– Это означает, что он тоже весь распродан?
– Боюсь, что да.
Я вспомнил, что меня ждёт мама.
– Окей, – сказал я, – давайте в форме сердца. И в подарочной упаковке, пожалуйста.
Как так получается, что в магазине, в который, кажется, сто лет никто не заходил, распроданы все лучшие товары?
– Тогда придётся подождать, – сказала продавщица.
– А вы могли бы побыстрее? Пожалуйста!
– Нет, если ты хочешь, чтобы я сделала свою работу хорошо.
– Средне, – сказал я. – Вы можете сделать свою работу средне и быстро?
Продавщица улыбнулась, позвала своего коллегу и попросила его пойти и завернуть пазл, а сама пробила покупку в кассе. Потом, пока мы с ней оба ждали, она спросила:
– Это для твоей девушки подарок?
Я знал. Я так и знал. Я не то что сделал не совсем правильный выбор. Я сделал совсем неправильный выбор. Я уже было открыл рот, чтобы попросить её отменить покупку, но тут её напарник вышел из подсобки с моей коробкой, завёрнутой в розовую бумагу. Я готов был умереть тут же, на месте. Но потом опять вспомнил про маму в пикапе и попросил пакет.
Мама сложила газету, которую читала, пока ждала меня, повернула ключ в замке зажигания и только потом спросила:
– Что купил?
– Пазл.
– Хорошая мысль.
– Ага, минут двадцать назад я тоже так думал.
– Кстати, куда ты идёшь в гости?
– В Силлингтон-хауз.
– Хорошо, – сказала мама. – Тебя наверняка будут вкусно кормить. Я слышала, мистер Сингх потрясающе готовит.
– Вряд ли я смогу это проверить. Меня пригласили только на чай.
– Чай? – переспросила мама, вдруг широко улыбнувшись. И ещё раз повторила: – Чай?
Мне захотелось откусить себе язык. Как, ну как я мог проболтаться?
– Да, – сказал я. – Чай. Это будет чаепитие, а чай всегда в четыре.
Мне предстояла неплохая прогулка – полторы мили. Я знал, что прохожу три мили бодрым шагом за сорок пять минут, поэтому прикинул, что нужно выйти за полчаса, чтобы спокойно дойти до Силлингтон-хауза и не вспотеть. Просить маму подвезти меня я не собирался. Я надел фланелевую рубашку в клетку и самый лучший свитер. В последнюю минуту я надел ещё и галстук. Почему я так сделал, я не знал и задумываться об этом не хотел.
На террасе перед входом сидели на корточках Надя и Джулиан, склонившись над каким-то пушистым комочком. Это оказался щенок.
– Это дочка Джинджер, – объяснила Надя.
– Классно, – сказал я, хотя ненавижу это слово. Это, наверное, на меня подействовали рыжие Надины волосы в осеннем свете.
Мистер Сингх вышел на террасу, и Джулиан официально нас познакомил. Мы пожали друг другу руки.
– Как тебе нравится Надин подарок Джулиану? – спросил мистер Сингх.
– Супер, – сказал я и тут же захотел откусить себе язык.
Мистер Сингх приставил ладонь козырьком ко лбу, заслоняясь от солнца, и поглядел вдаль.
– Кажется, приехал ещё один гость. Простите, мы с Джулианом покинем вас на минуту и встретим его.
Мы с Надей стояли на террасе и молчали. Никто бы не догадался, что мы с ней почти родственники. Стояли и смотрели, как Ноа Гершом выходит из машины и шагает по кирпичной дорожке к дому, неся красиво завёрнутый подарок. Я смотрел, как мистер Сингх, в белом тюрбане и длинном синем фартуке, идёт рядом с Джулианом по дорожке навстречу Ноа. Их силуэты на фоне неба напоминали туристический плакат, призывающий к путешествиям в дальние края.
Мистер Сингх отступил в сторону, пропуская Джулиана и Ноа вперёд. Джулиан взял у Ноа подарок и сказал:
– Полагаю, ты тут знаком со всеми, кроме Алисы.
– Кто такая Алиса? – спросил Ноа.
Надя ответила:
– Алиса – дочка Джинджер. Джинджер – моя собака, и я подарила Джулиану одного из её щеночков.
– А ты спросила, можно ли Джулиану держать домашних животных? – спросил Ноа.
– Нет, – ответила она.
– Никогда не слышал, чтобы кто-то кому-то дарил животное, не спросив разрешения.
– Мне в голову не пришло, что кто-то может не захотеть щеночка Джинджер.
– А если бы у Джулиана была аллергия?
– Если бы у Джулиана была аллергия – которой у него нет, – он всё равно захотел бы себе щеночка Джинджер. Потому что Джинджер – гений. – Она посмотрела на меня и добавила: – Гибридная гениальная собака с неизвестным Ай Кью.
И я понял, что она вспомнила наш с ней летний разговор.
– А, – сказал Ноа и хлопнул себя по лбу. – Ну конечно. Конечно. Чуть не забыл. Джинджер – та самая собака, которая изобрела E = mc².
– E = mc² никто не изобретал. Это формула, её вывели. И вывел её Эйнштейн. Джинджер – гений другого рода. Точнее, вида. Канис фамилиарис. А Алиса – лучшая из её потомства.
– Алиса, – повторил Ноа. – Кто её так назвал?
– Я, – сказала Надя. – Я подумала, Джулиану понравится это имя, потому что он прислал мне приглашение на чай в книге «Приключения Алисы в Стране чудес».
