Надя сказала:
– И я всегда мечтала так писать. Можешь меня тоже научить?
– У тебя есть такая ручка? – спросил Ноа.
– Я куплю, – сказала Надя и посмотрела на меня. – Итан, похоже, ты останешься в гордом одиночестве, если не раздобудешь ручку для каллиграфии.
– Я напишу вам списки необходимого, – сказал Ноа. – Каллиграфически напишу. Следите за мной. Это будет ваш урок номер один. – Ноа стал набирать в ручку чернила. Это оказался очень долгий процесс. – Заправка ручки – это не подготовка к началу работы, это само начало работы. А дальше нужно научиться рисовать плюсик так, чтобы вертикальная и горизонтальная линии были одинаковой толщины. Это будет ваш урок номер два, когда купите всё нужное. – И он стал писать списки, а мы – следить.
Когда Джулиан начал разворачивать мой подарок, я сразу понял, что всё будет очень хорошо. Так и вышло.
– Пазл! – воскликнул он. – Обожаю пазлы. Давайте собирать!
Мы не стали относить в кухню чашки и блюдца – просто взяли и пересели за большой стол в глубине столовой. Когда мы вы́сыпали детальки на стол, Надя сказала:
– Мы прямо как в безумном чаепитии из «Алисы в Стране чудес» – не моем посуду, а пересаживаемся по кругу.
Мы трудились над пазлом, и у каждого было всё необходимое: своя часть стола и тишина. Потом, когда детальки закончились, мы стали двигать свои кусочки влево-вправо, пока не соединили их в цельную картинку. Но одной детальки не хватало! Мы искали на полу, ползали рядом с ножками стульев – всё зря. Я очень рассердился на продавцов:
– Как у них только хватило наглости продавать бракованный пазл?
– Но ведь коробка была запечатана, – возразил Ноа.
Джулиан сказал:
– По-моему, деталь застряла у Нади в волосах.
– Глупости какие, – сказала Надя.
– Вовсе не глупости. Я её вижу. А вы видите? – спросил Джулиан у меня и Ноа.
Но не успели мы ответить, как он потянулся через стол и на самом деле извлёк последнюю детальку пазла из Надиных волос. После чего, держа её между большим и указательным пальцами, провозгласил:
– Итак, дорогие друзья, последний номер нашей программы!
И Джулиан опустил руку, как бы собираясь уронить детальку в крошечное озерцо коричневой полированной поверхности стола в серединке пазла, – но, когда он разжал кулак, на стол выпали три мятные конфетки в красно-белую полоску.
– Ах да, – сказал Джулиан, – мы чуть не забыли освежить рот после чая. Угощайтесь. – И, когда мы все взяли по штучке, добавил: – Давайте всё же покончим с этим пазлом. Итан, не будешь ли ты так любезен заглянуть в коробку – вдруг этот зловредный кусочек всё-таки остался внутри?
Я поднял с пола коробку, заглянул в неё, и – о чудо! – она была там, последняя деталька пазла. Я достал её из коробки, положил на место и сказал:
– Я впечатлён.
Это была правда. Мы все были впечатлены.
За Ноа приехала его мама, и настала пора расходиться. Когда Ноа прощался и говорил всем спасибо, Джулиан сказал:
– Ровно через неделю, в это же время. Только, пожалуйста, без подарков!
Ноа ответил:
– Я это уже когда-то слышал. Больше того – я это писал!
Я ушёл вскоре после Ноа. Дни становились короче, так что, когда я вышел из Силлингтон-хауза, уже стемнело. Миссис Гершом предлагала меня подвезти, но мне хотелось пройтись пешком. Медленно отмерить шагами весь путь от Силлингтон-хауза до моего дома.
Что-то случилось со мной в Силлингтон-хаузе. Что-то извлекло звуки из моего молчания, как Джулиан – детальку от пазла из Надиных волос.
Я что-то приобрёл в Силлингтон-хаузе? Или что-то потерял? Ответ был – да.
В субботу мама спросила, куда я иду. Я ответил. Она спросила зачем, и я сказал, что мы вместе работаем над проектом, и, как оказалось, это была правда.
Мистер Сингх обдирал старые обои со стен одной из спален, и мы все взялись ему помогать. Он пользовался отпаривателем, чтобы обои лучше отрывались от стен. Ноа устроил соревнование: кто оторвёт самую длинную полоску обоев. Надя тихонько трудилась у окна, отдирая обои аккуратно, дюйм за дюймом, и в результате у неё вышла полоска длиной почти что в высоту стены. Надя победила.
– А приз будет? – спросила она. – Какой?
– Спроси у Ноа, – сказал я. – У него врождённый дар придумывать призы.
– Когда я узнаю, какой у меня будет приз? – спросила Надя у Ноа.
– Скоро, – ответил Ноа. – Наверное, пора попить чаю. Чай помогает мне думать.
Когда мы сели пить чай, Надя предложила, чтобы мы придумали себе имя.
Мне понравилась эта мысль, и я сказал:
– Банда четырёх. Четыре – римскими цифрами.
– Нет, – сказал Ноа, – имя выбирает Надя. Это её приз за самую длинную полоску обоев. К тому же, по-моему, она что-то уже придумала.
– Вообще-то да, – призналась Надя. – И поскольку это мой приз, вы все со мной согласитесь.
И мы согласились согласиться.
– Хорошо, – сказала она. – Тогда решено. Мы – Ду́ши.
– Согласен, – сказал я мгновенно.
Ноа склонил голову набок.
– Я… мне… нравится, но… мне кажется, лучше бы Силлингтонские души.
– Но я сказала не это, Ноа. Я сказала – Души. К тому же чем меньше, тем больше.
– Чем меньше – тем больше? – переспросил Ноа. – Что это значит? Чем меньше чего, тем больше чего?
