Всех учащихся Эпифанской средней школы должны были доставить в старшую школу автобусом. «Всех» означало всех: и тех, кто обычно ходит пешком, и тех, кого подвозят на машине. Поэтому обычный порядок рассадки в автобусе был нарушен. Мне досталось место у окна.
Джаред Лорд тоже сидел у окна, но на два ряда впереди меня. Рядом с ним сидел Хэм Кнапп. С первых же дней в школе я либо держался как можно дальше от Кнаппа и его приятелей, либо, если такой возможности не было, старался их игнорировать. Но я всегда был настороже, не выпускал их из поля зрения. С тех пор как я стал Душой и с тех пор как Фролих стал посещать репетиции, я уже меньше его опасался, но Хэм – дело иное. Я никогда, никогда не расслаблялся в его присутствии, как и в присутствии его дружков. Всякий раз, когда кто-то из них оказывался поблизости, все мои чувства обострялись до предела.
Хотя стоял конец декабря, солнце било в окна автобуса, стоявшего на парковке, и, когда мы вошли внутрь, там было как в парнике. Мы все были одеты в тёплые шерстяные вещи, поэтому, прежде чем рассаживаться, пооткрывали окна. Я рассказываю об этом так подробно потому, что, как только автобус тронулся с места, в окна задул ветер, который странным образом искажал звуки.
Первым словом, которое я расслышал, было «транквилизатор». Оно как будто вылетело в одно окно и влетело в другое, моё, и расслышал я его так чётко и внятно, словно Хэм Кнапп сидел прямо рядом со мной.
Я привалился головой к оконному простенку и стал слушать внимательно. Свист ветра из-за пролетавших навстречу машин заглушал некоторые слова, но услышал я достаточно.
… транквилизатор и слабительное…
А как же ты…
…послал печенье… угощение для собак… для звезды сцены.
…слабительное плюс успокоительное – и маленькие лапки разъедутся, маленькие кишочки расслабятся…
Дальше раздались смешки и неразборчивое перешёптывание.
Надя рассказывала Душам, что Джинджер плохо перенесла успокоительное, когда в августе летала во Флориду. А если она рассказывала об этом нам, то вполне могла сказать и кому-то ещё, в том числе и Фролиху, а Фролих – Кнаппу, или же Кнапп мог сам подслушать, потому что Надя любит говорить о Джинджер.
И транквилизаторы, и слабительное… И то, и то. Бух! – и она в отрубе.
А смысл? Она же отрубится ещё за кулисами.
…смысл такой: звезда Джинджер – в аут, старина Арнольд – на сцену.
Всё ясно: Хэм задумал устроить нашей Джинджер какую-то пакость!
Без проблем… У мамы есть запас…
С какой стати его маме держать дома запас транквилизаторов для животных?
…легко… дал их Наде… подарок от моей мамы…
Ну конечно! Мама Кнаппа – хозяйка клиники «Ветеринары на колёсах». Я несколько раз видел, как она подвозила Хэма в школу. На боку у её фургона логотип «Ветеринаров на колёсах» и под ним надпись: «Пэт Кнапп, доктор ветеринарной медицины». Я почему-то думал, что этот доктор Пэт Кнапп – мужчина, а мама Кнаппа просто одолжила у него машину. Мне не приходило в голову, что эта мама и есть ветеринар на колёсах.
Не требовалось большого умственного усилия, чтобы понять: Хэмилтон Кнапп напичкал угощение для Джинджер успокоительными и слабительными средствами, чтобы её опозорить. На сцене с ней случится либо один, либо другой конфуз, а то и оба сразу. Отравленные лакомства он вручил Наде и сказал, что это подарок от доктора Кнапп – ветеринара Джинджер. Я легко представил, как Хэм говорит Наде, что доктор Кнапп передала Джинджер угощение в награду за её сценические успехи. Надя обожает свою собаку и готова поверить, что все, кто хоть раз видел Джинджер, только и мечтают осы́пать её дарами.
Как только автобус остановился, я ринулся вперёд и вложил в ладонь Ноа монетку Года Душ. Пока все толкались, пробираясь к выходу, я успел прошептать:
– За кулисами готовится преступление. Прикрой меня.
По причинам, которые мы ни разу не проговаривали вслух, однако прекрасно осознавали, все мы, Души, пока что скрывали, что между нами существует связь. Я проследил взглядом, как Ноа подходит к Итану и передаёт ему монетку. Ноа всё понял. Я знал, что он поймёт.
Едва мы вошли в зал, Ноа наклонился, якобы завязать шнурок, Итан на него наткнулся, ещё несколько человек налетели на Итана… Куча-мала помогла мне выиграть время, чтобы незаметно выскользнуть обратно на улицу, обежать здание и снова войти, но уже через вход на сцену.
И вот я за кулисами.
Я минутку постоял в тёмном закутке, приходя в себя. Актёры суетились, повторяли слова, поправляли костюмы; каждый был слишком занят собой и не обращал внимания на других.
Первый раз Джинджер, без ошейника, появляется на сцене, когда убегает от ловца собак. Она играет бродячего пса, поэтому шерсть у неё должна быть грязная и спутанная. Надя для этого специально смачивала и встрёпывала ей шёрстку, и из зала мокрые пятна казались тёмными и грязными. При втором появлении на сцене Джинджер ведут на верёвке, а при третьем – в особняке миллиардера Уорбакса – Джинджер-Сэнди чистенькая, причёсанная, в ошейнике со стразами и с красным бантом на шее. Между актами пьесы Надя успевала высушить Джинджер и тщательно расчесать, чтобы шёрстка блестела.