– Никогда не слышал, чтобы кто-то кому-то дарил животное, не спросив разрешения, а потом ещё и сам выбирал этому животному имя.
– Уже слышал, Ноа, – сказала Надя. – Ты уже услышал и то и другое, и всего за какие-то пять минут.
Из большого центрального холла Силлингтон-хауза ввысь уходила лестница, закрученная, как спираль ДНК. Слева от холла тянулась длинная столовая. Справа от холла была гостиная с гигантским камином в дальнем конце; мебели в ней не было, обои отклеивались от стен и свисали полосами.
Я не помнил, чтобы в гостиной Силлингтон-хауза был камин, – но он там был. А над камином висел огромный плакат в раме, который притянул меня к себе, словно магнит.
НЕВЕРОЯТНАЯ
СИМОНЕТТА
Шансонетка
На плакате была изображена во весь рост улыбающаяся темноволосая женщина в зелёном атласном платье. А внизу было написано:
Каждый вечер
с 14 по 29 ноября
в Зале Звёздной Пыли
Джулиан подошёл ко мне сзади и сказал:
– Это моя мама.
– Твоя мама – шансонетка?
– Да, она была шансонеткой. – Он произнёс это слово в нос, как бы по-французски.
– А шансонетка – это что?
– Певица.
– Я летом ходил на «Призрака оперы». Там была потрясающая певица.
Джулиан улыбнулся, но промолчал.
– И что, твоя мама бросила петь? – спросил я.
– Нет, – ответил он. – Она умерла.
– Ох, – сказал я, смутившись. – Прости.
Джулиан посмотрел вверх, на плакат.
– Это очень старый плакат. Я тогда ещё не родился. Зал Звёздной Пыли был на круизном судне. Мама пела на круизных судах. Пока не настала пора идти в школу, я всегда путешествовал с мамой и отцом. Потом я поступил в школу-пансион на севере Англии и жил там осенью и зимой, а с родителями путешествовал в один из летних месяцев. Так было до этого года.
– Ты иностранец? – спросил я.
– Вообще-то нет, – ответил он. – Мама была американкой по рождению, отец получил гражданство путём натурализации. А я родился в открытом море, и таким образом я тоже американский гражданин.
– Ещё какой американский. Как яблочный пирог, – сказал я.
Джулиан улыбнулся.
– Не вполне, – ответил он. – Скорее как пицца. То есть родом я не отсюда, но тут я прижился и остался. – Он указал рукой на дверь столовой и отступил на полшажка, пропуская меня вперёд. – Думаю, пора присоединиться к остальным. Прошу.
Пересекая холл, я чувствовал себя так, как будто пересекаю сцену справа налево и как будто на мне смокинг, и это было приятное чувство.
Длинные столы на ко́злах, которые я видел на фото в историческом музее, куда-то подевались. Теперь в столовой стояли два столика для двоих, три – для четверых и ещё один большой стол в глубине. Вокруг столов стояли разномастные стулья, которые вроде бы совсем не подходили один к другому, но казалось, что подходят.
Чай был очень горячий, залпом такой не выпьешь. Мы вчетвером сидели за столом на четверых и медленно, медленно начинали никуда не спешить. Мы маленькими глоточками прихлёбывали чай и ели маленькие бутербродики, которые мистер Сингх вынес нам на большом круглом подносе. Позже он вынес ещё и трёхъярусную вазу с крошечными пирожными, которые оказались ужасно вкусными; Надя, доев, лизнула кончик указательного пальца, собрала крошки с тарелки и снова облизнула палец – так изящно, что даже сама Мисс Этикет не назвала бы это дурными манерами.[6]
Застольную беседу начал я – я, всегда предпочитающий хранить молчание.
– Задачка. Сколько нужно учителей, чтобы вкрутить лампочку?
– И сколько же? – спросил Ноа.
Я ответил:
– Семь.
– Почему семь?
– А такого вопроса в задачке не было.
Все рассмеялись.
Ноа спросил:
– Где ты слышал эту шутку?
– Сам придумал, – признался я.
Я придумал её давно, на пике популярности анекдотов про вкручивание лампочки, но раньше никому не рассказывал. Мне было так приятно, что им она понравилась, что я решил рассказать им ещё одну, которую сочинил в тот день, когда Хэм Кнапп и Майкл Фролих напали на Джулиана и отняли портфель.
– Знаете, почему «к нам» пишется раздельно, а «Кнапп» – вместе?
– Не знаю, – сказал Джулиан с улыбкой. – И почему же?
– Потому что Кнапп – это не к нам.
– Спасибо, – тихо сказал Джулиан, и никто не спросил его, за что.
Когда чай был выпит, а пирожные съедены, Джулиан начал разворачивать подарки. Сначала – подарок от Ноа. Это оказался пузырёк чёрных-чёрных чернил, ручка, набор листов бумаги в линейку и двойную линейку и книга в мягком переплёте.
– Набор для каллиграфии, – объяснил Ноа. – Такие чернила называются индийскими. Я подумал, что это будет уместно.
Джулиан засмеялся:
– Да, несомненно. Давно хотел овладеть искусством каллиграфии.
(Опять это «несомненно»!)
– Могу научить, – сказал Ноа.
Джулиан послал ему свою самую ослепительную улыбку:
– Я был бы крайне признателен.
– Договорились, – ответил Ноа.