Сергей Паланский часто размышлял над этим в перерывах между чтением Бурдье и Витгенштейна. У них в ЖЭКе все сантехники делились на тех, кто читает Бурдье, и тех, кто штудирует Витгенштейна.
В ЖЭК брали москвичей лишь потому, что мигранты еще не полностью освоили все премудрости сантехнической и водопроводной науки. Как-никак, но здесь требовался некоторый философский склад ума.
Неожиданно из арки вышел страховой агент, увешанный слоганами и буклетиками. Судя по всему, это был выпускник Высшей школы экономики, обогащенный знаниями о волнах Кондратьева и Net present value, которого не взяли в штат и посадили на проценты. Теперь в поисках клиентов он бродил по Москве и в снег, и в дождь, и в жару, и в мороз.
– Уважаемые господа, – обратился к дворнику и сантехнику страховщик, приподняв бейсболку с красно-сине-белым логотипом, – наша высокотехнологичная, надежная, государственная компания предлагает застраховать ваш дом, вашу жизнь, вашу смерть, ваших жен и ваших детей от возгораний, наводнений, убийств, изнасилований, порч и колдовства. У нас самые низкие страховые взносы и самые большие страховые выплаты.
– Пошел вон, холоп, – прикрикнул Гозман и угрожающе поднял метлу.
– Не гони его, Андрюш, – Паланский заслонил агента от удара и ласково потрепал по плечу, – может, он Хайдеггера читал.
– Великий немецкий философ Мартин Хайдеггер создал учение о Бытии как об основополагающей и неопределимой, но всем причастной стихии мироздания. Зов Бытия можно услышать на путях очищения личностного существования от обезличивающих иллюзий повседневности, – заныл агент.
– Смотри, знает! Выучил! – заулыбался дворник Гозман. – Правда, похоже, только ранние работы.
– Ну что, брать будете? – выпалил приободренный страховой агент и сунул под нос Сергею и Андрею буклеты и брошюры.
– Ах ты, дрянь! – Паланский перестал защищать страхового агента и замахнулся на него вантузом. Теперь, честно говоря, выпускника ВШЭ стало жаль. Все-таки метла и вантуз – это жестокие орудия.
– Верите ли вы в Спасителя? Читали ли вы Книгу? – раздался шепот со спины.
Наша бойкая троица прервала интеллектуальную беседу и обернулась в сторону прелестнейших вдохновенных девушек, державших в руках толстые книги.
Гозману и Паланскому стало неуютно. В конце концов, Сергея ждали бедные клиенты с протечками, а Гозману надо было давно подмести тротуар и вывернуть вонючие урны на остановке.
– Кажется, это саентологи. Они все психологини, – сказал освободившийся и не потерявший присутствия духа страховой агент.
– Ну что, архетип финишд? – громко спросил он.
– Карл Густав Юнг развил учение о коллективном бессознательном, в образах которого видел источник общечеловеческой символики (архетипах), в том числе мифов и сновидений, – радостно заголосили девушки.
Страховой агент развязанно шлепнул саентологов по заднице, но те юрко увернулись и, хлопая длиннющими соблазнительными ресницами, двинулись вниз к Покровке, то и дело приставая к прохожим.
– Бедные, за идею работают, – протянул Андрей.
– За еду, – возразил Сергей.
Вдруг раздались скрежет и визг, мат и ор и еще какие-то неприличные крики. На всех парах черная тонированная «бэха» последней модели въехала с проезжей части в столб, возле которого и происходили эти странные события. Участники нашего веселого действа разбежались. Столб угрожающе накренился. От грозного, тяжелого, тупого удара капот автомобиля превратился в кучу металлического хлама, спасительно зашипела подушка безопасности.
Андрей, Сергей и страховой агент бросились на помощь к водителю, еле-еле открыли дверь и вытащили наружу, боясь взрыва бензобака, молодого набриолиненного человека в блестящем костюме. Положив его на скамейку и собравшись кружком, они вызвали «скорую помощь».
Но тут окровавленный водитель открыл глаза, обвел взглядом всю честную компанию, посмотрел на птичек, на облачка, на листики деревьев и, с трудом разжимая синюшные потрескавшиеся губы, произнес:
– Как страшно жить!
Феник
Выпивший муж пришел с работы в пятницу и громко позвал Марту с кухни:
– Послушай.
Под его пахнущей бензином и потом курткой кто-то ворочался и еле слышно пищал. Федор распахнул кожанку и достал маленького сморщенного котенка с огромными ушами-локаторами. Котенок дрожал и всего боялся.
– На бензоколонке подобрал.
– Он хоть к лотку приучен?
– Да вроде.
Когда котенка напоили молоком и накормили курицей, он забился угол, облевал пол и описался.
– Ага, приучен, – проворчала Марта.
Марта сразу невзлюбила кота – знала, почему Федя его принес.
Из-за этого ей постоянно казалось, что ночью кот поцарапает лицо или ляжет на горло, и она задохнется.
Теперь Марте приходилось терпеть, что в темноте кот скачет по дому, тяжело сопит, ворчит, мяукает и дерет обои. Хорошо, что Феник быстро приучился к туалету, а то бы ей пришлось убирать за ним зловонные лужи и едкие липкие комочки.
