[99].
Затем сборы постепенно опустились до 281 рубля, затем немного выросли, а самый низкий сбор был 7 (19) ноября 1878 года – всего 209 рублей 40 копеек. В январе 1879 года «Лебединое озеро» было показано последние три раза и выведено из репертуара. Годом позже этот балет был возобновлен (и частично отредактирован) датским балетмейстером Иосифом Гансеном, приглашенным на замену Рейзенгеру, и продержался на сцене до января 1883 года; за три года было дано двенадцать представлений.
В январе 1895 года в Мариинском театре была дана премьера «Лебединого озера», поставленного Мариусом Петипа в новой драматургической и музыкальной редакции, но Петр Ильич этой постановки уже не увидел. Либретто написал Модест Чайковский.
В середине декабря 1876 года состоялось знакомство Петра Ильича со Львом Николаевичем Толстым. В очередной свой приезд в Москву из Ясной Поляны Толстой явился в консерваторию и выразил желание познакомиться с Чайковским. Вспоминая об этом, Чайковский называет Толстого «громадным и в высшей степени симпатичным талантом», но в то же время упоминает о том, что у него не было возможности «отделаться от знакомства» (узнав о цели приезда Толстого, смущенный Чайковский попытался спрятаться в одной из пустых аудиторий). «Я хочу с вами поближе сойтись, – сказал Лев Николаевич Петру Ильичу, – мне хочется с вами толковать про музыку». «И тут же, после первого рукопожатия, он [Толстой] изложил мне свои музыкальные взгляды, – рассказывал Чайковский баронессе фон Мекк. – По его мнению, Бетховен бездарен. Итак, великий писатель, гениальный сердцевед, начал с того, что с тоном полнейшей уверенности сказал обидную для музыканта глупость. Что делать в подобных случаях! Спорить! Да я и заспорил. Но разве тут спор мог быть серьезен? Ведь, собственно говоря, я должен был прочесть ему нотацию. Может быть, другой так и сделал бы, я же только подавлял в себе страдания и продолжал играть комедию, т. е. притворялся серьезным и благодушным. Потом он несколько раз был у меня, и хотя из этого знакомства я вынес убеждение, что Толстой – человек несколько парадоксальный, но прямой, добрый, по-своему даже чуткий к музыке (он при мне расплакался навзрыд, когда я сыграл ему по его просьбе Andante моего первого квартета), но все-таки знакомство его не доставило мне ничего, кроме тягости и мук, как и всякое знакомство»[100].
Не надо удивляться словам «как и всякое знакомство». Петр Ильич не был абсолютным мизантропом. Просто к общению он относился иначе, чем большинство людей. Чайковский считал, что обществом человека можно наслаждаться только в том случае, когда при нем можно быть самим собой. Необходимость притворяться, «играть комедию» сильно его тяготила.
ПОСТСКРИПТУМ. Политика оказывает влияние на все, в том числе и на искусство. Когда «Лебединое озеро» было уже почти готово к показу, возникла необходимость включить в него русский танец как дань патриотизму в условиях начавшейся войны с Турцией. Чайковский ввел танец в третий акт. В наше время «Русский танец» является одним из наиболее востребованных фрагментов «Лебединого озера», его исполняют и профессиональные балерины, и те, кто только учится мастерству.
Глава шестая. Роковой год
Петр Чайковский и Иосиф Котек. 1877.
Петр Чайковский с женой Антониной Милюковой.
Храм Усекновения Главы Иоанна Предтечи в Казенной слободе.
В 1877 году в жизни Петра Ильича появились свои Одетта и Одиллия.
Сначала – о хорошем. Но – от самых истоков.
В 1836 году австрийский инженер Франц фон Герстнер получил концессию на сооружение первой в России железной дороги между Петербургом и Царским Селом. Трасса протяженностью в 26,6 километра обошлась Обществу Царскосельской железной дороги в пять миллионов рублей. Когда тридцать лет спустя в России начался железнодорожный бум, царское правительство пошло по проторенному пути выдачи концессий – с 1866 по 1880 год их было выдано более полусотни (на строительство 23 000 километров дорог). Концессионеры в сжатые сроки наживали баснословные состояния (разъяснения здесь, наверное, не нужны – всем и так должно быть ясно). Впоследствии правительство опомнилось и принялось активно выкупать дороги у концессионеров, а строительство новых дорог велось казенными структурами.
«Кто успел – тому и счастье», гласит народная мудрость. Одним из успевших к дележу жирного концессионного пирога был скромный чиновник Главного управления путей сообщения Карл Федорович фон Мекк, живший на полторы тысячи казенного жалования (годового) с женой, пятью детьми, матерью и двумя незамужними сестрами. По настоянию жены, Надежды Филаретовны, Карл Федорович оставил службу и занялся предпринимательством. Дальше все пошло по известной схеме – создаваемые общества банкротились, а их учредители богатели. На момент смерти Карла Федоровича в феврале 1876 года фон Мекки принадлежали к числу наиболее богатых неаристократических семейств Российской империи.
