Нора лихо вела машину. Лидумс внимательно разглядывал Лондон. После новогоднего запрещения выходить он гулял только по вечерам. А в этот день город ему нравился все больше и больше.
Они уже миновали центр, а Нора упрямо гнала машину. Начинался другой Лондон, малоэтажный, старый, без световых реклам, которые в центре никогда не гасли, ни в туман, ни в солнечный день. Покружившись по узким улочкам этого старого Лондона, Нора вдруг приткнула машину к самому тротуару, и Лидумс увидел неожиданную вывеску на пяти языках — ресторан «Латвия». Они устроили ему приятный сюрприз!
Зал ресторана был отделан черным деревом, под мореный дуб. В глубине маленький джазик играл латышские народные мелодии, транскрибированные синкопами. Перед оркестром был опущен вниз подсвеченный круг для танцев. Справа, несмотря на первый ясный и довольно теплый день, пылал камин, в котором горели не угли, а дрова.
Нора прошла впереди, помахивая сумочкой, как пращой. В зале были две молодые пары, старик с молоденькой девушкой, судя по всему, с дочерью, компания моряков торгового флота, по-видимому, латыши с одного из английских лайнеров. Но самое приятное в этом полупустом зале было то, что Лидумс услышал родную речь: тут все, начиная с официантов и кончая метрдотелем говорили по-латышски, на латышском же разговаривали и посетители. Увидеть такое чудо в Лондоне Лидумсу и во сне не снилось, и он опять от души поблагодарил Нору.
И меню было рижское… Копченый угорь на закуску, миноги, скабие капусти, земниеску брокастис. Затем шли уха, картофельный суп, курземес строгановс, свиное вареное мясо, свиные ножки, майзес зупа, и даже водка подавалась «Кристалл», по-видимому, хозяин имел связи с советскими торговыми фирмами…
Последнее открытие немного насторожило Лидумса, но Нора и Джон вели себя так мило, что он махнул рукой на все подозрения, тем более что не собирался повторять подобное путешествие в одиночку, и с удовольствием принялся сочинять настоящий латышский обед при помощи метрдотеля, который с неменьшим удовольствием произносил латышские названия блюд, советуя даме и господам попробовать то и это, потом нагнулся к Лидумсу, тихо спросил:
— А может быть, господа пожелают черного рижского бальзама?
— Что он сказал? — полюбопытствовал Большой Джон.
Он и Нора сами, должно быть, были тут впервые. Это можно было понять по любопытным взглядам, по улыбкам, которыми они обменивались, как будто оценивали этот ресторан как находку.
— Он сказал, что покажет вам настоящее чудо, какого не добились ни в одной стране мира, — наш национальный напиток.
— Ну, ну! — скептически пробормотал Джон.
Но Нора, эта милая Нора просто преобразилась: она сразу набросилась на Джона:
— Милый Биг! — капризно воскликнула она. — Если уж мы привезли нашего Казимира на островок его родины, доверимся его выбору!
«Именно островок! — грустно подумал Лидумс. — Даже не островок, а плотик, который забросило бурным штормом во-он как далеко от родины, в самое Сохо, куда выбрасывает всю накипь этого странного мира эмигрантов, отщепенцев, изменников…» Но вслух пошутил:
— Если вы не умрете от первой рюмки, то потом попросите меня записать название этого божественного напитка английскими буквами и станете приезжать сюда не реже раза в месяц. Только меня не приглашайте, я могу спиться, если у хозяина действительно есть запас.
Как раз к слову появился и сам метр в сопровождении лакея, подносившего на вытянутых руках деревянное, с резным орнаментом блюдо, на котором стояли три длинные рюмки, наполненные черным напитком. Отдельно, специально для англичан, стояло миниатюрное серебряное ведерко со льдом. Метр сам поставил перед каждым по бокалу, и Лидумс предостерегающе поднял руку:
— Прошу оставить лед таять, как ему положено, прямо в сосуде. В Латвии этот напиток пьют двумя способами: люди небогатые берут одну рюмку рижского черного бальзама и разводят ее бутылкой водки «Кристалл». Люди состоятельные или выдающие себя за таковых пьют чистый рижский черный бальзам. Попробуем и мы притвориться состоятельными людьми!
Он поднял свою рюмку на уровень глаз, подождал, пока подняли Нора с Джоном, поклонился им и с удовольствием, смакуя, выпил. Джон опасливо сделал глоток, просиял и немедля допил. Нора закашлялась было, но храбро выпила до конца. Только потом, отдышавшись, она испуганно спросила:
— Что это за зелье? Яд кураре?
Джон, с побагровевшим лицом, тоже еле перевел дыхание.
— Если это и не смертельно, то выводит из строя по крайней мере на месяц! — еле выговорил он, удивленно глядя на Лидумса. — Что? Вы хотите убить нас? Я больше никогда не смогу пить!
— Вот именно! — засмеялся Лидумс. — Вам уже никогда не захочется пить ничего другого, если перед вами будет выбор: черный рижский бальзам, виски, коньяк, русская водка, вина, коктейли. Прошу повторить! — добавил он, так как лакей опять появился со своим блюдом, а хозяин уже расставлял рюмки. — И еще: этот напиток делается, как настойка, на семидесяти восьми травах! В Латвии им лечат почти все болезни. Во всяком случае, если в доме есть бутылка этого напитка, то грипп туда не вхож!
