– И откуда же у нас такие хоро-о-ошенькие рыжие кудряшки?
Надя огляделась по сторонам.
– У нас? – переспросила она. – Разве тут есть кто-то ещё с рыжими волосами?
После чего Холли Блэкуэлл повернулась к Душам спиной и велела оператору сфокусироваться на крупном плане доктора Ромера, а их показывать разве что мельком. Миссис Олински это не нравилось. Вот вам, пожалуйста, четверо детей, умеющих выражать свои мысли распространёнными предложениями без единого «ну короче», – а Холли Блэкуэлл не задала им ни одного вопроса. Самой миссис Олински она вопрос задала. Один. Угадайте какой. Как миссис Олински подбирала команду. Миссис Олински выбрала ответ из своего набора – тот, что про «слаженную работу», приправив его музыкальными образами: разные таланты сливаются в общий хор, разноголосье превращается в красивую гармонию… Но этот ответ попросту приземлился на пол.
Доктору Гомеру Фэрбейну было строго-настрого приказано улыбаться и не говорить ничего, кроме одной-единственной фразы: «Налогоплательщики ощущают прилив гордости». Доктор Фэрбейн спросил доктора Ромера, можно ли разок вместо этого сказать: «Мы все очень гордимся этими детьми». Нет. Только «Налогоплательщики ощущают прилив гордости». Тогда, может быть, «Нашей командой гордятся все»? Ни в коем случае. Только «Налогоплательщики ощущают прилив гордости». И улыбаться. Улыбаться Холли, улыбаться на камеру, улыбаться во имя пе-да-го-ги-ки!
Так что, когда в самом конце пресс-конференции Холли Блэкуэлл наклонила белокурую головку, устремила взгляд младенчески-голубых глаз на заместителя уполномоченного и спросила, как будет финансироваться поездка в Олбани, Гомер Фэрбейн улыбнулся до ушей и ответил: «Налогоплательщики ощущают прилив гордости». Доктор Ромер побелел, как лист бумаги с неподписанным контрактом.
Таким образом, мистер Фэрбейн, подчинившись приказу вышестоящего начальства, вызвал цепочку дальнейших событий. Миссис Лорансен тут же позвонила диспетчеру школьного транспорта и заказала шесть больших жёлтых автобусов, которые повезут в Олбани фанатов Эпифании.
Доктор Ромер сказал, что налогоплательщики, безусловно, ощущают прилив гордости, но не до такой же степени. Сказал, что, в отличие от футбольных матчей, где он вправе брать с болельщиков плату за вход, на Академическом кубке билеты для болельщиков не предусмотрены – по крайней мере, прецедентов не было. Деньги налогоплательщиков пойдут на покрытие расходов миссис Олински и Душ, а также миссис Лорансен и, разумеется, самого мистера Ромера, однако он никак не может – и не станет – оплачивать школьные автобусы, которые повезут в Олбани и обратно чуть ли не всё население Эпифании в полном составе. Ладно, взять автобусы он разрешит, но ни за бензин, ни за водителей платить не будет.
И вот тогда-то в дело вступил городок Сенчури-Виллидж.
Мама Ноа сделала аудиозапись пресс-конференции и послала бабушке Зейди и дедушке Нейту в Сенчури-Виллидж, а те, в свою очередь, поставили её в клубе, где собрались все-все-все. Белле Дубински было поручено разработать дизайн футболки. По предложению миссис Фролих она нарисовала петельку. Петельку – и ничего больше. Зейди Гершом предложила написать под петелькой название школы. Но Белла отказалась.
– Чем меньше – тем больше, – сказала она.
– Только не в смысле выигранных очков, – возразила Зейди.
Но потом она всё-таки согласилась, что дизайн отличный, и пятьсот красных футболок с трафаретной печатью отправились в Эпифанию. Они были проданы по десять долларов за штуку, и прибыль пошла на оплату топлива для автобусов. А водители вызвались выполнить работу безвозмездно.
Миссис Олински поехала в Олбани на своём минивэне, взяв с собой Джулиана и мистера Сингха.
10
Жюри исправило счёт с учётом «чупа-чупса», и Эпифания вырвалась вперёд. Затем Максвелл ответил на вопрос «Кто из президентов США первым поселился в Белом доме?» – и счёт снова сравнялся. Потом Эпифания назвала побочный продукт фотосинтеза, а Максвелл – три основные группы питательных веществ, а Эпифания ответила, какой испанский конкистадор первым достиг берегов Флориды, и так они и отвечали по очереди, и вопросы-ответы летали туда-сюда, как шарик в пинг-понге.
– Вы очень хорошо водите машину, миссис Олински, – сказал мистер Сингх. Речь его текла плавно – нечто среднее между речитативом и птичьим пением. – Мои собственные водительские навыки довольно слабы. Мы много лет жили на круизном судне, поэтому первый экзамен по вождению я сдавал уже совсем взрослым. Вам потребовалось много занятий, чтобы научиться водить транспортное средство для людей с инвалидностью?
– Несколько уроков взять пришлось, – ответила она. Некоторое время они ехали молча, слыша лишь приглушённый шорох шин по федеральной автостраде. Потом миссис Олински добавила: – Легче было заново научиться водить после аварии, чем набраться храбрости снова сесть на пассажирское сиденье.