Надежда Филаретовна фон Мекк, в течение четырнадцати лет бывшая другом и спонсором Петра Ильича, хорошо знала, что такое бедность. Выросла она в небогатой помещичьей семье[101], в семнадцатилетнем возрасте вышла замуж за бедного штабс-капитана[102], который начал богатеть только на двенадцатом году супружеской жизни… Люди, смолоду хлебнувшие лиха полной ложкой, или ожесточаются до предела, или становятся сострадательными гуманистами. К счастью, Надежда Филаретовна пошла по второму пути. И еще одно счастливое обстоятельство – она безумно любила музыку и хорошо разбиралась в ней. Впрочем, эта одаренная женщина хорошо разбиралась во всех сферах, с которыми ей приходилось иметь дело.
Одной из первых Надежда Филаретовна «угадала» в Чайковском гения и решила ему помочь. Стесненные обстоятельства Петра Ильича были хорошо известны, но также был известен и его характер, поэтому первые попытки спонсорства выражались в заказе музыкальных произведений. Заказы передавались через скрипача Иосифа Котека, близкого друга Петра Ильича.
В 1871–1876 годах Котек учился в Московской консерватории по классу скрипки и по классу свободной композиции (теория музыки), который вел Чайковский. Они быстро сблизились, дружба их продолжалась до 1882 года, когда Котек уехал в Берлин (умер он в Давосе в 1885 году от туберкулеза). Чайковский высоко ценил музыкальные способности Котека, ценил настолько, что пользовался его помощью во время работы над Концертом для скрипки с оркестром ре мажор (Соч. 35) и доверил ему первое публичное исполнение этого произведения. Вальс-скерцо, написанный в 1877 году, Чайковский посвятил Котеку.
Близких друзей у Петра Ильича было много, но отношения с Котеком были особенно доверительными (вплоть до того, что Котек стал свидетелем на свадьбе Чайковского) и Петр Ильич сильно ими дорожил. К тому же, по другой версии (в первой, как вы помните, фигурировал Николай Рубинштейн), именно Котек, бывший домашним скрипачом Надежды фон Мекк, обратил ее внимание на Чайковского. И именно Котек был рядом с Петром Ильичом в злосчастном 1877 году, который начинался вроде бы как неплохо…
Заказы от Надежды Филаретовны начали поступать еще в конце 1876 года. Надо сказать, что Чайковский был не единственным музыкантом, которому покровительствовала эта достойная женщина. Например, она помогала Николаю Рубинштейну как директору Московской консерватории (несмотря на то, что как человек он ей не нравился), Генриху Венявскому (тому самому, чей сюртук достался Петру Ильичу по приезде в Москву) или Клоду Дебюсси, бывшему ее домашним пианистом[103] и учителем музыки.
Давайте сразу же уточним одно важное обстоятельство. Некоторые биографы Чайковского склонны упрекать Петра Ильича в том, что его отношения с Надеждой фон Мекк носили сугубо корыстный характер. Это мнение опровергается как письмами, которые они писали друг другу на протяжении многих лет, так и той щепетильностью, которую Петр Ильич проявил в самом начале их дружбы.
«Несмотря на самые решительные отнекивания одного моего друга [Котека], хорошо и Вам известного, я имею основание предположить, что его милому коварству я обязан тем письмом, которое получил от Вас сегодня утром. Уже при прежних Ваших музыкальных заказах мне приходило в голову, что Вы руководились при этом двумя побуждениями: с одной стороны, Вам действительно хотелось иметь в той или другой форме то или другое мое сочинение; с другой стороны, прослышав о моих вечных финансовых затруднениях, Вы приходили ко мне на помощь. Так заставляет меня думать слишком щедрая плата, которой Вы вознаграждали мой ничтожный труд. На этот раз я почему-то убежден, что Вы исключительно или почти исключительно руководились вторым побуждением… Мне очень бы не хотелось, чтобы в наших отношениях с Вами была та фальшь, та ложь, которая неминуемо проявилась бы, если бы, не внявши внутреннему голосу, не проникнувшись тем настроением, которого Вы требуете, я бы поспешил смастерить что-нибудь, послать это “что-нибудь” Вам и получить с Вас неподобающее вознаграждение. Не промелькнула ли бы и у Вас невольно мысль, что я слишком податлив на всякого рода музыкальную работу, результатом которой являются сторублевые бумажки? Не пришла ли бы Вам неожиданно в голову мысль, что, будь Вы бедны, я бы отказался от исполнения Вашей просьбы? Вообще в моих отношениях с Вами есть то щекотливое обстоятельство, что каждый раз, как мы с Вами переписываемся, на сцену являются деньги… Тем не менее в презренном металле я действительно очень нуждаюсь… я попал в очень неприятное скопление денежных затруднений, из которого без посторонней помощи выйти не могу.
Эту помощь я теперь решился искать у Вас. Вы – единственный человек в мире, у которого мне не совестно просить денег. Во-первых, Вы очень добры и щедры; во-вторых, Вы богаты. Мне бы хотелось все мои долги соединить в руках одного великодушного кредитора и посредством его высвободиться из лап ростовщиков. Если бы Вы согласились дать мне заимообразно сумму, которая раз навсегда освободила бы меня от них, я бы был безгранично благодарен Вам за эту неоценимую услугу. Дело в том, что сумма моих долгов очень велика: она составляет что-то вроде трех тысяч рублей. Эту сумму я бы уплатил Вам тремя различными путями: 1) исполнением различного рода работ, как, например, аранжементов, подобных тем, которые я для Вас уже делал; 2)