— Сколько же ему лет? — удивленно спросил Джон, разглядывая мерцающий черным цветом напиток в хрустале.
— Принесите нам бутылку! — приказал Лидумс. И когда хозяин поставил на стол глиняный полулитровый кувшинчик, пододвинул его Джону. Джон и Нора принялись изучать этикетку.
— Я бы хотела иметь такую этикетку в своей коллекции! — воскликнула Нора.
— Ловлю вас на слове! — ответил Лидумс и обратился к хозяину. — Заверните по бутылке для мисс и мистера.
Хозяин поклонился так низко, что Лидумс подумал: «Не на вес ли золота продают здесь этот напиток? Пожалуй, есть смысл удивить Скуевица и Зариньша!» — И добавил: — И отдельно еще две. Нет, три!
— Вы почувствовали себя миллионером? — усмехнулся Джон, показывая мелко напечатанную в ресторанном меню цифру напротив названия напитка и рекламного восклицания: «Только у нас!»
— Ну, я так мало трачу, что вполне могу сделать подарок друзьям из моего правительства!
— А действительно, знают ли Зариньш и его окружающие о существовании этого ресторанчика? — заинтересовался Джон.
— Это мы сейчас выясним, — ответил Лидумс и спросил у хозяина: — Господин советник Скуевиц у вас бывает?
— О, обязательно! Раз в месяц! Это приличный латыш.
— А есть и «неприличные» латыши? — засмеялся Лидумс.
— Конечно! — с возмущением ответил хозяин. — В колонии устроили кооперативную столовую. Мне пришлось завести отдельную кухню для посетителей англичан. — Он показал на стеклянную дверь в соседнее помещение: — Иначе я прогорел бы!
— Оказывается, здесь есть и английская кухня! — сообщил Лидумс гостям. — Может быть, вы пожелаете…
— Что вы, Казимир! — остановила его Нора. — Вы, оказывается, умеете быть очень любезным хозяином! Я непременно хочу отведать этот курземес! А вот здесь я вижу слово «цеппелины». Они напоминают страшные истории прошлой войны, которые мне рассказывала мама. Она, правда, тогда не предполагала, что ее дочери и сыну придется участвовать совсем в другой, непохожей войне с немцами… — Кажется, бальзам медленно делал свое дело, Нора становилась сентиментальной. Это с ней случалось, как замечал Лидумс, только после очень большого возлияния.
— Разве вам тоже пришлось участвовать в войне? — спросил он. — Я помню, что у вас погиб на войне брат, и думал, что это чисто мужское дело!
— Я с детства говорила и по-немецки, и по-французски. Как только мистер Черчилль разрешил девушкам вступать в отряды противовоздушной обороны, меня приняли переводчицей в саутгемптонский районный отдел контрразведки. А уж после войны я перешла в «Норд»…
— Неисповедимы пути господни! — с легким вздохом сказал Лидумс. — Оказывается, была нужна война, чтобы я мог смотреть влюбленными глазами на английскую леди.
— Перестаньте так шутить! — Она легонько хлопнула его по руке длинными холеными пальцами. — Мне порой кажется, что вы все время слышите шум своих лесов и совсем не слышите меня!
«А ведь она права! Сквозь шум их голосов мне все слышится голос леса. Даже то, что я пью в Лондоне рижский бальзам, не мешает мне слышать голоса Будриса, Делиньша, Графа… Но ее признание обязывает. Я не могу притворяться монахом, это слишком подозрительно для них!»
11
После долгого обеда, слегка уставшие, но все еще полные иллюзий, будто они весело проводят время — во всяком случае, так казалось Норе, — они поехали в кино. Лидумс плохо понял фильм, в котором один сумасшедший преследовал другого сумасшедшего, пытаясь его убить, так как им овладел идефикс, будто тот будет его убийцей.
После кино Нора заявила, что у нее разболелась голова, следует подышать свежим воздухом, и Лидумс пошел на риск: отправился в машине с пьяной женщиной за рулем в дачные пригороды. Но так как все приятно выглядевшие места были обнесены изгородями, кое-где кустарниковыми, а в некоторых местах колючей проволокой, а Джон все время негодовал, как это в наше время находятся идиоты, которые без служебного поручения ищут природу, тогда как настоящий белый человек давно уже умеет извлекать все наслаждения при помощи аппарата кондиционированного воздуха и вышколенной прислуги, то прогулка оказалась утомительной. Все-таки они нашли местечко на берегу Темзы, не огороженное ни проволокой, ни кустами, прошлись по берегу, и там Нора поцеловала Лидумса. И он решил, что лучше покориться судьбе. Отвергнутая женщина становится мстительной, и кто знает, не станет ли она преследовать его с упорством маньяка, которого Лидумс только что видел в кино?
Джон нетерпеливо нажимал на клаксон. Лидумс сорвал несколько жалких зеленых растений, то ли уцелевших с лета, то ли выросших на отепленной подземными трубами парового отопления почве, и нежно преподнес их Норе. Потом они снова мчались по прекрасным дорогам, и Нора опять развивала непозволительную скорость и шептала сидящему рядом Лидумсу, который на всякий случай пристегнулся ремнями к сиденью, как в самолете, — машина была приспособлена для таких сумасшедших гонок! — что она, Нора, навсегда запомнит этот день.