Пёстрый мост был одним из старейших. Очень узкий – едва ли два человека разойдутся, – он напоминал обычное переброшенное с берега на берег бревно с кособоким переплетением веток-перил и лежал на высоких тумбах, к которым вели истёртые ступени. Его давно не обновляли, и от некогда пёстрой расцветки остались лишь жалкие клочья жёлтого, синего и зелёного. И в общей серости каменного настила и перил терялась и невысокая фигурка в старом сером плаще.
– Стереги!.. – одними губами прошептала матушка. – Сбросится же… или сбежит.
Пёс послушно затаился рядом с девушкой, а матушка Шанэ, переведя дух, дошла до ступеней и поднялась на мост. Девушка резко обернулась – высокая, конопатая, с копной кудрявых рыжих волос до плеч. Вторая островитянка – Юлло.
При виде матушки она попятилась и сбежала бы, если бы край плаща не зацепился внезапно за нечто невидимое. Пока Юлло сердито и растерянно крутилась на одном месте, отвоёвывая плащ, матушка Шанэ приблизилась и кинула на мост щепотку песка.
– Иди за мной, – велела она тихо.
Если Юлло похожа на Иххо не только цветом волос и веснушками, но и самоубийственным упрямством, то лучше так… Девушка сонно заморгала и неуверенно шагнула к матушке. Край плаща в этот момент колдовским образом освободился.
– Иди, – повторила матушка Шанэ, указывая на лестницу. Посмотрела на пса и прошептала: – К Мьёлу. Бегом. За рукав – и тащи к нам.
Так они и добрались сначала до чайной, а после и до тёплой беседки – отчаянно зевающая девушка и собранная, без тени знакомой улыбки, пожилая женщина, отстающая на десяток шагов.
Юлло очнулась, едва села в кресло и приняла из матушкиных рук чашку. Чуть не расплескав чай, рыжая выпрямилась и зло сверкнула глазами:
– Вы кто? Что вы со мной сделали? Где я?
– Не теряешься, молодец, – одобрила матушка Шанэ, садясь за стол и кладя рядом раскрытый мешочек с песком. На всякий случай, ибо девица явно с норовом. – Меня называют матушкой Шанэ. Я – владелица чайной. И ты у меня в гостях.
Юлло поставила чашку на низкий подоконник и попыталась встать. Не вышло.
– Что вы со мной сделали?! – повторила она сердито. Серые глаза потемнели, как море перед штормом.
– Немножко слабости сильной женщине не помешает, – улыбнулась матушка. – Особенно если она спасёт ей жизнь.
Рыжая покраснела и опустила глаза:
– Вы не понимаете… Я больна. И я… опасна.
– Дочка, перед тобой не только хозяйка чайной, – матушка зарылась пальцами в песок. – Я из древнего рода южных колдунов. И главное, чему мы учились, это исцелять тела песком, а души – чаем. И как опытная колдунья говорю тебе: ты здорова, – и зловеще добавила: – Но я очень хочу знать, какая, да простят меня великие пески за слова нехорошие, скотина заставила тебя поверить в иное. И чуть этой верой не убила.
Девушка покраснела пуще прежнего и промолчала.
– Кьётра, Арро, – после паузы произнесла матушка Шанэ. – Они мертвы. Убиты. Знаешь?
Юлло вскинулась:
– Нет! А вы…
– …а я нашла тебя по их подсказкам, – кивнула матушка. – И очень надеюсь, что сыскники найдут живыми Тимэ и Жьяну. И тебя не отпущу. Повторяю вопрос: какая скотина сказала тебе, что ты больна?
В серых глазах снова вскипела злость:
– Не ваше дело! Отпустите!
– А знаешь, что интересно? – матушка Шанэ пошевелила пальцами, перебирая песок. – Какому-то проходимцу ты сразу поверила, даже не убедившись, поди, что он действительно лекарь и колдун, а вот мне верить отказываешься. Почему в плохое ты веришь, а в хорошее – нет? В смерти подруг поверила, а в здоровье что ж? Что-то не позволяет поверить, а?
Возразить Юлло не успела. На улице послышались шаги, и дверь без стука распахнулась. Мьёл ввалился в беседку и просиял:
– Вы её нашли! А то мастер Рьен рвёт и мечет!
– Не верю, – усмехнулась матушка. – Он всего лишь тихо переживает и корит себя за нерасторопность. А с Юлло мы случайно встретились. Я гуляла, а она выбирала подходящий мост.
– Не верю, – ответно ухмыльнулся колдун, – что случайно, – и посерьёзнел: – Ну, давайте к делу. Что узнали?
– Эта милая девочка больна чем-то неведомым и оттого очень опасна, – поведала матушка Шанэ.
Юлло дёрнулась, попыталась встать и зло ругнулась, когда ничего не вышло.
– Больна? – заинтересовался Мьёл. – Сейчас проверим.
И девушку накрыло чёрной водой. Тугие струи свились коконом и засияли. Рыжая плевалась, кашляла, ругалась, но колдун не убирал воду, пока не закончил.
– Здорова, – провозгласил он, расплетая кокон как клубок ниток и вбирая в себя воду.
– Ты не лекарь! – ощетинилась Юлло.
– Да что они все заладили… – поморщился Мьёл. – Я десять лет мёртвых вскрываю и слушаю, а они «не лекарь» да «не лекарь»… А знаешь, чем мёртвое тело от живого отличается?
Девушка лишь сердито чихнула и вытерла с лица остатки тёмной воды.