Кот оказался обычным веселым питомцем. Он любил носиться за кисточками халата и воровать со стола колбасу, пугать заоконных голубей и шипеть на проходящих собак. Пару раз Феник загонял под диван обручальное кольцо Федора, которое тот неосторожно оставлял на прикроватной тумбочке. По вечерам котенок залазил к Марте на колени и засыпал.
Но Марта все равно не любила кота, потому что понимала, что всем этим хотел сказать Федор. Мол, не горюй, все у нас будет хорошо, это просто недоразумение, жизнь наладится, вот тебе пока живая душа, чтобы ты не сидела дома одна в ожидании, когда я вернусь из рейса, а радовалась жизни, гладила его мягкую серую шерстку, дергала за хвост и усы.
Этого Марте было не нужно и даже более того, кот постоянно напоминал ей об унылости и бесцельности их совместной жизни, их глупого, никому не нужного брака, в котором не хватало главного.
Первый год после свадьбы было хорошо, и гнетущего и пугающего чувства не возникало, наверное, потому, что она и Федя думали пожить для себя. Но бесконечные поездки за границу в Турцию, Египет, Болгарию и Таиланд если и могли развлечь, то ненадолго. После удовольствий наступала неумолимая горечь, тем более что врачи говорили: «Вы абсолютно здоровы, все нормально, нужно потерпеть».
Масла в огонь подливало ворчание родителей. Родители Федора считали, что виновата Марта, а теща косо смотрела на зятя. При встречах, несмотря на то что родственники выказывали радость и доброе отношение, висело подспудное хорошо заметное напряжение, еще больше отравлявшее и так незавидное существование Марты.
А теперь еще этот кот. Что с ним делать?
В июне двенадцатого года в столице было жарко и дымно, горели торфяники, и Марта решила уехать с уже подросшим годовалым Феником на дачу, хотя дачей это назвать сложно.
Маленький полуразвалившийся кирпичный домик в небольшой деревушке Владимирской области. Крыша не течет – уже хорошо, вместо русской печки – электрические нагреватели. Правда, кругом озера и дремучие леса, чистейший воздух и несусветная красота. Встанешь утром, откроешь покосившееся окно нараспашку, а там надрываются соловьи.
Поначалу Феник всего боялся. Он сидел под столом на летней кухне, надсадно мяукал и выл, как брошенное на произвол судьбы существо. Марта брала его на руки, но ласки не помогали. Ужас бедного животного не проходил. Тогда Марта вынесла кота на улицу, и Феник прижался животом к земле и долго лежал в траве, поджав уши, а когда тень от быстрокрылого сокола промелькнула по земле, в страхе убежал в дом.
Но любопытство взяло свое. Уже через пару дней кот по-хозяйски бегал по огороду и ловил юрких полевок, вдоволь расплодившихся в компостных кучах.
А потом Феник исчез, пролез под забором и исчез, а приполз через три дня с прокушенной задней лапой. Огромное кровавое отверстие толщиной с отвертку.
Марта скрутила кота в одеяло и отвезла в районный центр к ветеринару, который прописал антибиотики. Хотя Марта регулярно делала уколы, Феник лежал в центре кровати и медленно угасал, не ел и практически не пил.
Иногда кот зачем-то вставал и, шатаясь, полз по нужде к лотку, будто в таком состоянии ему кто-нибудь мог запретить ходить под себя. Феник с трудом лез к лотку, а там, уже сделав свое немудреное дело, дрожа и мучаясь, закапывал пахучие причиндалы.
Помнится, это было двенадцатое июня. День независимости. Марта проснулась среди ночи от страха, что придавила во сне Феника. Она резко вскочила и посмотрела на кровать. Там, свернувшись и вжавшись в подушку, дрожал кот. Марта включила свет и наклонилась над ним, как мать склоняется над спящим младенцем. Ей почему-то стало стыдно чувств, которые она испытывала, или, точнее, не испытывала к Фенику. Она встала, открыла холодильник и достала кефир, потом намочила палец в густой белой жиже и поднесла к коту. Феник открыл глаза и шершавым, наждачным языком слизнул с мизинца мягкую кислую мякоть.
Марта в течение получаса все опускала палец в пакет, а кот медленно слизывал кефир с мизинца. Когда Марта убедилась, что Феник наелся, что он жив, что ему ничего не угрожает, она выключила свет, легла поближе к коту и уснула.
Федор не приезжал на дачу почти месяц, потому что был в рейсе, а когда появился, то кот уже немного оклемался. Он, конечно, еще выглядел не очень, но почему-то не сидел на месте, а постоянно хромал за Мартой, словно лопоухий щенок.
Когда Федя видел эту парочку, то говорил Марте:
– Ты любишь кота больше меня.
Трамвай
И вот он, сорокалетний, неплохо одетый, лысоватый, вышел из трамвая и лег на рельсы.
– Вставай, – крикнула вагоновожатая, но он не встал.
Лежал на рельсах, смотрел в небо и о чем-то думал.
– Вставай, – повторила вагоновожатая и выпрыгнула из трамвая. Закурила «Яву», сплюнула на землю и несильно пнула его ногой.
– Как тебе не стыдно, – возмущались пассажиры, – мы на работу опаздываем!
– Я тоже на работу опаздываю, – сказал он и повернулся на правый бок.