А я помочь могу. Хотите?
– Хочу, – он весело кивнул.
– А к себе возьмёте? Когда вырасту? Я в сыскники хочу! Я лучше всех сворованное ищу! Я вообще сразу вора вижу!
– Конечно, возьму, – легко согласился Рьен. – Но я из отдела убийств, мы ворованное не ищем. Мы убийц ловим.
– Всё равно хочу, – девочка ловко вылезла из-за дивана. – Я Этни. А вы – мастер Рьен, я слышала. Пойдёмте покажу.
Девочка устремилась вперёд – по длинному коридору мимо закрытых дверей, а потом налево и к лестнице. И снова по коридорам. Детский шум при этом сразу стих.
– Все внизу на ужине, – пояснила Этни. – Комнаты пустые.
– А ты что ж, без ужина обходишься? – поинтересовался Рьен, едва поспевая за шустрой девчонкой.
– Не, меня деда сегодня заберёт, – просто объяснила она. – Нас много у мамы с папой – двенадцать. Они много работают, но нам всё равно не хватает. А я на рынке подслушала, что если больше десяти детей, то нам в приют можно. Мы с братьями иногда тут, иногда у деды, иногда дома. Так можно, когда детей много.
– И тебе, кажется, здесь нравится, – заметил Рьен.
Этни обернулась, хитро сверкнув глазищами:
– Я тут преступления расследую, – объявила гордо. – Тут нескучно. А что дома? Мой, режь, мой… А тут кражи каждый день. Ко мне уже все сами идут. Чтобы найти.
Наконец она остановилась у двери в самом конце коридора, у окна. Указала на дверь и серьёзно сказала:
– Они тут жили, эти пять девочек. Тут вообще-то на шесть человек комната, но они никого к себе не пустили. Я тут как-то ворованное искала. Сейчас покажу.
Открыв дверь, Этни первой вошла в комнату и указала на стул в углу:
– Вот он. Вы его переверните.
Рьен, подозревая шутку и внутренне готовясь к насмешкам, всё же перевернул стул. Деревянное сиденье избороздили кривые надписи: «Ненавижу!!!», «Курицы тупые!!!», «Убила бы!!!»
Он озадаченно посмотрел на Этни, и девочка кивнула:
– Видите? Кто писал – не знаю. Но не такие уж они дружные были, да? Ещё такое же под кроватями было. Подо всеми. Я же говорю, ворованное искала. Потом кровати заменили, когда я наставнице показала. А стул вот остался, – и смело уточнила: – Гожусь, а?
– Ещё как, – искренне ответил Рьен, поставив стул на место. – Спасибо. А теперь беги-ка ужинать. Встретимся лет через… шесть?
– Через четыре с половиной, – гордо поправила Этни. – И ничего, что я маленькая. Я у братьев учусь и в глаз дать могу.
– Верю, – он улыбнулся. – Беги, разведчица.
А сам вернулся к кабинету наставницы, предупредительно постучал и после приглашения заглянул и попросил:
– Пожалуйста, пришлите мне портреты всей пятёрки. Взрослые. И к ним – короткие характеристики. Спасибо.
Ненависть навсегда – так сказал Мьёл? А он отлично разбирается в приютских подводных течениях. И в том, что на самом деле скрывается за твёрдым «все дети хорошие».
Третью ночь матушка Шанэ не находила себе места. После странного случая с призраком в ней поселилось смутное беспокойство и нервное ожидание. Она не могла понять, отчего волнуется и кого ждёт, но волновалась и ждала. И сегодня, едва закрыв чайную и быстро перекусив, зажгла колдовскую свечу и устроилась с книгой внизу. Не переодеваясь, как обычно, в домашнее, с плащом и сапогами наготове.
Кот, привыкший вечерять с хозяйкой, спустился вниз и взобрался на стол, требуя внимания. Матушка рассеянно чесала его за ухом, пыталась читать, но ничего из прочитанного не запоминала. А когда часы пробили полночь, колдовское пламя странно заискрило и с улицы донеслось тихое пение.
Матушка быстро обулась, накинула на плечи плащ и метнулась к открытому окну. Под мелким плачущим дождём спиной к чайной стояла призрачная девушка и пела. И так пела… Без слов, без музыкального сопровождения, и её нежный голос звучал как скрипка Иххо – пробуждающе, завораживающе.
– Кто ты? – прошептала матушка Шанэ.
Девушка обернулась. Высокая и полноватая, с короткими тугими рыжими кудряшками и прозрачными серыми глазами. И тоже босиком и в одной ночной рубашке. Улыбнувшись, она сделала рукой приглашающий жест. В её ладони явственно сверкнула знакомая голубая искра – сияющая «дождинка».
Матушка не медлила – на ходу застёгивая плащ, бросилась за призраком. И послушно прошла прежней петляющей дорогой до парка за Сыскным ведомством. И снова увидела знакомый ворох сырой листвы. И ощутила близкое присутствие Лодочника.
– За что? – она пытливо посмотрела на призрака.