– Живое может возмутиться обследованию, а мёртвое – нет, – пояснил колдун и сел за стол рядом с матушкой. – Всё остальное одинаково – руки, ноги, болячки. А знаешь, чем я отличаюсь от лекаря? Мне не надо спасать. Мне надо просто понимать, что с телом так, а что – нет. Потому и учиться десять лет на лекаря не надо.
– Верно говоришь, – одобрила матушка Шанэ. – Никого не слушай, сынок. И не сомневайся в выборе.
– Спасибо, – мимолётно улыбнулся Мьёл и снова посмотрел на Юлло, жёстко добавив: – В Сыскном сейчас десять лекарей. Самых-самых в Семиречье. Ищут неведомые болезни у твоих мёртвых подруг и, спорю на что угодно, не найдут ни одной. Рискнёшь обследоваться? Я враз устрою.
Девушка сразу сдулась. Поджала губы, опустила голову, шмыгнула носом.
– Это было очень грубо, – прошептала матушка. – Она только что узнала о двух подружках, даже поверить не успела…
– А нам некогда сопли распускать, – сухо ответил колдун. – Нам убийцу надо срочно найти, пока он в других приютских не вцепился. Соберись. И либо ты добровольно всё расскажешь, либо я воздействие применю и сам нужное узнаю. Но тогда ты ответов на вопросы не получишь. Очнёшься в камере и будешь там сидеть, пока мы убийцу не поймаем.
Матушка Шанэ встала, налила в чашку свежий чай и поставила её на подоконник взамен старой. А Мьёл покатал между ладонями водяной клубок и приготовился записывать допрос.
Юлло, снова шмыгнув носом, быстро выпила чай, успокоилась и неохотно заговорила:
– Этой зимой у меня начались головные боли. Сначала на час раз в неделю, потом на три через день, а потом с постели встать не могла, ночи не спала, так мучилась. Я все больницы Семиречья обошла, ко всем светилам на приём пробилась – никто ничего не нашёл. Все твердили, что я здорова, что это, наверное, погодное, и прописывали лекарства. Но ничего не помогало.
Матушка сочувственно покивала – она долго травы подбирала в своё время, чтобы такие головные боли снимать. Два года возилась. Действительно, страшная штука.
– Меня с работы уволили, – угрюмо продолжала девушка. – Раз я через день пластом лежу – какой с меня прок? Хорошо, старые заказчики остались, которым моя работа нравилась, – они и спасли, не то бы уже давно на улице оказалась. Я букеты делаю, – пояснила неловко, – и живыми цветами сады украшаю. У меня всё приживается и всё хорошо растёт. И срезанные цветы дольше обычного стоят.
– Интересные вы, островные, – улыбнулась матушка Шанэ. – С мёртвыми общаться разучились, но ваш дар нашёл другую лазейку – в ином направлении. Не души умерших призывать, а души живых радовать. Музыкой, песнями… цветами.
– Матушка, не отвлекайтесь, – попросил Мьёл.
– Прости, сынок, – извинилась она и снова занялась чаем: поставила на стол ещё две чашки, заварила свежий, достала из ящика печенье.
– В лекарей я уже не верила, но всё равно ходила, – Юлло судорожно сжала чашку. – И однажды после очередной неудачи меня в больничном саду догнал какой-то мужчина. Он точно описал все мои боли, предположил, когда они начались и как проявляются сейчас. И сказал, что может помочь. Но ненадолго. Полгода… и всё. И либо в лечебницу для сумасшедших навсегда, либо…
– Как он выглядел? – строго спросил колдун. – Где ты его встретила?
– Высокий, лысый, пухлый, усатый, глаза светлые, на правой щеке большая родинка, рядом с глазом, – подробно описала «лекаря» девушка. – Одевается странно. Вроде ткани хорошие – не бедный, – а одежда несвежая, где-то даже рваная. Неухоженный, в общем, какой-то. Лет пятьдесят. Встретился на Одиннадцатом острове, там одна больница.
– Дальше.
– Имени не знаю. Он мне зелье какое-то дал – сказал, легче будет, чуть дольше протяну. И правда, головные боли стали реже и не такими страшными. Но не прошли. А он сказал, это одно значит. Умопомешательство. В лучшем случае тихое. Но я себя знаю, – грустно усмехнулась Юлло. – Тихой я не буду. И ещё он сказал, что когда боли и при зелье будут как обычно… то пора. И если сама не смогу… он поможет.
Колдун грубо ругнулся.
– Какая же, да простят меня великие пески за слова нехорошие, сволочь… – недобро сверкнула глазами матушка Шанэ. И внимательно посмотрела на поникшую девушку: – А скажи-ка, дочка, до этих головных болей у тебя ничего нового не появлялось? Украшение, одежда? То, что бы ты носила не снимая? Или, может, что-то принимала из зелий?
– Нет, – покачала головой Юлло.
– И всё-таки да, – настойчиво возразила матушка. – Вспоминай. Всему есть причина. И если ты здорова, то причина – воздействие. Это или артефакт, или зелье, или проклятие.
– Давайте найду, – вмешался колдун. – Неприятно будет, но всего с минуту. Терпи.
И снова водяной кокон, и снова чихание и фырканье. А когда вода схлынула, он удовлетворённо улыбнулся:
– Серёжки.
– Нет! – Юлло поспешно прижала к ушам ладони. – Это мамины! Они давно со мной!
– И в починку ты их ни разу не отдавала? – мягко уточнила матушка Шанэ.
Из девушки словно жизнь одним глотком выпили – она побелела, съёжилась, сникла. Поняла. Матушка Шанэ с Мьёлом переглянулись, и матушка одними губами велела: не торопи, пусть сама.