– А поживите, с чем не жили, – снова улыбнулась девушка и растворилась в дождливой ночи.
Матушка Шанэ снова вызвала помощников и сняла с шеи платок.
– Беги, Надэ. Нарэ, осмотрись.
Рьен прибежал быстрее прежнего и с Мьёлом. Увидев знакомую картину, сыскники встревоженно переглянулись.
– Она что-нибудь сказала? – уточнил Рьен, пока его помощник разгребал листву.
– «А вы поживите, с чем не жили», – повторила матушка Шанэ и устало пожала плечами: – И я пока не поняла, что бы это значило.
– Снова «дождинка» в руке, – Мьёл разгрёб листву и нашёл сияющий камень. – И всё остальное то же самое.
– А звали её Арро, – Рьен угрюмо посмотрел на испачканное землёй мёртвое лицо. – И если одна – это случайность, то двое – уже последовательность. Надо срочно найти живую троицу. Или пару подружек, если третья до сих пор в Приграничье. Что ещё, кстати, проверить надо. И поставить на это место в нашем парке следящий артефакт, раз оно так понравилось. Нет, несколько артефактов вокруг всего Сыскного ведомства.
– Подруги? – удивилась матушка. – Подружек одну за другой?..
– И на третью ночь… – пробормотал Рьен. – Матушка, вы наш чай презираете, только свой пьёте?
– Не презираю. Просто не считаю его лучшим, – она слабо улыбнулась и достала из кармана синий мешочек. – И у меня свой всегда с собой.
– Пойдёмте к нам. Расскажу. Покажу портреты. И хорошо бы хоть одна любила выпить у вас чаю.
– Подружки… – повторила матушка Шанэ, внимательно рассматривая портреты девушек. – Это кое-что объясняет. Они доверяют и впускают в дом. И они не держат зла. Слышишь, сынок? Они не злятся на убийцу. Неужели кто-то из этой пятёрки убивает остальных?
Рьен кивнул и спросил:
– Первая «дождинка» у вас собой? Вы что-нибудь ещё о камне узнали?
– Вот, – она достала сияющий камешек из кармана расстёгнутого плаща. – Узнать не узнала, но предположение есть. Теперь – есть.
– Почему теперь? – полюбопытствовал Мьёл, сидящий в соседнем кресле.
– Потому что южаночка, – матушка показала на портрет Тимэ. – Сказки о духах и их приютах мы слышим с пелёнок, они в нас с рождения. И потому что все южане видят или слышат призраков, и даже здесь связь с нашими великими песками крепка. Нет, это не она, сынок. Убийца – нет, не она. И не потому что с Юга. А потому что мы знаем: если светится, то занято. Но она могла рассказать подружкам о Юге и звёздном железе, о призраках и «Приюте». И если кто-то догадался найти общее… То «дождинки» подкладывали, чтобы они впитали душу убитой. Чтобы призрак подружки не явился к той же южаночке с предупреждением.
– Тимэ попала в приют в девять лет, – вспомнил Рьен. – Когда родители погибли. Да, ваша версия подходит. Мьёл, что с «дождинками»? Узнал, откуда они взялись?
Колдун недовольно посопел и признал:
– Пока нет. Но узнаю.
– Откуда? – строго спросил начальник.
– Есть у меня приятель в отделе краж. Я к нему и пристал с этими «дождинками» проклятыми. У них есть внутренний учёт дорогостоящих вещей, и «дождинок» тоже. Все богачи с новыми дорогими вещами к ним идут или на дом вызывают. На вещи ставят метку, а по ней потом можно вора отследить или нового владельца, если успеет продать. И «дождинки» у них все меченые, – по-прежнему недовольно, но обстоятельно доложил колдун.
– Вообще все? – удивилась матушка Шанэ.
– «Дождинки» – большая редкость, – пояснил Мьёл. – Новых у нас на Севере, говорят, уже лет двести не находят. А старые их владельцы охотно помечали. И музейные, и коллекционные – все на внутреннем учёте. Приятель сказал, их и воровать-то давно перестали.
– Так когда проверят? – нахмурился Рьен. – Ты объяснил, что у нас убийство и проверка нужна срочно?
– Завтра объясню, – колдун глянул исподлобья – опасливо, как в ожидании нагоняя. – У них там очередь, а работников всего трое. Проломлюсь. С двойным-то убийством точно примут сразу.
– Возвращаю, – матушка протянула ему «дождинку». – И ничего не добавлю, кроме того, что уже сказала. Камень занят, и занят душой. Растением, поэтому они раскрываются и светятся лишь в дождь. И я почти уверена, что убийца думал, будто камень заберёт душу жертвы. А полезных для нас свойств я не нашла. Кроме одного, но его проверить надо, прежде чем хвастать. Может, оно мне показалось. Или я его придумала.
Ещё раз цепко изучив портреты и характеристики, она встала, обернула шею тёплым платком, застегнула плащ и улыбнулась:
– Ночи. И обязательно доброй. Чтобы дела добрые спорились.
А на улице матушка Шанэ достала мешочек с песком и выпустила сразу всех своих помощников.
– Ищите, – попросила она. – Ищите такие же «дождинки» – мелкие, свободные от артефактов. И, великие пески, хоть бы нам повезло…
Но прежде матушке повезло в другом. Обслуживая следующим вечером гостей в чайной, она случайно услышала обрывок разговора – самого обычного, житейского. В другой ситуации матушка не обратила бы на него внимания. А сейчас подошла поближе и чутко прислушалась.
– …уже который год болит, – жаловалась одна женщина другой. – Лечим, лечим, а всё без толку!