– А вот подумай, – сказала Надя. – Представь, что тебе дали визитную карточку, на которой написано: «Президент Национального банка округа Кларион». Это значит гораздо больше, чем если бы там было написано: «Первый вице-президент отдела кредитов Эпифанийского филиала Национального банка округа Кларион». «Микеланджело» значит больше, чем Микеланджело Смит, а просто «Леонардо» – больше, чем Леонардо Джонс.
Ноа сказал:
– Не думаю, что к Леонардо подходит слово «просто».
А Надя сказала:
– Ноа Гершом, ты, может, умён не по годам, но ты не мудр.
– Ладно, ладно. – Ноа улыбнулся. – Души так Души. Мне нравится.
– Хорошо, – сказал я и посмотрел на Джулиана. – А тебе?
– Я согласен. Будем Душами. На том порешим и пожмём друг другу руки.
Мы поставили локти на край стола и соединили руки.
– Теперь мы Души, – сказала Надя.
Когда мы разжали руки, у каждого в ладони оказалась блестящая новенькая монетка в один цент.
– И кстати, – сказал Джулиан. – Если вы посмотрите на дату на монетах, то увидите, что все они новые. Они отчеканены в год рождения Душ.
В одну из суббот, когда мы, допив чай, сидели за нашим столом на четверых, я прервал общее молчание, спросив (сам не знаю почему – наверное, просто потому, что давно об этом думал):
– Если бы вы могли прожить заново какой-нибудь один день своей жизни, какой это был бы день? И почему?
Надя сказала:
– Я бы хотела заново прожить то утро, когда мы с папой помогали моему дедушке и Маргарет спасать черепах, которых северо-восточный ветер разметал по берегу. – Она всё объяснила про черепах, про их жизненный цикл, про наши обходы пляжа каждое утро, до того как налетел ураган. – Это было похоже на поиски клада. Итан тоже там был. Помнишь, Итан?
Я кивнул.
– Двое суток мы их держали в ведёрках, накрытых мокрыми водорослями. А потом Маргарет, дедушка Иззи, мой папа, Итан и я – мы все поехали в «Морской мир». Мы с Итаном держали ведёрки между собой на заднем сиденье, а трое взрослых теснились на переднем. Нам было тесно, мокро и необычно, и это было здорово. – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Когда мы все выбрались из машины, даже твоя бабушка рассмеялась. – Я опять кивнул. – Биолог из «Морского мира» взял нас с собой на катере в Саргассово море и разрешил нам самим вытряхнуть черепашек из вёдер в воду. Мы их подвезли – подбросили – и помогли им продолжить этот этап их жизненного цикла. Это был просто чудесный день. Помнишь, Итан?
Я помнил.
Ноа сказал:
– Я бы хотел заново пережить тот день, когда я был шафером на свадьбе в Сенчури-Виллидж. В этих событиях участвовали дедушки и бабушки, всего две пары прародителей: одни мои и по одному – двух других Душ.
Ноа – прирождённый рассказчик. Слушая его, мы все смеялись, даже те двое из нас, кто уже знал подробности. Наде эти подробности раньше не казались смешными, а теперь ей тоже было смешно.
Джулиан, как всегда вежливый, спросил:
– Теперь моя очередь, не так ли?
А Надя сказала:
– Да, просим!
Джулиан взял в руки колоду карт и, тасуя их, начал свой рассказ:
– Если бы я мог прожить заново один день из моей жизни… – Он протянул колоду Ноа. – Сдвинь, пожалуйста.
Ноа сдвинул часть карт, и Джулиан кивнул.
– …то это был бы день, когда наше круизное судно вернулось в Англию, – продолжил он, сдавая карты – по одной, по кругу. – Всё то время, пока мы плыли из Средиземноморья, Гопал, наш фокусник, учил меня играть в покер. – Джулиан посмотрел на стол и убедился, что напротив каждого лежат три карты. Потом, не прерывая рассказ, медленно сдал ещё по одной. – И вот наконец в тот день, когда мы вошли в порт Саутгемптон, в день накануне начала моей учёбы в пансионе… – Джулиан улыбнулся, положил остаток колоды в центр стола и сказал: – Будьте так добры, переверните свои карты.
Мы послушались. У меня, сидевшего слева от Джулиана, оказались четыре двойки, у Ноа, следующего, четыре тройки, у Нади четыре четвёрки.
– И в тот день в Саутгемптонском порту Гопал мне кое-что сказал… – Джулиан перевернул две верхние карты из колоды. Тузы. – В тот день в порту он сказал, что у меня лёгкая рука. – Он перевернул следующие две карты. Ещё два туза. – И вот тот день, когда Гопал сказал, что у меня лёгкая рука, – это и есть тот день, который я хотел бы прожить заново.
Мы зааплодировали.
– Что такое лёгкая рука? – спросил Ноа.
– Для фокусов, – ответил Джулиан, – лёгкая рука значит то же, что для пения широкий диапазон голоса. Без лёгкой руки фокусником не станешь – но, чтобы стать настоящим мастером, одной лёгкой руки недостаточно.
Что-то в Силлингтон-хаузе разрешило мне делать то, чего я никогда раньше не делал. И о чём вообще никогда раньше не думал. Что-то в Силлингтон-хаузе разбудило частицы меня, которые раньше спали. Эти частицы дремали во мне, свернувшись клубочком, и теперь, словно только что вылупившиеся черепашата, медленно разворачивались в тишине и темноте гнезда. Я стал шутить шутки, каких никогда раньше не шутил. Задавать вопросы, которых никогда раньше не задавал. И когда после всех – после Нади, и Ноа, и Джулиана – настал мой черёд рассказывать, какой день я хотел бы прожить заново, я рассказал.