За кулисами стоял столик для реквизита: на него Надя заранее выкладывала большой красный бант, ошейник со стразами, фен, верёвку и печенье, которым Сценическая Энни должна была незаметно угощать Джинджер. Я стал пробираться к столику, оставаясь невидимкой в толпе: этому я научился у Гопала, когда помогал ему с трюками на круизном судне.
Реквизит был уже разложен. Верёвка, красивый ошейник… но только он шире, чем ошейник Джинджер, и красный бант на нём тоже другой! И печеньица другие, в виде полосок бекона (те, что мы давали Джинджер, обычно были в форме косточек). Это наверняка те, отравленные, думал я. Сейчас я заберу их и выброшу. А потом, если будет время и возможность, заменю нормальным печеньем из Надиных запасов.
Если же ни времени, ни возможности не будет, Джинджер придётся выступать без угощения. Она справится и так, у меня не было сомнений в её гениальности.
Но не успел я улучить момент, чтобы сгрести со стола печенье в форме бекона, как из гримёрки для мальчиков появились Фролих с Арнольдом. Лапы и брюхо у Арнольда были мокрые, ошейник и жетон сняты. На выходе из гримёрки их поджидала миссис Рейнолдс. Она улыбнулась, что-то сказала Фролиху и громко объявила:
– Все по местам!
Толпа за кулисами начала рассеиваться, и тут я увидел Надю. В одной руке у неё был поводок Джинджер, в другой – пакет с реквизитом. Джинджер почему-то была в своём обычном ошейнике и с жетоном.
С Джинджер что-то уже случилось?
Оставались считанные минуты до начала. Я скользнул обратно в тень занавеса, дождался, пока Надя окажется в паре футов от меня, сделал шаг вперёд, вложил ей в руку монетку Года Душ и вернулся в укрытие. Надя и бровью не повела, словно ничего не заметила – но не прошло и минуты, как она возникла рядом со мной.
– С Джинджер всё в порядке? – спросил я.
– Да, в полном, – ответила Надя. Она укоротила поводок, поставила сумку на пол и наклонилась погладить Джинджер. – Просто у неё выходной. Это идея миссис Рейнолдс. Майкл Фролих так усердно посещал репетиции и так старался, и Арнольд так хорошо подготовился к роли, что она решила: сегодня Сэнди играет Арнольд.
– Вот как, – сказал я. – А когда ты узнала?
– Только утром. Но не волнуйся. Арнольд всё равно дублёр. Во всех вечерних спектаклях играть будет Джинджер.
– Так эти лакомства на столе – они для Арнольда, не для Джинджер?
– В некотором смысле. Вообще-то наш ветеринар прислал их Джинджер, но, поскольку сегодня играет Арнольд, я решила с ним поделиться. У нас общий ветеринар.
Лакомства, ожидающие Арнольда, были напичканы лекарствами. Ни Майкл, ни Надя этого не знали. А Хэмилтон Кнапп не знал, что достанутся они не Джинджер, а Арнольду.
Я мог: спасти Арнольда, не дав ему проглотить отравленное печенье; пусть он сыграет в спектакле; и пусть Кнапп думает, что его грязный трюк удался. Одно по цене двух. Или же я мог: позволить Арнольду съесть отраву; перепугать Фролиха; и пусть сегодня играет Джинджер. Два по цене одного.
Вот оно – лежит на столе для реквизита. Вот оно – ждёт моего решения.
– А ты что тут делаешь, Джулиан? – спросила Надя.
– Пришёл пожелать тебе сломать ногу, – сказал я. – Это такая традиция в театре – говорить актёрам «Чтоб ты ногу сломал!» вместо пожелания удачи.
– А что говорят актёрам-собакам? – спросила Надя.
– То же самое, только с умножением на два. Говорят: «Чтоб ты две ноги сломала!»
Надя рассмеялась.
– Что, честно?
– Честно, – ответил я.
Надя положила пакет на пол к моим ногам и потянула Джинджер за поводок.
– Идём, Джинджер, – сказала она. – Идём, пожелаем кое-кому сломать некоторое количество ног.
Я посмотрел им вслед.
Я принял решение.
Я подождал в темноте закулисья, пока оркестр начнёт играть увертюру; я знал, что в это время в зале медленно гаснет свет, и я смогу незамеченным пробраться на своё место у прохода. Пока что Ноа и Итан возвели на моём кресле пирамиду из рюкзаков и курток, которую в полумраке зрительного зала легко можно было принять за сидящего человека. Усевшись, я кивнул Ноа и Итану и стал ждать выхода Сэнди.
Когда Сэнди в первый раз появился на сцене – он перебегал её из конца в конец, преследуемый ловцом собак, – публика захлопала. Сэнди удалось влюбить их в себя с первого взгляда. При втором его появлении полицейский спросил: «Девочка, это твоя собака?», а Сэнди снова пересёк сцену и сел у ног Сценической Энни, и зал вновь взорвался аплодисментами. Однако на этот раз, когда аплодисменты уже затухали, Кнапп с Лордом победно переглянулись и залаяли: «Гафф! Гафф! Гафф!» – и захлопали в такт, а другие это подхватили, и актёры не могли продолжать представление.
Старшеклассники забегали по проходам, высматривая тех, кто срывает спектакль; но Кнапп, видя, что старшеклассник приближается к его ряду, чинно сложил руки на коленях и сомкнул губы.