– Да уже привыкла бы давно, – жёстко ответила вторая. – С тобой и поговорить-то не о чем, всё болячки да болячки.
– А ты бы пожила с ними!.. – обиделась первая. – Легко тебе говорить, у тебя-то болячек нет!
Матушка Шанэ чуть поднос с грязной посудой не выронила.
«А вы поживите, с чем не жили», – подсказал призрак Арро.
То есть речь о болезнях? Обе девушки были больны чем-то таким, что не лечится? Или лекарство лишь одно – смерть? И потому они не злятся на убийцу – потому что он (или она) по сути их спасал?
Она быстро отнесла поднос на кухню, нашла в подсобке свой плащ, переобулась и поспешила в Сыскное ведомство. И благо Рьен был на месте.
– Болезни? – переспросил он. – Мьёл!
– Чего? – выглянул из своего кабинета взъерошенный помощник. – Здрассьте, матушка.
– Ты сказал, что первая убитая была совершенно здорова, так? – уточнил начальник. – А вторая? А точно?
– И вторая тоже. И я не лекарь, – огрызнулся колдун. – Но воду слышу хорошо, а кровь – та же вода. За что купил, за то и продаю. Что она говорит, то и пересказываю. Не верите – давайте опытных лекарей позовём, пусть проверят.
– Не дуйся, – примирительно попросил Рьен. – Сам же признал – не лекарь. И, да, давай проверим.
– Позову, – коротко согласился Мьёл и шумно хлопнул дверью.
– Что ещё это может значить, матушка? – задумался Рьен, откинувшись на спинку стула. – Поживите, с чем не жили…
– Раз Арро сказала это мне, значит, у меня чего-то не должно быть, – осторожно произнесла матушка Шанэ. – И я не должна об этом знать… на практике. А ведь я и правда непозволительно здорова. Неприлично для своего возраста. Я даже с насморком… не жила. Благодаря своим чаям… и не только.
– Мне тоже ваша идея видится полезной, – кивнул Рьен. – Есть в ней что-то цепляющее. И даже если лекари ничего не найдут… Мьёл!
– Чего ещё? – снова выглянул из своего кабинета колдун. – Запрос отправил. Через час будут.
– Сынок, а есть у вас на Севере редкие неизлечимые болезни? – повернулась к нему матушка Шанэ. – Которые трудно распознать? Которые захватывают моментально и навсегда?
Мьёл нахмурился, подумал и твёрдо сказал:
– Безумие.
И снова скрылся в своём кабинете.
А у Рьена вдохновенно заблестели глаза:
– Мьёл!
– Ну? – сварливо отозвался из кабинета колдун.
– Премию хочешь внеурочную?
– Нет, хочу два выходных, – проворчал он. – И чтобы никаких убийств, и чтобы нормально поспать.
– Договорились, – Рьен улыбнулся.
В кабинете Мьёла хлопнула дверь. Послышался голос Сьята, и через минуту он заглянул к начальнику.
– Адреса, – рыжий помощник махнул блокнотом. – Двух живых девушек – Тимэ и Юлло. Про Жьяну сказано, уехала. Перед отъездом продала домик, который достался от матери. В Приграничное ведомство запрос по Жьяне отправил, но летом в Семиречье столько народу было, что «граничники» быстрого ответа не обещают, и даже два трупа для них не повод поторопиться. Мы пошли? По адресам?
– Я с тобой, – Рьен быстро встал из-за стола. – У Мьёла другая задача. Лекари. Матушка, спасибо за подсказки.
– Не стоит, сынок, – откликнулась она, тоже вставая. – Одно дело делаем. Всегда выручу.
И, великие пески, хоть бы девушки нашлись… Обе. Живыми.
Заглянув в чайную и поужинав, матушка Шанэ решила последовать примеру большинства семиреченцев и отправилась гулять – и греться в последнем солнечном тепле, и любоваться отцветающим золотом, и дышать осенью. Ведь не сегодня завтра злые ветра сорвут с деревьев последние одежды, а сонный дождь сменится ледяными ливнями и бурями. Да и думается на ходу легче.
Где же помощники?.. Они ведь хорошо находят мёртвое, а душа в «дождинке» – это призрак, то самое мёртвое. И запах колдовского камня все сразу выучили. Как и портреты девушек. Правда, Семиречье – не деревня, а огромный город, и «дождинки» могут к трупам подкладывать, а не живым дарить… Но тогда – портреты. Помощники не умеют искать живых людей по запаху, но видят и запоминают необходимое отлично. Заметят на улице – сразу дадут знать.
Матушка побродила по набережной, кивая знакомым, и дошла до моста на Четвёртый остров – так называемый Золотой мост (горбатый, с ажурной ковкой высоких перил и, конечно же, крашеный) в закатных лучах задорно искрил рыжим. Она остановилась у моста, решая, куда идти – на Четвёртый остров или по своему Третьему побродить, – когда из ниоткуда появился серый пёс. Хвастливо рыкнув, помощник развернулся и рванул мимо моста, дальше по набережной Третьего.
– Нашли!.. – выдохнула матушка Шанэ и поспешила следом.
Медный мост, мост Встреч, Чайный мост… Мелкие лужи брызгают, по каменным плитам стелется влажный жёлто-красный ковёр, ясноглазое небо хмурится первыми тучами, багряное солнце цепляется за крыши, а на проснувшемся ветру так зябнут руки… Музыкальный мост, Зелёный… Между крупными островами мостов много, чуть ли не через каждые двести-триста шагов, и все необычные. Но матушка смотрела лишь вперёд, на стремительную серую тень. И мостом заинтересовалась лишь тогда, когда к нему свернул пёс.