– Могу понять, – ответил мистер Сингх. – Зачастую пассажиру требуется больше храбрости, чем водителю. Разумеется, я не нашу с вами поездку имею в виду, миссис Олински!
Джулиан сидел один на заднем сиденье, изучая деревья, дома, дорожные знаки. Он почти ничего не говорил, но миссис Олински ни на миг не переставала ощущать его присутствие. Наконец она сказала:
– У Джулиана каждая миля пути состоит из крошечных отрезков.
Мистер Сингх ответил:
– Этот навык, миссис Олински, он приобрёл на круизном судне. Он научился быть пассажиром. Научился изучать океан чайными чашками. И ещё научился воспринимать каждый порт, куда заходил наш корабль, как начало пути, а не конец. Получается, что ты каждый раз заново отправляешься в путь. Начинаешь путешествие.
– Как будто наполняешь ручку чернилами, – сказала миссис Олински.
Мистер Сингх улыбнулся:
– Да, Ноа нам объяснил.
Напряжение нарастало. Уполномоченный изо всех сил поддерживал интригу. Делал большие паузы перед вопросами. Оглядывался на жюри, кивал, погружал руку в чашу, медленно, очень медленно разворачивал листок.
– Вопрос… для команды… Максвелла.
Все и так это знали. Если Максвелл ответит правильно, он догонит Эпифанию и счёт сравняется.
Уполномоченный легонько потянул себя за французскую манжету. Поправил очки. Прочистил горло. И прочёл:
– В какой художественной книге впервые появляется Шалтай-Болтай и кто её написал?
Последовал ответ:
– «Приключения Алисы в Стране чудес», а написал…
– Нет! – торопливо перебил уполномоченный, не давая им ответить на вторую часть вопроса, чтобы не сеять панику в жюри: ведь если присудить команде Максвелла половину очка, возникнет путаница в счёте.
По залу пронеслись ахи и охи. Неужто все, кто действительно читал «Алису» – а не только говорил, будто читал, – были уверены, что Шалтай-Болтай – из «Страны чудес»? За спиной у миссис Олински дедушка Нейт Гершом прошептал на ухо бабушке Зейди:
– Я так думаю, это «Сказки матушки Гусыни». Логика подсказывает. Гусыни несут яйца, а Шалтай-Болтай – это ведь яйцо.
Уполномоченный постучал пальцем по микрофону и потребовал тишины. В этой напряжённой тишине он достал из внутреннего кармана пиджака ручку «Марк Кросс» и написал на обратной стороне листка с вопросом: «Может ли вопрос, решающий исход матча, состоять из двух частей? Обсудить!» Затем он вернул ручку во внутренний карман пиджака, повернулся направо и спросил:
– Эпифания, вы можете ответить?
Надя, Ноа и Итан посмотрели на Джулиана, взглядами показывая, что отвечать должен он.
– «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.
Это был матч-пойнт. Теперь для полной и окончательной победы Эпифании нужно было ответить на дополнительный вопрос. Уполномоченный снова взглянул на листок. Дополнительный вопрос был напечатан в самом низу, курсивом:
– Каково настоящее имя этого писателя и род его занятий?
Джулиан знал и это:
– Достопочтенный Чарльз Латуидж Доджсон, преподаватель математики в Оксфордском университете.
Всё.
Между фактом и его осознанием была пауза. За которую сердца успели замереть. Потом подпрыгнуть. Потом соединиться с рассудком. И наконец – заполниться ликованием. Всё. Игра закончилась. И Эпифания победила.
Сторона зала, где сидели болельщики Максвелла, захлопала первой. Сторона Эпифании первой завопила.
Команда Максвелла подошла к Душам и пожала им руки, как научили, с кислыми улыбками проигравших.
Души улыбались победно. И зрителям, и в объективы камер. Камер было не меньше сотни, и все они жужжали, щёлкали и ослепляли вспышками. С пляшущими в глазах бликами от вспышек Души подошли к краю маленькой сцены, встали напротив миссис Олински и начали аплодировать ей, для неё, и наконец все остальные поняли, и встали, и повернулись к ней, и тоже зааплодировали. Миссис Олински улыбалась, и говорила: «Спасибо», и снова улыбалась, и кивала, и говорила: «Спасибо, спасибо», поворачиваясь в коляске по кругу, пока её улыбка и слова не обняли весь зал целиком.
Тогда Души спустились со сцены и, разделившись на пары, стали по обе стороны от коляски миссис Олински, так что уполномоченному пришлось тоже сойти со сцены, чтобы вручить им приз. Они не хотели получать его без миссис Олински.
И Души разделили с миссис Олински приз, который называется круговая чаша или братина. Потому что из неё пьют все по кругу и становятся как братья и сёстры. И это было правильное название.
А потом всё закончилось.
11
Не успели они выехать на федеральную автостраду, как Джулиан уснул.
Миссис Олински и мистер Сингх тоже притихли. У миссис Олински было странное ощущение. Они выиграли, они победили – но она как будто что-то потеряла. Это ощущение беспокоило её несколько миль. Наконец, почти безотчётно, она проговорила вслух:
– Что-то находишь. Что-то теряешь. – Она глянула на мистера Сингха и рассмеялась: – Почему я так сказала?